Женщина в зеркале - Абашели Александр - Страница 14

• Предыдущая
• 14/31
• Следующая

— О чем вы задумались?

Камарели вздрогнул, протер глаза, как после долгого сна.

— Я совершенно забыл о вашем экране, — произнес он хрипло.

— А я хорошо знаю, почему вы о нем забыли.

Камарели не отозвался.

— Но, уверяю вас, для этого нет никаких оснований. Завтра вы убедитесь в моей правоте. Я ухожу теперь и жду вас у экрана в 10 часов утра.

Вайсман вышел из комнаты.

Камарели стоял как оглушенный. Порыв ветра, ворвавшись в окно, играл страницами раскрытой книги, шелестел листами исписанной его крупным, угловатым почерком бумаги. Камарели ничего не замечал. Резкий и настойчивый телефонный звонок несколько отрезвил его, но пока он поднял трубку, на другом конце провода уже устали ждать. Камарели рассеянно положил трубку на рычаг.

Весь вечер он рассеянно бродил по улицам и только за полночь вернулся домой.

«Завтра вы убедитесь в моей правоте!..» Какое новое чудо ожидает его у озаренного далеким светом экрана?

Тысячи мыслей, сменяя друг друга, проносятся в сознании Камарели. Теперь уже ничто не может сдержать его чувство. Так бывает, когда река прорывает плотину.

Но Камарели все же, в который раз, пытается доказать себе всю нелепость своего поведения. Ведь он не ребенок, не какой-нибудь фантазер! Что сулят ему эта любовь? И как можно любить отражение, тень? Да, может быть, когда-нибудь разрешится проблема межпланетных сообщений. Но сегодня их — его и эту женщину — разделяет мрачная бездна, через которую пока невозможно перекинуть мост. И, наконец, он должен помнить о своем долге ученого перед миром, особенно теперь, в это тяжелое время.

Да, Камарели вырвет сердце из груди, если оно будет мешать ему, но выполнит свой гражданский долг.

Постепенно утихает буря в его душе. Он откидывает голову на мягкую спинку глубокого кресла, закрывает глаза, и незаметно дрема охватывает его. Только где-то вдалеке маячит освещенный экран, и чуть слышно звучит мелодичная речь: «norden Obra, ven gara Obran, Sanoren larg».

Камарели проспал в кресле всю ночь. Наутро он проснулся в отличном расположении духа, бодрый, энергичный, как всегда. Он вышел победителем из вчерашней борьбы, и теперь ему казалось, словно с глаз его упала пелена тумана, и он, впервые за семь месяцев, ясным взором глядит на мир.

Лучи солнца, льющиеся в окна, ласкали лицо, смеясь, заглядывали в глаза.

До десяти часов оставалось еще много времени. Камарели не спеша с аппетитом позавтракал и вышел из дому.

У подъезда его ждал черный сверкающий автомобиль.

— В Дидубе, — с улыбкой сказал он шоферу, усаживаясь поудобнее. Заряженный летаргином автомобиль бесшумно мчался по веселым тбилисским улицам. Взад и вперед сновали по мостовым трамваи, автобусы, автомобили. И нигде не было слышно грохота моторов. Летаргии окончательно. вытеснил все другие виды энергии. Не видать было электрических столбов, бесконечных проводов, еще совсем недавно густой сетью покрывавших улицы. По Куре скользили пассажирские и грузовые лодки, без весел, без парусов. У Верийского моста, там, где прежде высилось здание теплостанции, строился большой пятиэтажный дом.

В Дидубе Камарели осмотрел новый аэродром. Дня два назад были получены части огромного воздушного корабля новой конструкции, и теперь здесь, в одном из специальных ангаров, велись монтажные работы.

На белом поле борта самолета Камарели еще издали заметил черную надпись «Геда». Это название дал самолету Вайсман. Он так осторожно, робко попросил об этом Камарели, что отказать ему было невозможно, — хоть вначале н думали назвать самолет иначе. Больше того, Камарели даже не спросил, что означает это имя, интуитивно чувствуя, что Вайсману не хочется об этом говорить.

Воздушный гигант имел пятнадцать пропеллеров: девять на горизонтальных осях, расположенных в три ряда, и шесть — на вертикальных, в два ряда.

Двигатели работали на летаргине.

