Воин поневоле - Дункан Дэйв - Страница 4

• Предыдущая
• 4/73
• Следующая

– Изыди! – пропел хор в третий раз. Перандоро поднял серебряный кубок, наполненный святой водой Реки, и вылил его содержимое на голову воина.

Тело юноши свела неестественная судорога, он рывком поднялся на ноги, грязная набедренная повязка упала на пол, и совершенно нагой, не замечая стекающей по его волосам воды, гигант мучительно вытянулся перед статуей. Потом он пронзительно вскрикнул; никогда в жизни Хонакура не слышал, чтобы человеческие связки способны были издавать такие мощные звуки. Ибо, возможно, впервые за всю многовековую историю храма голос одного человека заглушил хор, лютни и флейты и отдаленный гул, доносящийся со стороны Судилища.. Этот звериный рев, полностью лишенный какой бы то ни было гармонии, наполнял душу всепоглощающим отчаянием. Свод храма отразил этот звук. Нечеловеческий крик тянулся целую долгую минуту; певцы и музыканты безнадежно сбились, танцующие стали натыкаться друг на друга, все широко раскрытыми глазами смотрели на воина Под хаотичный стук барабанов церемония быстро завершилась. Воин покачнулся.

Он рухнул, как падает мраморная колонна. Во внезапно наступившей тишине раздался громкий звук удара – это его голова коснулась плит пола. Он лежал без движения, огромный и, как младенец, нагой. Повязка упала со лба, и теперь всем взорам открылись его знаки – семь мечей.

История храма уходила корнями в незапамятную древность. Его несколько раз перестраивали, прибавляли новые части и время от времени, когда изнашивалась ткань, – а это происходило довольно часто, – меняли внутреннюю обивку.

Но храм – это еще и люди. А они сменяются гораздо быстрее. Начинающий в изумлении взирает на древнего мудреца Седьмого и приходит в благоговейный восторг при мысли о том, что этот старик, возможно, в годы своей молодости видел Такого-то; ему не приходит в голову, что, будучи еще новообращенным, этот старик сам так же удивленно смотрел на Такого-то и размышлял, что он, наверное, видел Того-то и Того-то. Так, подобно каменным глыбам арок, жрецы храма возникали из темноты прошлого и поднимались в неразличимое сияние будущего. Они лелеяли святые древние традиции и в торжественном благоговении поклонялись Богине…

Но такого дня не помнил никто из них. Преклонного возраста жрицы шестого ранга бегали как девочки, грубо нарушая тем вековые традиции, люди громко кричали перед самым лицом Богини; рабы, носильщики и целители толпились в священных местах; паломники в одиночестве бродили по храму. Почтенные старцы непререкаемой моральной чистоты увели четырех самых сильных младших жрецов в одно из задних помещений, где приказали им раздеться и лечь. У трех жрецов седьмого ранга перед обедом случился сердечный приступ.

Пауком, который опутал храм сетью этой неразберихи, был Хонакура. Именно он сунул палку в муравейник. Он призвал на помощь весь свой авторитет, всю свою тайную власть, все уникальное знание механизмов, управляющих людьми, свой непревзойденный ум, и это понадобилось ему для того только, чтобы смешать, спутать, сбить с толку, нарушить размеренное течение жизни. Он проявил тонкость и мастерство. Его распоряжения хлынули потоком – властные, непонятные, запутанные, вводящие в заблуждение и противоречивые.

К тому времени, когда светлейший Хардуджу, правитель охраны, заявил, что в храме находится еще один воин седьмого ранга, этот человек просто испарился, и никакими подкупами, умасливаниями, дознаниями и угрозами невозможно было добиться правды о том, куда он скрылся.

А это, собственно, и было главной целью Хонакуры.

Но даже такой день когда-нибудь кончается. Когда бог солнца устал от своей славы и начал клониться к закату, священный Хонакура обрел наконец тишину и покой в одной из небольших комнат, расположенных в дальнем крыле храма. С тех пор, как он был здесь в последний раз, прошли уже многие годы. Коридоры и переходы в этой части здания были еще более запутанны, чем в других помещениях храма. Именно этого и искал сейчас старый жрец. Он знал, что неприятности следуют за ним по пятам, так пусть они поищут его подольше.

