Агидель стремится к Волге - Хамматов Яныбай Хамматович - Страница 12

— Никакого толку от нашей поездки.

— Что верно, то верно, — согласился Айсуак-бей. — Если Ак-батша велит Строгановым взять башкортов под защиту, нам несдобровать!

— А почему же ты промолчал, не объяснил ему, что к чему?

— Ему сейчас не до этого. У Ак-батши свои заботы. Он обозлен, винит в смерти жены бояр. Если б я стал жаловаться на Строганова, кто знает, что взбрело бы ему в голову. Как бы самим не перепало.

— Да-a, с этим не поспоришь. На то он и самодержец.

Когда отряд приближался к Волге, Айсуак-бей вдруг приостановил коня, услышав какой-то шум и крики. Как оказалось, это были то ли мужики, то ли ратники, расположившиеся на берегу. Они громко бранились и колошматили друг друга.

— Фу-у, напились!.. — брезгливо поморщившись, промолвил Айсуак и спросил у товарищей: — Как же нам быть-то, ехать напрямик или спуститься, а потом на ту сторону перебраться?

— Нечего с пьяными связываться. Поедем низом.

Переправившись через реку, башкиры направились к дороге.

Дома их с нетерпением поджидала целая группа башкирских родоначальников.

— Ну как, Айсуак-бей, удачно ли съездили? — первым спросил Шагали Шакман.

Тот, зная, что в двух словах всего не передать, ответил не сразу — сначала завел гостей в дом. Описав в подробностях встречу с царем, он заключил:

— Теперь сами соображайте, что к чему.

Вожди растерянно переглянулись между собой и промолчали.

Тем временем расстелили на нарах скатерть, внесли большую деревянную чашу с только что отваренной кониной, и хозяин принялся потчевать своих гостей:

— Ну, кунаки дорогие, угощайтесь, берите мясо. Проголодались, небось.

Те не заставили себя упрашивать. Закатав до локтей рукава, они стали доставать из чаши жирные куски.

— Бисмиллахир-иррахман-иррахим!..

Когда все насытились и принялись за чай с привезенными Айсуаком гостинцами, заговорил глава кыпсаков Мушавали Каракузяк:

— Мы должны радоваться, что Ак-батша, несмотря на такое горе, все же принял башкирских послов. Ведь он мог отослать вас назад, мол, у меня и без вас хлопот хватает. Куда бы вы тогда делись? А так есть хоть какая-то надежда на помощь!

— Да не лишит Аллахы Тагаля нас этой надежды, — подхватил его слова вождь Усерганского рода Бикбау-бей. — Пускай Ак-батша от горя оправится, придет в себя. Мы подождем.

— Вот говорят про него, дескать, злой да свирепый и что, мол, не зря его Грозным прозвали. Чего ж он тогда не расправится с боярами, которые жену его отравили? — спросил Шагали Шакман-бей.

— А вот я слыхал, будто бы, когда он родился, гроза гремела. И не такой уж он, сказывают, жестокий, а скорее наоборот — справедливый, к людям уважительный. Грозный он лишь для врагов.

— Так и должно быть, ведь он — батша, — рассеянно произнес Айсуак-бей, думая о чем-то своем, и тут же перевел беседу в другое русло. — Как бы там ни было, а нам с вами никак нельзя сидеть сложа руки в ожидании помощи. Мы должны хорошо подготовиться, стянуть все силы в один кулак. И сообща отразим набеги сибирского хана, чтобы было ему неповадно соваться к нам.

Вождь тамьянцев Шагали Шакман-бей опустил глаза и покачал головой.

— Легко сказать — сообща. Да у нас чуть ли не каждый вождь мнит себя ханом. Попробуй-ка, заставь такого подчиняться единовластному начальнику?!

— Вот и дождемся, покуда сибирские татары не истребят башкортов поодиночке! Все наши беды как раз от этого — от нашей разобщенности, от того, что мы не только не любим, а еще и люто ненавидим друг друга, враждуем между собой!..

Вожди проговорили до самых сумерек, но так и не смогли прийти к единому мнению.

Иван Грозный не сразу пришел в себя. Несколько суток напролет провел он в опочивальне, скорбя по усопшей супруге Анастасии. Горе его было безутешно.