Корабль, сконструированный Камарели, почти полностью разрешал сложную проблему воздушных сообщений. «Геда» могла взлететь по вертикали и приземлиться на любой скорости, могла надолго застыть в воздухе на любой высоте.

Около самолета Камарели встретил молодой инженер-пилот Бакур Шеварднадзе, который руководил сборочными работами.

— Ну, сокол! Когда собираешься лететь? — с улыбкой приветствовал его Камарели.

— «Геда» пока еще птенец, вот через месяц у нее вырастут крылья, тогда и полетим, — в тон ему ответил Шеварднадзе и с любовью посмотрел на белый корпус самолета.

Смуглое, обветренное лицо Бакура с прямым носом и чуть покатым лбом, голубые глаза его, как два осколка безоблачного южного неба. дышали волей, энергией и мужеством. Казалось. Бакур был рожден только для того, чтобы в стремительном полете рассекать небесную голубизну.

Камарели нравился этот парень, и он, как будущий капитан «Геды», выбрал его в помощники среди многих претендентов.

Вдвоем проверяли они ход монтажа внутреннего оборудования воздушного корабля. Сточетырехместный салон был почти совсем готов Кухня и ванная пока еще оборудовались.

— В каком состоянии монтаж рабочей части? — осведомился Камарели.

— Завершим через неделю, — ответил Бакур, входя вслед за Камарели в пилотскую рубку со стенами из хрусталя. Слева и справа поблескивали глубокие ниши, где должны были быть размешены различные приборы.

— Правда, они похожи на огромные глаза? — обратился Бакур к Камарели, указывая на ниши. — Я представляю, как будут они сиять, когда «Геда» подымется в воздух.

Камарели, спохватившись, взглянул на часы: было без десяти десять.

— Нет, Бакур, Земля должна по-прежнему вращаться вокруг своей оси. А вместе с ней, конечно, и наша «Геда», — произнес Камарели.

— Как? — удивился Бакур.

— Да, луч надежды сверкает всё ярче.

— Эх, никак, и вы ожидаете чуда? — едко произнес Бакур.

— Чудо уже свершилось, парень, а через десять минут появится сам ангел. Я спешу к нему.

И Камарели, распрощавшись с Бакуром, счастливый, сияющий заспешил к своему черному автомобилю.

Бакур с недоумением смотрел ему вслед.

Через десять минут Камарели был дома.

Стараясь сдержать нетерпение, он заставил себя посидеть в комнате, просмотрел газеты.

Но с каждой минутой волнение его росло.

Он прилег на диван. Сердце гулко билось.

Вчерашние благие самообещания были сметены новым порывом душевной бури. Нет, он не в силах вырвать сердце из груди, не в силах проститься со своей мечтой…

Камарели поднялся, подошел к маленькому настенному зеркалу, оправил костюм и, глубоко вздохнув, вышел из комнаты.

В лаборатории было светло. Вайсман, сидя за столом, что-то писал.

— Наконец-то! — радостно воскликнул он. — Я уже было потерял надежду вас увидеть: жду целых полчаса. — Закрыв тетрадь, Вайсман положил ее в ящик стола.

Камарели невольно взглянул на часы: половина одиннадцатого. Удивительно! Неужели он пробыл в кабинете тридцать минут!

— Извините, Густав! Я был в Дидубе и вот задержался…

— Как поживает «Геда»? — прервал его Вайсман.

— Через месяц она будет совсем готова.

— Мы опоздали на целых три недели.

— Что вы имеете в виду?

— Я только что получил известие, что намечено открытие линии воздушного сообщения Москва-Тбилиси, а летаргиновые зоны еще не подготовлены.

— Да, с подготовкой зон мы несколько запоздали, — подтвердил Камарели.

— Но сборка «Геды» задерживается еще больше. Впрочем, ничего, мы быстро наверстаем потерянное время. — Вайсман дернул за шнур бархатного занавеса. Показался черный блестящий экран.

— Я вызываю теперь вашу приятельницу. Надеюсь, эта встреча будет более значительной, нежели предыдущие случайные свидания.

Камарели несколько удивил непривычный, покровительственный тон Вайсмана.

«Не случилось ли чего-нибудь до моего прихода? — подумал он, приближаясь к экрану. — Или, может быть, пришло время сбросить маску?..»

• Предыдущая
• 14/31
• Следующая