Венец терновый (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 54

– Даже если это так, то султан отправит вдвое большую армию, чем та, которая была под Чигирином в прошлом году…

– И потеряет владения под ударами цезарцев и поляков. Они ведь только и ждут, когда Оттоманская Порта ослабнет в войне со мною и московитами. Шакалы ждут своего часа, чтобы вцепиться израненному в схватке с медведем льву в глотку. А война со мной для османов выйдет тяжкой, причем, в конечном итоге вы потеряете все, что приобрели с невероятным трудом. Как овладели Чигирином и снова потеряли его – московиты дождались момента и вошли на Правобережье.

И такого же случая ожидают поляки с цезарцами и венецианцами – они мне шлют порох и свинец, дают золото, моими кораблями командуют моряки, посланные дожем. Так кому выгодна эта война – туркам или мне?! Или кому-то другому?!

– Зачем ты мне это говоришь?!

– А потому сказал, что я в точности в таком же положении – мои войска могут победить любого противника! И вас в том числе – чтобы вы убедились в том, достаточно показать те ружья и пушки, которых еще не видели на поле боя. И поверь – они у меня есть!

– Я знаю – ты говоришь сейчас правду.

– Я потомок королей Галиции и Людомирии, земель захваченных ляхами! Мои предки правили в Феодоро и Готии – которые, захватили вы, турки, двести лет тому назад. И возвратить наследство – мое полное право! Как и обменять его на что-то достойное!

Юрий остановился, и медленно закурил сигару – фитиль тут же раздул слуга, подбежавший к нему по жесту. Паузу сделал намеренной, он хотел, чтобы сказанные им слова накрепко отложились в памяти старого турка, а для того нужно привлечь внимание к пустяку.

– Мои союзники московиты сейчас оказывают мне любую помощь – а я чеканю у себя для них их деньги. Бояре хотят, чтобы мы обескровили друг друга в этой войне, а они пришли и захватили все, что под руку попадется. Хочешь пример? Царь подминает под себя обе стороны Днепра, и в этом году получил знатный выигрыш – вернул себе Чигирин. Разве не так, Ибрагим-паша, или ты этого не заметил?!

– Почему же, царь Юрий, я стар, но пока не слеп.

– А у меня хорошая память – я запомнил пытки, которым меня подвергли в Москве, и всегда плачу достойно по таким старым счетам. Однако начать войну смогу только тогда, когда Оттоманская Порта начнет сражаться с цезарцами и поляками – те выступят совместно.

– Верни все то, что захватил с помощью своего нечестивого оружия, и повелитель правоверных удостоит тебя мира.

– Про нечестивое оружие говорят всегда те, кто был крепко побит им. А если ты побил врага, то оружие очень даже полезное и достойно восхваления на всех площадях!

Юрий искренне расхохотался – пассаж старого османа был по-детски наивен. Но только на первый взгляд!

– Верните мне захваченные земли моего наследства в Крыму – и я забуду все обиды. Вернее, признайте за мной то, что я заберу силой в течение месяца – я говорю о Готии. И тогда не будет смысла продолжать войну дальше – главные мои интересы на севере, а на юге ноги упираются в волны. А крымский хан пусть остается вашим данником – мы договоримся – ему степи, мне горы!

– Визирь Кара-Мустафа на такое никогда не пойдет!

– Так кто с побежденными разговаривать будет?! Будет другой визирь – и если он не внемлет доводам – причем не словесным, то предъявим свои аргументы следующему визирю – и с каждым годом повелитель правоверных будет что-то терять. Отщипнут свое цезарцы, венецианцы, поляки, венгры, московиты. Видите, как много у Порты врагов?! Хотите и меня к их числу добавить?! Так я не против – в такой кампании всегда есть чем поживиться, если к твоим доводам не прислушиваются!

– Здесь совсем иные люди, Смалец, чем в моем бывшем времени. Я только сейчас понял фразу – на миру и смерть красна. На миру – то есть в глазах окружавших человека людей. Здесь огромная ценность семья и род, вера и традиции. И воля – именно как возможность жить ради себя, своих близких, а не в угоду барину или пану.

