Будь моей (СИ) - Черно Адалин - Страница 17

Сын просыпается прямо перед отъездом, так что Богдану приходится задержаться еще немного. Ромка отказывается ехать, не посмотрев на неспящего братика.

— Опоздаем ведь, — сетует Богдан, но разувается.

Я беру сына на руки, сажусь на кровать. Ромка забирается следом, садится рядом и внимательно смотрит за Артуром. Сын прикольно потягивается, морщит носик, высовывает язык и пускает слюни — стандартный набор после сна. Ромка же смотрит на это все с интересом, хихикает, нетерпеливо ерзает. Жаль, что они так быстро уезжают. Братья могли бы дольше побыть друг с другом, тем более что Артур тоже с интересом наблюдает за Ромкой.

— Нам пора, — с нажимом говорит Богдан и присаживается рядом с нами на корточки.

Я замираю, когда он легонько касается головки Артура своей ладонью, гладит его щеку большим пальцем. В этот момент я наблюдаю за ним, за выражением его лица, которое излучает такую нежность, что у меня внутри щемит от тоски. Уголки его губ дергаются в едва заметной улыбке, лицо смягчается, расслабляется. В эту минуту передо мной не суровый бизнесмен, каким я привыкла видеть Богдана, а отец, который смягчается рядом со своим ребенком.

В этот самый момент я решаю, что приеду в Россию. Поеду, чтобы встретиться с подругой и позволить братьям узнать друг друга получше. Может быть, я поступаю глупо, но так я чувствую. Это будет правильно — разрешить отцу чаще видеться с сыном. Хотя как чаще… я смогу поехать дней через десять, не раньше. Нужно еще настроиться, подготовиться, проконсультироваться с педиатром, чтобы облегчить для Артура его первое путешествие.

— Я позвоню, — произносит Богдан на прощание.

Мы стоим в дверях. Богдан надел туфли, полностью собрался, но уходит не спешит. Смотрит на меня. Изучает. Его глаза суживаются, он делает шаг, я отступаю, а потом мы замираем в полуметре друг от друга. Смотрим глаза в глаза. Внимательно. Я нервничаю, облизываю губы, и Богдан меня обнимает. Прижимает крепко к себе, легонько задевает щетиной щеку, его ладонь ползет со спины к пояснице.

Целует. Аккуратно, будто ожидает, что я оттолкну, хотя у меня даже мысли такой не возникает. Отвечаю на поцелуй. Касаюсь его губ едва ощутимо, мягко. Когда Богдан отстраняется, я распахиваю глаза и натыкаюсь на его взгляд. Как он на меня смотрит, боже, как смотрит. Так, будто я единственная женщина, которую он хочет. Его взгляд будоражит, обволакивает, заставляет дрожать от предвкушения, несмотря на то, что я прекрасно понимаю — ничего не будет.

— Нам пора, — повторяет ту же фразу, которую говорил в спальне.

Смотрит с сожалением, будто не хочет уходить и оставлять нас одних. Я мысленно настраиваю себя на то, что я сильная независимая женщина и мне совсем не хочется мужской ласки. Его ласки. Эти глупости мне ни к чему. Я провожаю Богдана с Ромой, закрываю за ними дверь, а у самой на глаза почему-то наворачиваются слезы. Это все его слова и взгляды… что ему стоило просто взять и уйти, развернуться и выйти без всего этого? Без поцелуев, которые задевают душу и заставляют ту надеяться на что-то.

До встречи с Олькой у меня остается несколько часов. Огромное количество времени, чтобы подумать и накрутить себя. Я даже думала сорваться на родину прямо завтра, но сразу же отбросила эту мысль. Глупо вообще об этом думать. Артуру нужно подготовиться, да и мне морально тоже. Насте нужно позвонить, спросить, как у нее дела, не собирается ли она в путешествие, а то я приеду, а подруга укатит отдыхать, так и не встретимся.

Артур начинает ворочаться, требует очередную порцию молока. Во время кормления я отвлекаюсь от всех мыслей и совершенно ни о чем не думаю, смотрю за своим сыном с дурацкой улыбкой и мысленно благодарю бога, что позволил кормить сына самостоятельно. Многие современные женщины отказываются от кормления в угоду фигуре, но мне кажется, они не рассматривали процесс кормления ребенка с точки зрения не пользы для его организма, а единения матери и малыша, ведь этот процесс он уникален. Я крепко обнимаю сына, прижимаю его маленького и хрупкого к себе, прикладываю малыша к груди и поначалу чувствую небольшой дискомфорт, который сменяется легким потягиванием.