Опасаясь за его здоровье, Андрей Курбский осмелился дать ему дружеский совет:

— Надобно тебе жениться, государь, да поскорее. Как возьмешь новую жену, так и успокоишься.

Иван Грозный пристально взглянул на наперсника.

— Значит, ты мне советуешь жениться? — переспросил он, немного подумав. — А ведь и впрямь дело говоришь. Может, уже есть кто у тебя на примете?

— Ты токмо прикажи. Вмиг сыщем тебе добрую русскую девицу… — Курбский чуть было не добавил «не хуже прежней», но вовремя осекся.

— Ну нет, не желаю жениться на русской, — неожиданно выпалил Иоанн и пояснил: — На сей раз я буду расчетлив. Мне нужен выгодный брак.

Князь безмолвно воззрился на царя, не посмев спросить, что у того на уме.

А вскоре стало ясно, кого Иоанн имел в виду. Строя далеко идущие планы, он обратил свой взор на Польшу. Зная, что у польского князя Сигизмунда две сестры, Иван Грозный решил посвататься к одной из принцесс. Но тот отказал ему. И тогда русский царь надумал взять в жены младшую дочь кабардинского князя Темрюка Идарова Кученей с расчетом, что могущественный тесть будет помогать его государству защищаться от разорительных набегов крымского хана.

Черноволосая и черноглазая царская невеста приехала в Москву в июле 1561 года и по крещении стала зваться Марией.

Женившись во второй раз, Иван Грозный почувствовал себя на какое-то время умиротворенным, проводя с новой избранницей бурные ночи. Но такой большой и пылкой любви, как к Анастасии, он к ней не испытывал. Страсть продлилась недолго.

Через три года после женитьбы и без того разочарованный Иоанн испытал настоящее потрясение, узнав о предательстве близкого друга и соратника Андрея Курбского, переметнувшегося к литовцам. Это вконец переполнило чашу его терпения.

Чтобы собраться с мыслями, решить, как быть дальше, в начале зимы 1564 года государь удалился из Кремля. Он объявил, что отправляется на богомолье, а сам уехал в Александровскую слободу.

За ним следовал целый обоз. Царя сопровождали не только домочадцы и слуги, но и верные ему приближенные бояре.

Через месяц в Москву прибыл гонец, доставивший две царские грамоты. Одна из них предназначалась митрополиту Афанасию, другая — простому народу.

В первом послании Иван Грозный обвинял боярство в вечных кознях, изменах и преступлениях, к коим причислял убийство царицы Анастасии и царевича Дмитрия. Он писал: «не хотя многих изменных дел терпети, мы от великой жалости сердца оставили государство и поехали, куда Бог укажет нам путь». Царь даже поименно перечислил знатных людей, на кого затаил обиду и гнев.

Вторая грамота была зачитана по его велению на городской площади во всеуслышание. Обращаясь к московскому люду, государь вопрошал: «Желаете ли над собой меня, Русского Православного Царя, Помазанника Божия, как символ и знак своего избранничества и своего служения?..» При этом он давал понять, что вовсе не простой народ считает виною его обид и недовольства, а бояр.

Толпа внимала чтецу в оцепенении. А когда замешательство прошло, началась настоящая паника.

— Наш государь оставил нас! — раздался чей-то душераздирающий вопль.

— Что ж теперича будет? — спросил кто-то, растерянно разводя руками. — Куды ж нам, без царя-то?!. Без него мы ровно сироты!

— Можно ли овцам быть без пастыря?! — восклицали люди.

— Пускай государь казнит лиходеев: в животе и смерти воля его! — Смерть, смерть изменникам!

— Укажите нам изменников: мы сами их истребим! — бушевал народ.

Жизнь в столице замерла: дела стали, суды, приказы опустели, позакрывались лавки.

Боярство, дворянство, окольничие и приказные люди пришли в ужас, засуетились и срочно отправили на поклон к царю депутацию — митрополита и епископов.

— Смилуйся, великий государь, вернись в Москву да царствуй, как прежде! — обратились к нему священнослужители.

— Без тебя не быть в государстве порядку!..

Царь Иоанн выслушал послов благосклонно и, покачав головой, изрек:

— Нет, не могу я вернуться в Москву, покуда там бояре бесчинствуют!

— Послушай нас, государь, — сказал митрополит. — Никто отныне не будет чинить тебе претительных докук. Живи, царствуй да твори по воле своей!