Рассказы - Сугралинов Данияр - Страница 4

От недосыпа с синяками под глазами мы нагими бродили по только что снятой квартире. Обнявшись и завернувшись в одну простыню на двоих, стояли у открытого настежь окна и курили. Весь город был у наших ног, а может, просто так казалось, с десятого-то этажа. Потом Танька вертелась у плиты, сооружая подобие яичницы с помидорами, а я не мог отвести от неё глаз. По телевизору что-то радостно вещал виджей MTV. Тогда мне это казалось милым: есть яичницу с гренками каждый день, на завтрак, обед и ужин. А любимый Танькой музыкальный канал был включён круглосуточно. Странно, но попсовые песенки той весны въелись в душу и уже ни с чем, кроме как со счастьем, сексом и Таней, не ассоциировались.

И наступила третья часть жизни – моё настоящее. Всё на мне. Сколько бы ни работал и как бы ни страдал от недосыпа, денег всё равно не хватает. И жалко себя. Причем самое фиговое – понимание того, что тебя больше не любят, а терпят. А терпят, потому что нужен.

И ещё хуже: ты-то всё ещё любишь. Правда, уже не знаешь, за что. И даже больше ненавидишь, чем любишь. Но от мысли, что она может быть с другим, внутри всё скручивается и хочется выть. Но как вернуть былые чувства? Неизвестно.

Совсем хреново, что не живу для себя. И этому не видно конца.

Лифт не работает. Твою мать! На десятый этаж приходится подниматься пешком. Злюсь и бегу, прыгая через ступеньки. Пакет с продуктами цепляется о поручень, рвется ручка, и вниз по лестнице нехотя катится коробка с замороженными пельменями.

Злость требует выхода – я пинаю эту долбанную коробку. Коробка ударяется о стену и лопается. Пельмени с весёлым стуком рассыпаются по площадке. Этажом ниже в какой-то квартире, захлёбываясь, начинает лаять собака. Да пошла ты, тварь! Матерясь, собираю пельмени. И, уже не торопясь, бреду наверх.

Дверь открывает тёща. Ёпрст! Вот чего я не понимаю, так это почти ежедневного присутствия у себя дома тёщи. «Мама будет сидеть с малышкой, а я буду работать», – объяснила мне когда-то Таня. До малышки ещё два месяца. Но тёща уже здесь.

Подходит Таня, равнодушно чмокает в щёку, растягивая губы в улыбке:

– Устал?

Да ей же всё равно, зачем спрашивать?! Зачем изображать радость оттого, что я пришёл?

– Продукты возьми, – протягиваю пакет.

Таня заглядывает в пакет и несёт его на кухню. Да что заглядывать, ничего нового там не обнаружишь, Таня-Танечка-Танюша. Всё, как всегда: хлеб, пельмени, молоко, фрукты. Фрукты посоветовал врач. Ибо «ребёнку нужны витамины». Не вопрос. Правда, я уже подзабыл вкус пива и перешёл на более дешёвые сигареты.

– Кушать хочешь, Андрей?

Нет, блин, не хочу! Чего бы это я кушать хотел? Весь день только и делал, что жрал, а не работал. А ещё это «Андрей». Тьфу! «Милый», «любимый» отменены, как пережиток прошлого. Теперь я нейтрально-официальный «Андрей».

– Танечка, да что ты спрашиваешь, накрывай на стол! – суетится тёща. – Андрюша, вы пока мойте руки. У нас сегодня борщ! И отбивная!

Ох уж это приторно-фальшивая тёщина забота. Лучше бы она просто молчала. Борщ с отбивной – это понятно. Тёща их любит. И под видом заботы о зяте на мои же продукты готовит себе борщ и отбивную. Пока я мою руки, на кухне о чём-то шепчутся Таня с тёщей. Да ясно, о чём. Им и без меня неплохо было. В самом деле, надо было с ребятами посидеть.

– Как дела на работе? – лицемерно спрашивает тёща.

Ещё и цепляется. Ясно, хочет меня выставить в хреновом свете. А-ля твои ровесники на «Кайенах» рассекают да по ресторанам водят. А Танька еще так участливо смотрит, типа ей тоже безумно интересно, как там на работе. Ну да, с паршивой овцы хоть зарплаты клок.

– Нормально всё, – отвечаю. – Пока не увольняют.

Тёща не улавливает иронии и крестится:

– И слава Богу!

Я ем, склоняясь к тарелке, и физически ощущаю на себе их равнодушно-презрительные взгляды.

– Как борщ? Вкусно? – спрашивает жена.

Всё ясно. Я, бездушный подонок, не оценил усилия тёщи по готовке еды, и теперь меня в завуалированной форме просят похвалить «маму».

