Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ) - "Волосинка на губе" - Страница 81

Ах вот оно что…

А он-то подумал…

Драко улыбнулся. Качнул головой. И вдруг серьёзно произнёс:

— Грейнджер. Твои родители живы. И это для тебя должно стать самым главным. Береги это чувство… будет худшим решением остаться здесь.

— Может, встретимся завтра в Косом переулке? — опять надавила она. Надавила на долбанную собственную жалость.

Малфой вновь качнул головой.

— Нет. Не думаю, что это хорошая идея…

И прежде, чем она исчезла, бросила последнюю фразу, не давая ему шанса ответить:

— Просто подумай об этом. Я буду в магазине у Джорджа.

Хотелось усмехнуться от безысходности. Хотелось очистить память. Хотелось выключить желание думать, что в ней можно найти спасение. Хотелось…

Но как же склеивало конечности от Грейнджер. Не убежать и не скрыться.

«Кто не спрятался, я не виноват».

Он смотрел в окно, внутрь кафе, где ребята, кажется, даже не заметили их исчезновения. Больше не хотелось возвращаться туда. Не хотелось фальшиво вникать в разговоры. Не хотелось вообще ничего.

Малфой аппарировал в менор и наложил на него защиту, сигнализацию, если вдруг она захочет здесь появиться. Он побрёл прямо в старую спальню. В почти пустую комнату, где осталась одна лишь кровать, припорошённая пылью.

Он упал спиной прямо на матрас, взбивая вверх облако пыли. Эта грязь болотила лёгкие. Может, даже удастся задохнуться. Но задыхался он от того, что в голове всплывали ненужные воспоминания.

Драко моментально охмелел, глотая вздох от навалившейся на него беспомощности перед фантазией о том, как вновь трахает её. О том, как пачкает собой. О том, как заставляет стонать.

Член вновь наливался кровью.

И ненависть к себе всплыла с новыми силами. Он ненавидел себя, что подчинялся этой слабости. Ненавидел себя, что согласился и познал эту необходимую дозу, необходимое избавление от боли — в Грейнджер.

Кому какое дело, если никто не увидит, никто не узнает, как он наматывал её волосы на кулак в своих фантазиях и как в этот же кулак потом спускал…

Просто ещё один ёбанный секрет, который рухнул на дно его окаменевшей души…

========== Глава 13. Потому что я знаю, чего мне не хватало ==========

Комментарий к Глава 13. Потому что я знаю, чего мне не хватало

Пока писала эту главу уничтожила весь свой новый маникюр ))

Рекомендую сцену в поезде читать под трек Are You All Good? - breathe.

Лондон швырялся в лицо запахами знакомых улиц и влажностью. Здесь не было снега, только сплошная слякоть; грязные глубокие лужи и шум магловского мира, того самого, где жили её родные. Где сейчас в кафе-бутике ждала её мама…

Гермиона отдала куртку в гардероб, задержалась у огромного зеркала. И смотрела, смотрела на себя в поисках чего-то неправильного. Как она выглядела в тот самый день, когда насылала на родителей обливиейт? Кажется, волосы были немного короче…

Она раздражалась на себя за такие мысли. Какая разница?

Несколько минут назад, когда Макгонагалл сказала ей о маме, у Гермионы ушло сердце в пятки. Трудно было даже дышать от радости. В тот день, когда Минерва возвращала память Грейнджерам, она дала и подсказку, внушив её. Директор спрятала письмо в доме родителей на случай, если память вернётся и им нужно будет как-то связаться с Гермионой.

Так и произошло. Джин что-то вспомнила, и в её памяти всплыли слова: «на чердаке в красной коробке из-под обуви». В этой коробке из-под Гермиониных мартинсов лежало письмо с адресом школы и фотографией полной семьи Грейнджер.

Она выглянула из-за угла, чтобы заглянуть в зал, переполненный людьми, и сразу же увидела её… Мама сидела лицом к ней, в самом конце, у арочного окна, и постоянно оглядывалась. У Гермионы сжалось сердце от того, что Джин немного пристукивала пяткой по полу и крепко сжимала в руках что-то похожее на фотокарточку.

Как начать разговор?

Как просить прощения?

Как, чёрт возьми, не разрыдаться прямо здесь?

Шаги неуверенные, плавные. Гермиона шла к маме, которая сразу перевела на неё взгляд. Быстро посмотрела на карточку, потом снова на дочь. И ещё раз на карточку, а потом резко поднялась.