Это была тесная, довольно узкая голая келья с высоким потолком и стенами из песчаника; грубые доски пола закрывал маленький, сильно потертый ковер. В комнате было две двери, таких высоких, что даже великану не пришлось бы нагибаться, и одно окно в форме ромба, через его изогнутое запыленное стекло слабый свет проникал синими и зелеными пятнами. Рама покоробилась, и окно не открывалось, поэтому здесь было душно и пахло пылью. Единственной мебелью были две дубовых скамьи. Хонакура взобрался на одну из них и теперь сидел, не доставая ногами до пола. Старик тяжело дышал; он пытался вспомнить, не упущено ли из виду что-нибудь важное.

Кто-то постучал в дверь костяшками пальцев, появилось знакомое лицо, взгляд из-под опущенных век. Хонакура со вздохом поднялся: в комнату вошел его племянник Динартура. Он закрыл дверь и подошел ближе, чтобы достойно приветствовать старшего.

– Я Динартура, – правая рука к сердцу, целитель третьего ранга, – левая – ко лбу, – всем своим смиренным сердцем я страстно желаю, – ладони сложены у пояса, – чтобы Сама Богиня, – взмах правой руки, – даровала тебе счастье и долгую жизнь, – руки опущены, взгляд устремлен вверх, – и побудила тебя принять мою скромную, но добросердечную помощь, – глаза опущены, – которая может быть полезна в твоих благородных делах, – лицо закрыто руками, поклон.

Хонакура ответил ему столь же цветистыми словами благодарности, а потом указал на другую скамью.

– Как поживает твоя дражайшая матушка? – спросил он.

Динартура смутился. Его светло-каштановые волосы начали редеть, а под одеждами уже обозначилось брюшко. Совсем недавно он сменил юбку молодых на свободную одежду без рукавов, какую носили люди среднего возраста, и коричневую хлопчатобумажную мантию, какая подобает его рангу; желая что-нибудь хорошо рассмотреть, он подносил предмет совсем близко к лицу. Он был младшим сыном в семье сестры Хонакуры, старик считал его непростительно бездарным тупицей, надежность которого нагоняла тоску.

– Как себя чувствует больной? – спросил Хонакура, когда было отдано должное всем формальностям. Он улыбался, но ждал ответа в тревоге и нетерпении.

– Когда я уходил, он все еще был без сознания, – Динартура полагал, что сообщает дяде весьма важную информацию. – У него на голове вот такая шишка, но признаков заболевания нет. Глаза и уши в полном порядке. Я полагаю, в свое время он придет в себя и через пару дней будет как огурчик.

Хонакура облегченно вздохнул.

– Конечно, если такова будет Ее воля, – поспешно добавил Динартура. – Повреждения головы могут иметь непредсказуемые последствия. Если бы я говорил не с вами, дядя, я выражался бы более осмотрительно.

– Значит, мы должны запастись терпением. Два дня, говоришь?

– Пожалуй, три, – ответил целитель, – если у вас есть для него какая-нибудь трудная задача, то дополнительная перестраховка не повредит. – Динартура проявил необычайную для себя проницательность. – Если ему предстоит что-то очень сложное, то так будет вернее.

– Позвольте поинтересоваться, кто он такой, – спросил Динартура через некоторое время. – Ходит множество слухов, но ни одному нельзя верить.

– Самый невероятный и будет ближе всего к истине, – Хонакура усмехнулся, облизывая губы. – Так значит, слухи?

– Конечно, священный.

– Он – один из тех пяти, что были ранены сегодня в храме, – Хонакура улыбнулся про себя.

– Из пяти! – Динартура уставился на дядю, пытаясь понять, не шутит ли тот.

Хонакура задумался о том, сколько раз за сегодняшний день ему пришлось проявить власть. Долги его росли, а должников осталось немного.

– Все это очень печально, так ведь? Они сейчас лежат, накрытые простынями, не могут ни говорить, ни двигаться. Все бросились спасаться – в паланкинах, носилках, каретах. Иногда носилки несли жрецы! Там было двадцать два целителя и много прочего люда. Некоторых пострадавших сразу отвезли в город, но большинство остались в храме, их перевозили из комнаты в комнату, они входили в одну дверь и выходили в другую… Таких комнат, как эта, всего восемь или девять, – он показал на огромную дубовую дверь, – их охраняют.

• Предыдущая
• 4/73
• Следующая