– Спасибо, всё было очень вкусно! Только борщ пересолен, а отбивная жестковата.

Вот так вам! Сидят молча, переглядываются. Понятно: хотят, чтобы я поскорее доел и освободил кухню, им же дальше надо пошушукаться. Чёрт с вами, шушукайтесь. Отодвигаю тарелку, залпом выпиваю чай и встаю из-за стола. Бросаю: «Мне ещё надо поработать». И ухожу в комнату.

Ложусь на диван и думаю, что хорошо бы поспать. Но спать нельзя. Я набрал заказов на курсовые, так что надо работать. Встаю и сажусь за стол. Компьютера нет, всё ручками, по старинке. Потом отдам – наберут и распечатают. Глаза слипаются, но усилием воли вывожу заголовок: «Инженерно-технические службы в гостиничных комплексах». Шесть страниц курсовика… Но понимаю, что уже сплю.

Сквозь сон слышу, как звонит Танькин мобильный. «Слушаю вас, Давид!». Твою мать, что еще за Давид? Прислушиваюсь, но слышно плохо: тёща моет посуду. Всё, что удается разобрать: «До завтра, Давид!». Давид… «Каражан-маражан», твою мать!

Инженерно-технические… службы… в гостиничных комплексах…

Я перетаскиваю тело на диван и снова засыпаю.

В шесть тридцать разрывается будильник-мобильник. Вскакиваю, на автомате включаю чайник, бреду в ванную, умываюсь, чищу зубы, одеваюсь, выпиваю чашку растворимого кофе вприкуску с сигаретой и выбегаю из дома. В метро понимаю, что забыл зонт. И что я всё еще в постели, а времени уже семь! Опаздываю!

В ускоренном темпе проделываю то же самое, лишь сигарету закуриваю только на улице. Льёт дождь. Вспоминаю, что я забыл зонтик уже наяву, и бегом поднимаюсь на свой этаж. Пытаюсь отдышаться. В этот момент сквозь тонкую деревянную дверь различаю голоса жены и тёщи. Прислушиваюсь.

– …Да, Давид сегодня заедет.

От этих слов моментально бросает в пот. А там, за дверью, Таня внезапно начинает рыдать:

– Он меня разлюбил!

Я испытываю лёгкое чувство радости, по поводу того, что этот неведомый подлец Давид разлюбил Таньку. Так ей, поделом! Радость слегка омрачается треском прорезающихся сквозь череп рогов.

– Ну, перестань… Перестань, Танюш. Он тебя любит! – утешает Таньку тёща.

Ни фига! Я злюсь на тёщу, потому что Давид – мужик. Сказал – сделал. Раз Танька говорит, что разлюбил, значит – разлюбил.

– Я старалась, готовила, полдня на кухне проторчала, а ему не понра-а-авилось, – продолжает реветь Танька.

Ага, теперь ясно, кому борщ с отбивной готовился. Обычно мы едим пельмени. Порадовало только то, что Давиду борщ тоже не понравился.

– А я тебе говорила: дождись меня, научу, как правильно, помогу! А ты: я сама! – заметила тёща.

– Совсем меня не замечает, хмурый вечно, отвечает односложно, слова лишнего не вытянешь, – продолжает жаловаться на любовника жена.

– Так устаёт он на работе! – вступается за Давида тёща. – Он же вас обоих, а с малышкой и троих, тянет. Курсовые пишет по вечерам вместо того, чтобы с друзьями гулять.

Я удивляюсь нашей с Давидом схожести.

– Да, я знаю, мам, знаю. Только как мне объяснить ему, что всё это временно, что мы обязательно прорвёмся, что всё будет хорошо?! Мам, я его очень сильно люблю, я потерять его боюсь!

– Не переживай, Танюш. Вот дошьём костюм, сдадим последний заказ Давиду Арамовичу, да такой подарок твоему Андрюшке сделаем, что он тебе всё простит, и борщ недосоленный в том числе!

– Да, мам, я знаю. Он давно о компьютере мечтает, я же вижу.

Тут я понимаю, что я – олух. Речь идёт обо мне! Таня всё ещё меня любит! Борщ готовила не тёща для себя, а Танька! Для меня! Вспоминаю, что это у меня через неделю день рождения. И что Давид – это тёщин сосед по площадке Давид Арамович! И что тёща с женой днями-ночами шьют всякие вещи на заказ, в том числе костюм для Арамовича, этого старого хрыча, чтобы подарить мне компьютер! А ещё я понимаю, что мы прорвёмся! И всё будет… всё будет… всё будет офигенно!