Лик Марса - Дуглас Йен - Страница 20

• Предыдущая
• 20/82
• Следующая

Тем не менее, он был рад, что надел скафандр — просто так, на всякий случай. Взгляд его невольно устремился к багажной полке над сиденьями, куда он положил гермошлем.

Снижение продолжалось. Постройки Древних совсем пропали из виду, ближайшие нагорья и острые пики — точно росли на глазах, заметны стали даже неровности ландшафта. Сиденье вдруг крепко поддало Александеру под зад, заработали главные двигатели «Бизарра». Еще несколько минут археолог не в состоянии был воспринимать ничего, кроме толчков и грохота двигателей. За прозрачным пластиком иллюминатора взвилась, взвихрилась кирпично-красная пыль, кое-где позолоченная лучами заходящего солнца, последовал почти незаметный на фоне всего прочего толчок и грохот двигателей разом стих.

— О’кей, железноголовики, — радостно объявила капитан Эллиотт, нилот «Бизарра», — добро пожаловать на Марс!

Морские пехотинцы разом начали отстегивать ремни безопасности и — с заметным трудом — подниматься на ноги. Лестница, проходившая вдоль поверхности, в авиалайнере считавшейся бы полом, теперь вела вниз по стене, к грузовому шлюзу, куда морские пехотинцы и направились один за другим, в удивительно строгом и правильном порядке.

Александер остался на месте, чтобы не попасть кому-нибудь под ноги, представляя себе, как Ллойд, наверное, командует своими солдатами или ведет перекличку по номерам. Однако бронекостюмы морских пехотинцев были загерметизированы, и все их переговоры были слышны только им самим.

Всего через несколько секунд последний из них скрылся в грузовом отсеке, захлопнув за собою люк Александер вновь взглянул в иллюминатор, но снаружи не было видно ничего, кроме пыли, песка и камня, под зловеще-розовым небом загудели воздушные насосы, перекачивая воздух из грузового отсека в резервуары для повторного использования пока атмосфера в грузовом отсеке не превратилась в подобие марсианской, близкой к вакууму.

«Если кто-либо собирается напасть, как раз сейчас наступил чертовски удобный момент», — подумалось Александеру.

— Доктор Александер! Похоже, нам организуют торжественную встречу, — крикнула капитан Эллиотт. — Туземцы настроены дружелюбно, несмотря на устрашающий вид!

Только теперь Александер осознал, насколько взвинчены его нервы. Со вздохом облегчения он отстегнул ремень. Ему не терпелось выбраться наружу и — наконец-то! — собственными глазами увидеть то место, о котором он мечтал долгие годы.

Снаружи, все так же загадочно и покойно, как и полмиллиона лет назад, взирал ввысь Лик.

Вторник, 17 мая,

03:15 по времени гринвичского меридиана.

Рейс 372 компании «Юнайтед Ориент»;

95 000 футов над поверхностью Тихого океана;

12:15 по токийскому времени.

Кэтлин Гарроуэй взглянула сквозь иллюминатор в темно-синее, почти черное небо. Над выгнувшимся дугой горизонтом виднелась кучка звезд.

Каждый раз в полете она чувствовала это — благоговейный ужас перед величием Космоса и неодолимую тягу к нему. Конечно, сверхзвуковые самолеты в космическое пространство не выходили, но, казалось, проносились у самых его границ.

— Ты когда-нибудь летал на такой высоте? — спросила она своего спутника.

Юкио тоже взглянул в иллюминатор из-за ее плеча.

— Да, и даже немного выше. Но в космос все же не выходил. Истребитель «Инадума» может достичь орбиты только при помощи очень большой ракеты-носителя. Словом, пока что мой потолок — тридцать пять тысяч метров, и то на тренажере. Вот если бы мы летели суборбитальным, как я предлагал…

— Нет уж, спасибо. Смена часовых поясов была бы не менее резкой, чем тогда разница? Кроме того, ты отлично знаешь, что мне это не по карману. Суборбитальники — для бизнесменов, летающих за счет компании, а не для студентов колледжа.

— И заплатить за твой билет ты мне ни за что не позволила бы?

— Конечно, нет. Это — мои каникулы, а ты хочешь лишить меня удовольствия от того, что я сама их оплачиваю.

