Агидель стремится к Волге - Хамматов Яныбай Хамматович - Страница 30

Ему удалось собрать под своим началом земское ополчение, состоявшее из городских дружин из Рязани, с нижней Оки и Клязьмы, а также из старых тушинских отрядов. К ним примкнули жители Мурома, Суздаля, Вологды, Ярославля и Костромы. Призывал к себе Ляпунов и христиан-казаков с Волги.

Ляпунова поддержал зарайский воевода Дмитрий Пожарский. При встрече они разработали план совместных действий. Пожарский взял на себя подготовку восстания в Москве, тогда как Ляпунов должен был привести ополчение и поддержать мятеж.

Узнав о готовящемся восстании, гетман Гонсевский и бояре стали принимать необходимые меры. По их приказу из Белого города в Кремль и Китай-город перетащили пушки, польские гусары патрулировали город.

Не дожидаясь прибытия ополчения Ляпунова, боярин Михаил Салтыков решил расправиться с москвичами до его прихода.

Ратники Пожарского, тайно проникшие в город, наблюдали, как поляки суетились, готовясь к обороне.

Заслышав доносившийся со стороны площади шум и крики, двое лазутчиков пробрались поближе и стали свидетелями перебранки между чужеземцами и московскими извозчиками. Один из них обратился к какому-то прохожему за разъяснением, из-за чего разгорелся сыр-бор.

Привыкший к потасовкам между местными жителями и чужестранцами, тот отмахнулся:

— Э-э, брат, обычное дело! Тут, почитай, кажный божий день такая свара…

Но лазутчик не успокоился:

— Нет, тут что-то не так. Иноземцы вроде как требуют чего-то…

Незнакомец насторожился, прислушался и с тревогой промолвил:

— А ведь и впрямь требуют… Пускай, де, мужики пособят им пушки на башни перетаскивать.

— Ага, а те, значит, упираются… — догадался один из лазутчиков. Он хотел было продолжить разговор, но молчавший его товарищ неожиданно схватил его за локоть и, ничего не говоря, увлек в сторону.

Тот не сразу сообразил, в чем дело. А когда раздались выстрелы, перекрестился, поняв, что чужеземцы взялись за оружие.

Как оказалось, первыми стали стрелять перепуганные шумом немецкие наемники, решившие, что началось ожидаемое восстание. Вслед за ними набросились на безоружных жителей поляки.

Битва, завязавшаяся в Москве, растянулась на целый день. Особенно жарко было в Белом граде. Укрывшись за баррикадами, русские стреляли в поляков и немцев. Горожан поддержали проникшие в город ополченцы.

Когда из Кремля подоспела помощь, неприятель воспрянул было духом, но тут появился князь Пожарский. Ему удалось загнать ляхов в Китай-город и закрыть им выход.

Отряд Бутурлина сражался тем временем у Яузских ворот, Колтовский — в Замоскворечье.

В результате решительных действий русских неприятель был заблокирован в Кремле и Китай-городе. Каменные стены окружали снаружи деревянные постройки Белого и Земляного города. И врагам пришло в голову поджечь их. Доброжелательный к полякам боярин Михаил Салтыков пожертвовал ради их затеи даже собственным домом.

В сторону от Кремля дул сильный ветер, и пламя очень быстро распространялось. Пожаром были охвачены Белый и Земляной город. Наутро на улицах валялись тысячи трупов. Сопротивление москвичей было сломлено. Бои продолжались лишь на Сретенке. Сражавшийся там князь Пожарский получил серьезное ранение в голову, и его увезли в Троицкую Лавру.

Вскоре к Москве подошел воевода Прокопий Ляпунов со всем своим ополчением и, когда поляки с немцами сделали вылазку и предприняли атаку, дал им бой близ Симонова монастыря. Иноземцы снова убрались в Кремль и Китай-город, а ополченцы вступили в Белый город и начали осаду.

За месяцы блокады запасы продовольствия польского гарнизона иссякли. Белый город, где оставался еще закопанный провиант, находился в руках ополченцев, и раздобыть продукты было невозможно без риска для жизни.

Ополченцы могли взять врага лишь измором, так как осадных орудий для штурма мощных каменных кремлевских укреплений у них было недостаточно.

