Нищий Король (СИ) - "Феликс Неизвестный" - Страница 52

— Ну, Коля, с наступающим тебя! — Святой Валентин цокнул пузатой кружкой с высокой шапкой белой пены о бокал друга.

— И тебя тем же краем по тому же месту! — ответил на поздравление Святой Николай и пригубил пиво, опорожнив одним залпом пол кружки.

— Кстати, наверху не довольны датой, которую ты выбрал для подарков и ёлок, — Святой Валентин обтёр с бороды пену и икнул — всё же это Рождество, как — никак.

— Ой, Валя, не трави душу! — отмахнулся Святой Николай — Было же шестого — сказали не так, перенесли на двадцать пятое, так что я тут ни при чём. Ты лучше мясо проверь, а то, уже, в животе урчит.

В камине, на решётке, были разложены большие куски мяса, запекавшиеся от угольного жара, и обильно пускавшие жир в очаг.

Святой Валентин взял длинную двузубую вилку и потыкал ею мясо.

— До сих пор сырое, — пробурчал он — как резина, честное слово.

— Так олень же старенький был, — вздохнул Святой Николай — сколько лет он у меня в упряжке отбегал, и не сосчитать.

— Так зачем же его так? — посочувствовал оленю Святой Валентин.

— А что делать? — Николай глубоко затянулся и выпустил облако густого сизого дыма — Для работы он, уже, не годился, возраст не позволял, вот и пришлось его на пенсию отправить.

— На пенсию? — Святой Валентин снова икнул, но, уже, от возмущения — Хороша же пенсия!

— Ничего не попишешь, — грустно сказал Святой Николай — это — пенсионная реформа имени Тигипко — Гройсмана в действии.

— С этими не поспоришь, — мрачно согласился Валентин — особенно с сильным украинцем, этот и душу вытрясет, — он, по — новой, наполнил кружки пенистым напитком и продолжил — а, вот, про то, что бы дату перенести, ты, всё же, подумай. есть идея на седьмое января переставить.

— Тебе никак Гундяев эту идею подкинул? — усмехнулся Святой Николай.

— А что? — расстерялся его собеседник — Он, тоже, между прочим — христианин.

— Ага, церкви апостола Джугашвилли, — Святой Николай брезгливо потряс бородой — не, эти ребята меня, уже, в двадцать девятом году запретили, так что будет с них. Подкинь — ка лучше топлива, а то зябко становится, — он потёр голые плечи.

На полу перед камином лежал объёмный мешок, Святой Валентин поднял его, запустил руку по локоть и, вытащив добрую охапку писем в конвертах, бросил в огонь. Пламя полыхнуло, пожирая поданную пищу.

— Вот никак не пойму, — Святой Валентин продолжал — подбрасывать топливо — почему тебе всё время письма пишут, я, особо, и не припомню, когда ты, лично, кому — нибудь подарки дарил, кроме, конечно, того случая с тремя сёстрами.

— Пишут, — повторил за другом Святой Николай — да пишут, но письма — то все алчные и корыстолюбивые: дай мне то, подари мне это. В лучшем случае дети просят, что бы родители обратно сошлись. А я — то, что могу, если папашка или мамашка не хотят назад, если, уж, подались в блуд — их не удержишь, но это их выбор, имеют право, — он на секунду задумался — бывают, конечно, и сурьёзные просьбы, там я, всегда, стараюсь помочь, по мере сил…

Святой не успел договорить, как, вдруг, резко распахнулась дверь и в помещение, с волной рождественского снега, ввалился неизвестный заяц, препаскудного вида. Неговоря ни слова, незваный гость, обтрусил с себя снег и проскокал к очагу, где, с явным удовольствием, стал отогревать спину.

Святые, молчали в изумлении.

Тогда заяц, уже пообсохнув, обратился к Святому Николаю:

— Дай пару тяг!

Святой недоумённо уставился на зайца.

— Говорю, дай затянуться! — заяц сам взял у святого Николая трубку и, обхватив, слюнявым ртом мундштук, так затянулся, что из ушей повалил табачный дым — Дай хлебнуть! — выдохнув дым, обратился заяц к Святому Валентину, и, не дожидаясь ответа, схватил лапкой кружку, но Валентин, оказался, не настроен отдать своё пиво просящему и крепко вцепился в ручку кружки — Дай! — почувствовав сопротивление взвизгнул заяц — Я же, пока, по — хорошему прошу, дай! Но я могу и по — плохому, ты гляди расселся он тут, в тепле, в уюте, а на улице сугробы намело по самые уши, сейчас я тебя как отправлю снег расчищать, без лопаты, вручную, до утра у меня спину не разогнёшь!

