Не бойся, мама! - Думбадзе Нодар Владимирович - Страница 24
- Предыдущая
- 24/41
- Следующая
– В чем дело, председатель? – спрашивают крестьяне.
– А дело в том, дорогие мои, что погибло семьдесят наших ульев! – отвечаю.
Встает тогда Папино Иремадзе – известный по всей округе сквернослов – и говорит:
– Тут семьсот семей человеческих погибает, председателю на это наплевать, а из-за семидесяти паршивых ульев он нас в полночь с постели согнал!
Я расхохотался. Афанасий продолжал:
– Смешно, конечно. Сболтнул глупость вредный мужик, наплел чистую ересь! Богаче нашего села, пожалуй, и не сыщете в этом крае. Чего только у нас нет – цитрусы, чай, кукуруза, фасоль, вино!..
– Чем же ваш Папино был недоволен?
– А черт его знает! Не мог человек прожить дня, чтобы не съязвить! Поверите, я даже боялся выступать на собраниях! Все село его ненавидело. Доносчик, завистник, интриган, – многих он погубил, многих перессорил… Люди сторонились и боялись его…
– Как же народ встретил его слова? Насчет пчел.
– Как? Поднялся смех, шум, гам… Знали ведь его паршивый характер… Одним словом, сорвалось собрание…
– Что было дальше?
– Да ничего… Два месяца тому назад умер он. Вздохнули мы свободно… А все же жаль человека – глупой смертью погиб… Повел он в Махарадзе лошадь подковать. Может, слышали, знатные кузнецы там живут, братья Керкадзе. И вот, взял несчастный коня за ногу, а конь лягнул его так, что кишки вывернул наизнанку. Не успели донести бедного до больницы, – кончился по дороге… Что ж, не оставлять же покойника без присмотра, родни-то у него никакой… Послал я за трупом колхозный грузовик… Переезжая по броду Бжужисцкали, чуть было не уронили в воду гроб, – ударило волной, с трудом удержали… Хоронили покойника в воскресенье. С утра зарядил дождь – к вечеру село походило на затопленный остров… Еле добрались до кладбища. Стали опускать в могилу гроб – лопнула веревка! Гроб рухнул в яму вверх дном… Плюнули тут мужики: собаке, говорят, собачья смерть! Махнули рукой и разошлись… Пришлось мне одному, под проливным дождем, засыпать могилу… Не дай бог восстановить против себя народ!.. Жалко ведь, как никак – человек умер… Но народ тоже по-своему прав…
– Мда-а, – согласился я, – ничего не скажешь…
– Эх, многое еще можно вспомнить, да поздно уже… А вам вот что я скажу: граница хороша, а наше село не хуже! Приезжайте к нам, поглядите на людей и на жизнь нашу. Авось и про нас захотите написать…
– Обязательно приеду!
– Напишите, как пустеет село, как бежит в город наша молодежь.
– Напишу!
– Будем очень вам благодарны…
Дождь все лил и лил. Председатель выглянул в окно:
– Да хватит тебе, я же о дожде просил, не о потопе!
С верхних полок доносился стройный храп в два голоса…
– Спокойной ночи! – сказал председатель и погасил свет.
На вокзале меня встретил сам подполковник Розаринов. Спустя полчаса я уже сидел в его кабинете. Подполковнику на вид было лет пятьдесят. Энергичный, живой и очень симпатичный, он за пятнадцать минут успел рассказать несколько детективных сюжетов, кучу анекдотов, набросать краткий план моей будущей книги и даже определить, сколько в ней ориентировочно будет страниц. Правда, было несколько затруднительно подыскать заглавие для книги, но он обещал подумать и об этом. Потом подполковник куда-то позвонил.
– Сейчас принесут полный комплект обмундирования, объяснил он и стал внимательно разглядывать меня.
Минут через пять в кабинет внесли несколько ящиков.
– Раздевайтесь!
– Может, закроем дверь? – попросил я.
– К чему? Женщин здесь нет, а если вы меня стесняетесь, могу выйти, – улыбнулся подполковник.
– Ради бога, не беспокойтесь!
Я сконфуженно стал раздеваться. Но настоящий позор я испытал, когда начал примерять брюки! Проклятое мое пузо! Наконец мне все же удалось кое-как втиснуться в них. Розаринов вздохнул с облегчением.
– Вот вам хромовые сапоги, две пары белья, фуражка погоны, пояс… Что еще? Да, шинель будет дней через десять, а пока вот телогрейка… Подпишитесь, пожалуйста здесь…
Мне была уготована еще одна мука – надевание сапог Выдержав и эту пытку, я предстал пред очи подполковника в новом своем облике.