Длительная осада кончилась тем, что Ляпунов пал жертвой заговора и провокации со стороны московского старосты Гонсевского. После этого большинство полков покинули лагерь. Под Москвой остались воровские казаки и кое-кто из дворян. Им-то и пришлось иметь дело с воинством Яна-Петра Сапеги, прибывшим с большим обозом провианта для голодающих осажденных.

Узнав о приближении литовского гетмана Ходкевича, атаман Заруцкий и князь Трубецкой с казаками решили взять Москву до его прихода. Обстреляв Китай-город калеными ядрами, они вызвали пожар и приступили к штурму. Но вышедшим из Кремля полякам удалось выбить их из Китай-города.

По всей России прошла молва о страшном московском пожаре и о том, что стольный град продолжает находиться в руках врага. Говорили об осаде Кремля, о гибели Ляпунова и распаде его ополчения. А в начале октября 1611 года монахи Троицкого монастыря разослали грамоты по городам, извещая народ о том, что к Москве подошел литовский гетман Ходкевич, чтобы поддержать засевших там иноземцев и привести православных христиан к окончательной гибели.

Эти грамоты зачитывались принародно на городских площадях и в церквях. В Нижнем Новгороде текст обращения прозвучал в Спасо-Преображенском соборе.

Люди слушали чтеца-протопопа с нескрываемой тревогой, а едва тот кончил, раздались возгласы отчаяния:

— Что ж с нами будет?

— Как быть?

— Православные, что делать-то?

И тут прогремел чей-то бас:

— Как что делать?! Ополчаться станем!

Все разом посмотрели на храбреца, и многие узнали земского старосту Кузьму Минина Сухорука, солепромышленника, а также говядаря — владельца мясной лавки и скотобойни. Будучи земским старостой, он занимался сбором налогов и исполнял роль посредника между горожанами, городским воеводой и Москвой.

Минина поддержал протопоп собора Савва Ефимьев. Встав на колени перед святыми воротами, он обратился к народу с речью: «Увы, нам, чада мои и братия, пришли дни конечной гибели — погибает Московское государство и вера православная гибнет. Горе нам!.. Польские и литовские люди в нечестивом совете своем умыслили Московское государство разорить и непорочную веру в латинскую ересь обратить!.. Что сделаем, братия, и что скажем? Не утвердиться ли нам в единении и не стать ли насмерть за веру христианскую…»

Когда он закончил, по толпе прокатился гул одобрения. И тут снова заговорил Минин:

— Сами мы, вестимо, в ратном деле не искусны. Так станем клич кликать по вольных людей служилых!

— А казны нам для их откудова взять? — с сомнением спросил кто-то.

Староста глянул на него исподлобья и спокойно молвил:

— Я убогий с товарищами своими, всех нас две тыщи с половиной, а денег у нас в сборе тысяча семьсот рублей. Брали третью деньгу. У меня было триста, и сто рублей я в сборные деньги принес. То же и вы все сделайте. Не пожалеем животов наших, да не токмо животов — дворы свои продадим, жен, детей заложим, чтобы ратным людям скудости не было!.. И какая хвала будет всем нам от Русской земли, что от такого малого города, как наш, произойдет такое великое дело.

Большинство людей одобрили почин Минина. И начался сбор денег. У тех же, кто давать не хотел, отбирали силой.

После того как ополчение было вооружено, возник вопрос о том, кому его возглавить.

— Может, воевода Репнин возьмется? — предложил кто-то. — Оный был уже в прежнем ополчении.

— Репнин-то? Быть-то был да никак не прославился, — возразил боярский сын Болтин.

— А как убили Ляпунова, первым делом купил у Заруцкого воеводство во Свияже, — презрительно усмехнувшись, напомнил Кузьма Минин.

— Кому ж тады рать нашу доверить?

— Паче князя Дмитрия Михайловича Пожарского не сыскать, — не раздумывая, ответил Минин.

— Верно, — тут же откликнулся бывший соратник Пожарского Болтин. — Князь уже показал себя на Москве. Зело храбр, умен да искусен.

— Где же он теперь? — поинтересовался дьяк Василий Семенов.

— В последней сече был ранен в голову и увезен в Троицкий монастырь. С тех самых пор я с ним не виделся. Но слыхал, будто нынче он в своей вотчине — в Мугрееве.