В первые недели было трудно, и я даже думала бросить это дело, но сейчас очень рада, что стойко вытерпела трещины на сосках и жгучую боль при кормлении. Это прошло, зато теперь я могу спокойно кормить сына и не бегать разогревать смесь каждые пять-шесть часов.

На кормление уходит немного, но я еще некоторое время держу сына на руках и только потом отправляю в кроватку. Сама же иду собираться. Чтобы чувствовать себя привлекательной и стильной решаю сделать легкий макияж и выбираю удобный костюм с кроссовками.

На сборы уходит около часа. На телефон приходит сообщение от Оли, что она заедет через полчаса. Через двадцать минут я собираю Артура и выхожу на улицу после звонка подруги.

— А Тимофей где? — растерянно спрашиваю, потому что надеялась увидеть крестника.

— Оставила дома с няней. Хочешь, Артура тоже отвезем и спокойно посидим посплетничаем?

— Я хочу знать все! — заявляет Оля, как только мы садимся за столик. — Все подробности.

Артура я оставила у няни подруги. Решила, раз не будет крестника, лучше посидеть только вдвоем, посплетничать спокойно, расслабиться.

— Рассказывать особо нечего, — признаюсь я.

— Как это нечего? — хмыкает подруга. — Ты ему о сыне рассказала, а потом вы умудрились кино вместе смотреть. Рассказывать точно есть что.

Я усмехаюсь. От Оли ничего невозможно утаить. Да и не сказала бы, что хочу что-то от нее скрывать, просто я все это уже пережила и мне сложно пересказывать. Эти моменты будто остались в прошлом, но я все же вкратце пересказываю подруге, как Богдан отреагировал и как так вышло, что мы вместе смотрели фильм. Упоминаю и о Майке.

— Охренеть, новости! — шокировано тянет подруга. — Оставь тебя на пару дней — и вот!

— Я уже успокоилась, — признаюсь ей. — Вообще рада, что Богдан теперь знает. Не нужно ничего скрывать, нервничать. А Майк…

— Он не так интересен, — отмахивается Оля. — Круто, конечно, что он появился на твоем пути, но ты его никогда не любила.

— А что ты тогда мне втирала про замужество и счастливую жизнь с ним? — шокировано спрашиваю, вспоминая, как Оля говорила мне про Майка. Про то, что к нему стоит присмотреться, что он отличный парень и достоин меня.

— А что ты хотела услышать? — хмыкает Оля. — Я все-таки подруга твоя и должна была оберегать тебя. Не могла же я сказать, чтобы ты покупала билет на самолет и дула к своему Чертову.

— Кощееву.

— Один хрен! — парирует.

— Мне надо было поехать? — уточняю у нее.

Ответить Олька не успевает. К нам как раз подходит официант. Ставит перед нами меню, винную карту. Оля тут же утыкается в названия блюд, а я никак не могу сосредоточиться на меню. Поверить не могу, что подруга все это время давала мне советы, а сама считала иначе!

Когда официант приходит во второй раз, мы делаем заказ. И только тогда подруга смотрит на меня, вздыхает и отвечает:

— Да, надо было. Не поехать, но позвонить и о том, что беременна, сказать. Он отец — он должен был знать. Просто попробуй это скажи тебе синей и бегающей в туалет каждый час. Я боялась тебя ранить и молчала. А потом появился Майк.

— Отец Тимофея знает, что у него есть сын? — спрашиваю в сердцах и тут же прикусываю язык. Вот зря я вообще спросила.

— Он — другое, Лера. Он знать о сыне недостоин. Он променял меня на своих парней, на алкоголь и девок. Считаешь, я должна была его искать и навязывать ребенка? Да и не скрывала я, что сына родила. Уехала — да. Но не скрывала. Если бы захотел — узнал.

Я замолкаю, не зная, что сказать за ее признание. Я знала историю подруги, но все равно сказала те слова. Мне было больно из-за того, что Оля все это время считала меня дурочкой, не способной справиться с эмоциями. Однако я не должна была говорить ей об этом. И теперь жалею. Она расстроилась. Я вижу это по тому, как дрожат ее пальцы. Дрожь для Оли не свойственна. Она в любой ситуации собрана и уверена в себе. А сейчас — нервничает.