Эти слова положительно подействовали на Святого Валентина и он, наконец, отпустил кружку.

— То — то, — подытожил заяц — я таких кто не давал, в два счёта, с предприятия выбрасывал!

— А вы, собственно, кто такой будете? — наконец опомнившись, спросил у зайца Святой Николай.

— Важнее с чем я буду, — ответил заяц и, долгим залпом, выхлебал отобранное пиво — вот! — он положил на стол мокрый от снега письменный конверт.

— А — а, письмо, — разочарованно протянул Святой Николай, порылся в ящике стола, нашёл нож для писем и вскрыл конверт.

Но по мере чтения, лицо Святого Николая удивлённо вытягивалось, а под конец, и вовсе, озарилось радостной улыбкой.

— Представляешь, — обратился Святой Николай к Валентину — написала мне хорошая девочка, такое мило — наивное письмецо, что аж на душе потеплело, вот и подписалась она — Леночка и, даже, дата проставлена, — тут, Святой Николай, вдруг, поперхнулся и, нахмурив брови, сурово поглядел на зайца.

— Что вылупился? — уловив на себе недобрый взгляд, вопрошал косой, продолжая попыхивать трубкой.

— Согласно проставленной в письме дате, — чеканя слова, заговорил Святой Николай — это послание было отправлено двадцать лет тому назад. Ты что же это — так долго сюда добирался?

— Нет, — без тени смущения отвечал косой — я никуда и не собирался. Оно мне надо? Но, недавно, я вышел на заслуженную пенсию, а тут, как на зло, власть в лесу поменялась и меня попросили с должности, ушли — одним словом, и это не смотря на то что я первым из старой партии вышел и в новую вступил, — заяц вытащил на свет божий партбилет в бело — голубых тонах с выдавленной на нём золотыми буквами надписью «партия буржуев и воров» и продемонстрировал его Святым в доказательство своих слов — вот, тогда я и вспомнил про это письмецо, решил, дай — ка снесу его тебе, а ты за это мне должность, какую — нибудь, подышешь. А то, ведь, тяжело мне нынче живётся, средствов на существование не хватает. Тем более и сестрицу мою, тоже, с предприятия выставили, ещё раньше чем меня, совсем некому мне помогать стало. Мы же вместе с ней сюда шли, но она трудностей пути не пережила, горемычная.

— Зачем тебе на должность? — спросил Святой Николай — сам говоришь, что теперь на пенсии, а известно, что у таких бездельников как ты — пенсии довольно большие.

— Ага, — огрызнулся заяц — скажешь, тоже, большие! Так у меня же и потребности большие! Я чёрный хлеб с селёдкой жрать не могу. Мне рестораны подавай и гулянья по девочкам!

Вдруг, второй раз за вечер, дверь резко распахнулась и, с хлопьями снега, в домик ввалился ещё один заяц. Вернее зайчиха. Тоже, весьма, препаскудного вида. Старая, облезлая, шерсть клочьями, она с дикой злобой оглядела присутствующих и остановила взгляд на зайце, от чего тот несколько поёжился.

— Что, сучёнышь, не ожидал, уже, меня увидеть?! — прохрипела зайчиха.

— Да, не ожидал, — честно сознался заяц — когда я тебя оставил, ты чуть жива была.

— Конечно, чуть жива, — зайчиха стала медленно наступать на брата — мы же с тобой договорились, что пол пути я тебя на спине везу, а вторую половину — ты.

— Да, что — то такое припоминаю, — заяц начал пятиться от сестры.

— Так ты на мне половину проскакал, — зайчиха аж клацнула зубами — а, как пришла твоя очередь везти, ты меня бросил и убежал, воспользовавшись моим бессилием!

— А что мне было делать? — заяц допятился до самого очага, дальше отступать было некуда — Я увидал до чего тебя извозчество довело, и мне страшно стало, за себя, я не смею подвергать свою особу таким истязаниям! Войди же в моё положение! — заяц, даже, всхлипнул.

Но разжалобить зайчиху ему не удалось. В одно мгновенье в её лапе оказался чёрный хлыст, для тренеровки лошадей, которым она орудовала всю карьеру. Заяц, только, успел пискнуть, как хлыст, со свистом, перетянул его по физиономии. Заяц завизжал, затряс щеками, разбрызгивая слюни во все стороны, и кунулся на сестру. Сплевшись в клубок, они покатились по полу, тузя друг дружку. Эх, никогда у них не доходило до семейных сор, но с тех пор как обоих освободили от занимаемых должностей, им стало некуда девать энергию, ранее затрачиваемую на поддержание дисциплины в лесу, и приходилось выбрасывать излишки её друг на друга.