— Самая настоящая вольнодумка-гайдзин !

Кэтлин резко обернулась к нему, пытаясь понять, не говорит ли он всерьез. Слово «гайдзин» в японском языке означало иностранец, но его эмоциональной нагрузке ближе всего было к слову «варвар». Из всех известных ей народов нихондзины более всех были склонны делить мир на две категории, на людей и… иностранцев. Лицо Юкио сохраняло предельно серьезное выражение, однако в глазах мерцали искорки, и Кэтлин поняла, что он снова поддразнивает ее. И все же…

— Юкио, это не превратится в проблему? — спросила она. — То, что я — такая, какая есть, что мыслю по-своему и не стесняюсь высказывать свои мысли вслух?

— Иными словами, то, что ты — не такая, какой надлежит быть приличной японской женщине?

Кэтлин кивнула.

Откинувшись на спинку своего кресла, Юкио устремил взгляд в потолок.

— Мы уже обсуждали этот вопрос, и ты знаешь, что я об этом думаю. Мы с тобой принадлежим к новому поколению — поколению граждан планеты Земля.

— Но ведь есть еще гиму .

Это слово означало долг, обязанности.

— Да, у меня есть долг перед моей семьей и моей страной. Военная служба — часть этого долга. И я… и мне было довольно трудно дать новую оценку своим обязанностям с точки зрения нашего видения мира, происходящих в нем перемен — в том числе тех, которые должны произойти, чтобы человечество продолжало существовать.

Кэтлин помолчала, размышляя о своем собственном долге. С детства росла она с мыслью о том, что после колледжа пойдет служить в Корпусе морской пехоты. В конце концов, это — лучший способ последовать примеру любимого отца. Но в последние несколько лет, особенно после поступления в Карнеги-Меллон, некоторые вещи предстали перед нею в ином свете. Открыв для себя идеи Партии интернационалистов, она начала рассматривать свою страну, как препятствие на пути к миру во всем мире и оплот давно отжившей свое концепции национализма, чем привела отца в ужас. Ей было очень больно его огорчать, но не могла же она в угоду его старомодному патриотизму перестать думать…

Все сделалось еще сложнее, когда Кэтлин поняла, что отец в последнее время заметно охладел к службе в Корпусе. Он начал просто отбывать время до ухода в отставку, и это не на шутку встревожило ее. Уж лучше добрый, громкий спор, чем вот такая апатия… Конечно, порой происходящее вокруг пробуждало его к жизни, наподобие того случая с двумя археологами на прошлой неделе, но чаще всего он, видимо, был вполне удовлетворен тем, что просто убивает время. Интересно, что он скажет об инциденте в Мехико?

Сама Кэтлин была потрясена до глубины души — не столько происшедшим, сколько собственной реакцией на него. Она не была столь наивна, чтобы верить всему, переданному «ННН», и потому вовсе не удивилась обнаружив, что американские военные подают инцидент в совсем ином свете, утверждая, что агрессорами являлись мексиканцы, а якобы спонтанная демонстрация перед зданием посольства на деле была подготовлена и организована мексиканской армией. Самой неожиданной оказалась ее реакция на сообщения интернационалистских служб новостей: все их проклятия в адрес американских империалистических агрессоров показались ей настолько грубыми и пустыми, что она невольно встала на сторону Корпуса и принялась страстно защищать его перед собственными единомышленниками. Чем навлекла на себя целый шквал осуждений.

Осуждения, положим, были ей не в новинку — Кэтлин редко скрывала свое мнение, сколь бы непопулярным оно ни было, — смутила ее явная необоснованность нападок. Раньше она считала интернационалистов группой рационально мыслящих интеллектуалов; теперь же они предубежденностью и нежеланием рассуждать логически уподобились, скажем, тем, кто объявляет марсианских Древних демонами Ада. Древние…

— Юкио, как ты считаешь, кем были Древние на самом деле?

— Древние? — Он рассмеялся. — Как я могу хоть что-либо предполагать, когда мы почти ничего не знаем о них? А что говорит твой отец? Они уже обнаружили что-нибудь новое?

• Предыдущая
• 20/82
• Следующая