Эти секунды словно заморозили.

Эти секунды длились вечность. Ту самую, когда обе сорвались навстречу друг другу, крепко обнялись и, не стесняясь встревоженных взглядов посетителей, шумно заплакали друг другу в плечи.

Кажется, Гермиона хрипела повторяющееся: мама, мам, мамочка…

Джин, аккуратно обрамив ладонями лицо Гермионы, рассматривала её словно в первый раз в жизни, большими пальцами смахивая слёзы. Пересчитывая веснушки и родинки на лице дочери. Беззвучно шевеля губами.

Это была пытка.

— Мам… — не разрывая объятий, они сели за маленький круглый столик, вытянув скреплённые руки вперёд. — Прости меня…

Джин быстро-быстро закачала головой, поглаживая тёплыми руками замёрзшие руки дочери. Потянув их на себя, она чуть нагнулась, выдыхая на пальцы Гермионы горячий воздух. Совсем как в детстве… Господи…

— Не смей даже извиняться, — её голос дрожал. — Это я должна просить прощения, что не узнала тебя тогда… Гермиона… доченька.

Разговор не шёл. Да и не хотелось. Они обе, сдвинув стулья, просто молча обнимали друг друга. Пока не привыкли к знакомому дыханию, запаху…

— Ты всё ещё используешь этот шампунь? — улыбнулась Джин, чуть отстраняясь от Гермионы. — Представляешь, только что об этом вспомнила…

Комок в горле рос. Хотелось выговориться. Хотелось, чтобы здесь никого не было. Только они вдвоём…

— Когда ты в тот раз ушла… — мама смахнула платком слёзы, — у меня просто из головы не выходили твои слова. «Было бы здорово, если бы вы были моей мамой». Я ещё посмеялась про себя, «ну и сумасшедшая», пока сама не начала сходить с ума.

Гермиона разлила чай по кружкам. Просто чтобы занять руки.

— Но в один день просыпаюсь с точным осознанием того, что я помню, как рожала. Помню, как держала свёрток, помню, как Джон ещё говорил, что эта девочка станет самым лучшим в наших жизнях…

Гермиона не успела смахнуть слезу и выпустила рваный смешок, вспоминая тон папы — с какой гордостью он всегда говорил о ней.

— Вот… — Джин вдруг тоже засмеялась. — Этот твой заливистый смех. Я его помню…

Боже…

— Мам, мне так жаль.

— Всё хорошо… Сейчас всё будет хорошо…

Вот тогда-то они и потерялись. Во времени, в словах, друг в друге. Гермиона долго рассказывала обо всём по порядку, не упуская ни одной детали. Терпеливо ждала, пока мама плакала над новостями о смерти её друзей. Гермиона не упустила ничего.

Джин рассказывала о жизни в Австралии, о том, как они вернулись сюда. И не удивилась, что не было случайностью то, что их обоих тянуло назад. Рассказывала об отце, о том, как у него удалили камни в желчном, и Гермиона ещё сильнее укорила себя за то, что её не было рядом.

Мама рассказывала о рыжем коте, который стал нагло входить в их дом после переезда в Лондон. Гермиона улыбнулась и объяснила, что Живоглот всегда присматривал за ними. Что именно она оставила кота у порога родителей и попросила его заботиться о них. Теперь у него было новое имя.

— Ты… — Джин сделала паузу, — не хочешь зайти домой? Джон ещё не вспомнил тебя, но, может быть, так будет лучше? И Толстяка увидишь…

Гермиона сжала кулаки. Пряча глаза, она всё же ответила:

— Давай повременим, хорошо? — она перевела на неё взгляд, полный боли. — Пусть у него будет всё так же плавно, как у тебя. Я не хочу, чтобы он посчитал меня или тебя сумасшедшей. Ты наверняка ему уже что-то говорила? Или спрашивала?

— Конечно! — Джин кивнула. — Он смеялся, по-доброму так. Говорит, я всегда хотел дочь.

Чай давно остыл. Они к нему даже не прикоснулись. И даже не заметили, как стемнело. Гермиона проводила маму до метро, и они долго стояли обнявшись.

— Мы увидимся завтра? — с надеждой спросила Джин прежде, чем уйти.

— Конечно, мам…

***

— Поверить не могу, что это ты, Гермиона…

Они сидели с Джорджем в маленьком трактире напротив его магазина. Ужин давно перекочевал в дружескую посиделку с горячим глинтвейном, кучей сплетен и новостей.