Юрий задумался, налил в стакан из массивной прозрачной бутылки, что по нынешним временам представляла нешуточную ценность, крепкой настойки на терне и пахучих степных травах. Жахнул душистую жидкость одним глотком, как в былые времена, раскурил сигару – дым пополз в распахнутое настежь окно – на нынешних кораблях до иллюминаторов еще не додумались, да и не нужны они в корме галеаса, где стоит большая надстройка. Единственное помещение, где вполне сносные условия обитания, даже собственный гальюн есть.

– Будь здрав, государь, – Смалец опрокинул немалый стакан горилки, налив себе из точно такой же бутылки, где в прозрачной жидкости плавал длинный красный стручок перца. Чуть скривился, закусил кусочком сала. А вот бутыль со стаканом в поставец сунул, как и Юрий – тяжелый корабль качался от мерных взмахов гребцов, а терять драгоценную посуду как-то не хотелось, ведь любому стеклу свойственно разбиваться при падении.

Оставшись вдвоем, они решили по старой памяти отметить четыре года с первого дня знакомства, которое давно переросло не просто в крепкую дружбу – стали единомышленниками.

– Я даже не понимал поначалу, что поселив вместе людей, которые друг другу совершенно разные, они сами найдут и внедрят правила общения и механизмы взаимодействия…

– Эко ты завернул, государь. Тут все намного проще – купно и общинно жить проще, а люди нуждаются в помощи друг друга. Они на Новой Руси новые семьи обрели, и в рода сплотились – пусть не кровные, но по ремеслу. Ты смотри как в Галиче и других городах живут – тут кузнечная слобода, тут мануфактурные, там стекольщики, а за озером гончары и кирпичники. Про оружейников я вообще не говорю – ты для них батька и отец родной, как и для всего народа, впрочем.

Смалец хмыкнул, взял свежий зеленый лучок, посмотрел на заставленный блюдами стол, и выбрал отварную, молодую картошку. Захрустел с аппетитом так, что Юрий прицелился вилкой на кусок жареной белужины – такая рыба водилась в Азовском море и на Дону в изобилии, это в его времени стала чрезвычайной редкостью, реликтом на грани вымирания.

– Будем здравы, боярин, – по стаканам разлита горячительная жидкость, что тут же исчезла. Снова задымились сигары – Смалец сам перешел на них, отказавшись от доброй казацкой люльки.

– Ты людям не только землю и волю дал, Юрий Львович, ты им оружие вручил, чтобы они могли защитить тобой дарованное. Они казаками по духу стали, вот только отличие одно – ты для них царь, а не выборный атаман, коего за грехи можно в мешок и в воду.

Воля у наших людей есть – но нет вольницы!

И это хорошо – у нас теперь никогда не будет голытьбы, что только гулять может – все работают на благо державы. А, значит, на общину, на мир – и ответно защиту получают.

Смалец задумался на минуту, раскуривая сигару, пыхнул дымком и строгим тоном закончил:

– По нраву мне с самого начала многое показалось, по душе пришлось. Земской Собор осенью собрать нужно. Дело важное. Люди тебя поддержат, и любое решение, что всей «землею» примут, в жизнь воплощено будет. А кто супротив всей земли выступить похочет – раздавим!

«Раздавят, какие сомнения могут быть. Странное у меня государство вышло – по устройству на запорожцев и донцов походит – видимо сама жизнь на краю «Дикого Поля» свободных людей требует. С низовым самоуправлением похоже на казачьи порядки – выборные старейшины, старосты и «головы» всеми мирскими делами управляют. Налоги со всех сами собирают, причем честно – доходы ведь у всех на виду, как тут утаишь. Призрение убогим и вдовам оказывают, а судей выбирают по честности их. Все правильно, так и надо – люди устройство по себе подгоняют, так как нужно, чтобы порядок везде был и справедливость.

А вот с военной структурой – шалишь!

Никакой вольницы я тут не допущу – командный состав выбирать прямой путь в пропасть анархии. Потому казачьи области и были подчинены царями со временем, и там им быстро «выборность» офицерского состава прикончили, насколько я помню прошлое. Запорожцев так вообще приструнили, на Кубань переселили. Донцы повоевали с Москвой, да присмирели, сами под царскую руку попросились. Сейчас они соображать начали, выбирая между боярами и мною, ставку на меня уже сделали.