– Вот это я понимаю! – воскликнул он. – Я на вашем месте никогда бы не расставался с военной формой!
– Так оно, наверно, и будет, товарищ подполковник, ответил я, – сапог, по крайней мере, мне снять никогда не удастся!
– Ерунда, батенька! Через два дня они сами снимутся! – успокоил меня подполковник и дружески хлопнул по плечу:– Решено, едете в село!
Он поднял телефонную трубку и назвал номер.
– Здравствуй, Чхартишвили!
………………………………………..
– Отлично!
………………………………………..
– Направляем к тебе писателя Мдинарадзе. Знаешь его? Да, да, «Я, бабушка, дедушка» и так далее… На два месяца, заместителем по политчасти.
………………………………………..
– Пусть Королев не волнуется, Мдинарадзе будет нештатным замполитом!
………………………………………..
– Через час… Создайте ему все условия! Приласкайте, приголубьте человека!.. Стол не забудь поставить в комнате!.. Выполняйте все его просьбы!..
………………………………………..
– Кроме этого!.. Ну, бывай! Пока!..
– Что? – спросил я.
– Выполняйте, говорю, все его просьбы! А если, говорит, он захочет сбежать в Турцию, как, говорит, мне поступать?
Мы рассмеялись.
…В двенадцать часов прибыли в село. Здесь я бывал и раньше – с экскурсией. Но теперь меня не покидало чувство скованности и смущения. В кабинете начальника заставы меня встретил майор – такой красивый, ладный, с такими умными глазами и лицом, что я невольно позавидовал ему. Майор встал, поздоровался со мной, вежливо пригласил сесть, окинул быстрым взглядом и тут же с улыбкой обратился к сопровождающему меня лейтенанту:
– Выгладили бы, что ли, человека… Словно теленок его жевал…
– Не беспокойтесь, пожалуйста, я сам все выглажу! – выпалил я, краснея. Майор подозрительно покосился на меня, видно, подумал: «Врешь, братец! Если ты сразу не постеснялся напялить такую мятую одежду, то вряд ли ты ее потом станешь гладить».
Забыв о моем существовании, Чхартишвили углубился в дело – он что-то записывал в огромную книгу. Наконец явились два молодых лейтенанта, вытянулись перед майором. Тот коротко приказал:
– Знакомьтесь, принимайте, любите и жалуйте!
Лейтенанты, улыбаясь, откозыряли мне, представились. «Чего они все улыбаются! – подумал я, чувствуя, как краска заливает мое лицо. – Взглянуть бы в зеркало, видно, уж очень смешной у меня вид!»
– Товарищ майор! Застава выстроена! – доложил кто-то.
– Пожалуйте! – попросил меня майор. Все направились к двери. На дворе нас ждала построенная в две шеренги застава.
– Смирно-оо! Равнение пря-а-а-мо!
Строй замер… Потом я смутно, словно во сне, слышал голос майора, слышал произнесенную несколько раз мою фамилию. Помню, майор спросил, не желаю ли я говорить с солдатами.
– Друзья, как вам доложил докладчик… – начал я. Больше я ничего не помню.
– Рррразойдись! – донеслась до меня команда майора, и тут только я увидел, что солдаты покатываются со смеху. Глядя на хохочущий строй, я сам почему-то засмеялся…
Потом ко мне подошел Чхартишвили, осторожно дотронулся до моего плеча и – то ли серьезно, то ли в шутку – попросил:
– Уважаемый Владимир, отдайте мне вашу речь, если она у вас написана… Повесим в нашем клубе, рядом с присягой…
Сгорая от стыда, я молча повернулся, пошел в свою комнату, бросился на койку и закрыл глаза…
В тот день я не выходил из комнаты. А потом… потом все улеглось на свои места, и я стал приобщаться к пограничной жизни.
В окне напротив моей койки выбит кусок стекла. Я просыпаюсь утром, и кажется мне, что море пожаловало сюда, в мою комнату. Не думаю, чтобы где-нибудь на свете существовали лучшее море и лучший пляж. Синяя вода так прозрачна, что каждый камешек, каждую рыбешку, каждую медузу видишь ясно, как в аквариуме. Ляжешь в море на спину, и кажется, что синее, прозрачное небо над тобой – это тоже море и ты плывешь между двух морей, и что солнце нежится вместе с тобой в безбрежной этой синеве. Кто не видел моря? Но поверь, дорогой Саргис, здешнее море – особое, это море особых чувств, волнений и раздумий…
- Предыдущая
- 24/41
- Следующая
