Пулеметчик (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 53

Савинков присвистнул.

— Я бы проход чем-нибудь завалил, сейф какой уронил, а вот с улицами… — подал голос Медведник, — вот тут и тут поставить пулеметы и все, улицы перекрыты.

— Хороший вариант. Да, еще один плюс — мы можем заранее провести в здание человек двадцать под видом строительных рабочих. Но очень важно, содержимое нужно вывезти все целиком, ничего бросать нельзя.

— Хм… То есть это не деньги, — логично предположил Красин. — И что же там такое?

— Картотека Московского охранного отделения.

Лето 1905

Две строчки “Инженеру Майклу Д.Скаммо с благодарностью за помощь и поддержку” меня, скажем прямо, напрягли. Это же будущие биографы непременно начнут копать и вытащат всю мою подноготную на свет — еще бы, стоял у истоков. И бог весть, что они накопают о моем происхождении и откуда я вообще взялся, еще неровен час найдут, что никаких Скамовых в Русской Америке отродясь не было и что появился я со всеми изобретениями да предсказаниями из ниоткуда.

Вечная конспирация делает свое дело, у каждой витрины оглядываешься, каждого куста боишься. Ладно, чего уж сейчас, снявши голову по волосам не плачут, поздно теперь пугаться. Вон, Никола Тесла сейчас вовсю шурует и такие прорывы в будущее устраивает, что даже в мое время с ними толком не разобрались и ничего, разве что придурошные конспирологи его то рептилоидом, то пришельцем числят, бог даст и на скромного изобретателя не позарятся.

Но надо было что-то говорить и я поднял глаза от книжки Annalen der Physik со статьей “К электродинамике движущихся тел” на ее автора, написавшего это посвящение.

Альберт сиял.

И я, черт побери, его отлично понимал — с этого опуса в немецком научном журнале началась теория относительности. И хорошо оплачиваемая работа на мою контору никак не сбила Эйнштейна с его пути.

— Альберт, право слово, это лишнее!

— Герр Скаммо, нисколько. Вы сообщали мне об интересных статьях, вы подписали наше бюро на все крупные физические журналы Европы, вы познакомили меня с герром Лебедевым, благодаря чему в следующем номере выйдет еще одна статья, о природе света.

— Ого, да вы, я смотрю, решили перевернуть всю физику?

Эйнштейн скромно улыбнулся:

— Ну, так далеко я не заглядывал, просто кое-какие соображения.

Да, знал бы ты, сколько копий сломают вокруг этих “соображений”. Я пролистал тридцать страниц с формулами и вернулся к началу.

— И много у вас еще такого?

— Я сейчас заканчиваю статью о броуновском движении.

— Потрясающе! Такое разнообразие интересов, на самом острие понимания природы… Вы отправляли статьи Лоренцу или Планку? — я вернул журнал уже не будущему, а вполне сегодняшнему гению физики.

— Да, мы обсуждали частности в переписке.

— Отлично, отлично, очень рад за вас. Когда-нибудь мы повесим в нашем бюро табличку “Здесь работал великий ученый и лауреат Нобелевской премии”.

Альберт принял это за шутку, но я-то твердо знал, что так оно и будет.

***

Женева ты Женева, чужая сторона…

Ехать пришлось в первую очередь из-за конфликта с Лениным по поводу статьи с призывами к восстанию, в которой он, сидя в Швейцарии, учил как надо вооружаться палками и кастетами и добывать оружие, и требовал опубликовать ее в “Правде”. Опыт уличных боев у Старика в лучшем случае был почерпнут из книжек, оттого советы русским пролетариям получились, мягко говоря, диковатыми. Исай сам не рискнул ее напечатать и переправил мне и слава богу — это была инкарнация небезызвестного творения “Задачи отрядов революционной армии”.

Ильич тем временем начал давить на редакцию с помощью Крупской и, по своему обыкновению, забрасывать Совет, Исполком и газету полными юридической казуистики письмами, ссылаясь на уставы, организационные договоры, прежние решения и заявления. Ну а чего еще ожидать от юриста по образованию? И ведь несколько месяцев тому назад сам написал московским товарищам весьма нелицеприятное письмо об адвокатах (ага, то самое, про ежовые рукавицы) и вот теперь сам действует тем же образом.

Исай попросту выл, поскольку я, отлично зная его острый язык, упросил не реагировать во избежание большой склоки и ленинских обид. За это Андронов затребовал в Женеву меня, разгребать ситуацию, если уж не даю ему слово сказать.

Встретились мы со Стариком в пивной, выбранной и проверенной Никитой Вельяминовым и его ребятами.

— Милостивые государи! Препровождаю Вам при сем мое заявление, служащее ответом на Ваш отказ в публикации моей статьи. Представителями моими в третейском разбирательстве являются Шварц и Воинов, мне остается только передать вам мой протест, — пока Ленин зачитывал мне бумагу, я смотрел на него в упор.

— Значит, “милостивые государи”. Не “товарищи”, а “милостивые государи”.

— Это общая форма подачи заявлений.

— Куда?

— В любые инстанции.

— В любые буржуазные или царские инстанции. А мы все-таки соратники, поэтому давайте определимся, “товарищи” или “милостивые государи”, от этого будет зависеть подход к вопросу.

— Товарищи, товарищи, — сварливо согласился Ильич.

— Ну и прекрасно, — я вернул заявление, — тогда в чем, собственно, вопрос?

— Я, как член редакции, считаю необходимым опубликовать эту статью.

— Идущую вразрез с редакционной политикой. Вы же отлично знаете, что Союз Труда и Правды решил не форсировать восстание, а сосредоточится на забастовочном движении.

— Обстановка меняется, должны измениться и цели.

— Скажите, вы в армии служили? Военный опыт у вас есть? — я чуть было не спросил, читал ли Старик “Учебник городского партизана”, но Маригелла еще не родился, как и термин “городская герилья”. — Вы призываете к прямому военному столкновению с властью в ситуации, когда у нас нет не то что оружия, но даже достаточного количества мало-мальски понимающих в военном деле людей.

— Их надо искать, налаживать связь, издавать брошюры об уличном бое!

— Все это делается, но пока ничем, в силу нашей малочисленности, кроме Кровавого воскресенья, кончится не может.

— Так надо не ходить к царю с петициями, а создавать отряды, заниматься разведкой, строить баррикады!

— … которые легко и быстро разбивает артиллерия. А у нас пушек нет, — я встал из-за стола, дошел до стойки, где шепнул пару слов кельнеру и вернулся назад.

— Оружие необходимо добыть, купить, захватить в конце концов. В нынешних условиях, когда у нас нет никакой военной организации, ее необходимо создавать в деле!

— Ну так это приведет именно к тому, от чего вы предостерегаете — к беспорядочному и неподготовленному мелкому террору, к раздроблению и уничтожению наших сил.

Тем временем кельнер принес нам большой чайник с кипятком.

— Зачем это? Московское чаепитие хотите устроить? Мне пива вполне хватает.

— Это вам. Вы же рекомендовали “обливать правительственные войска кипятком” и “добывать оружие”? Вон, смотрите, там по улице ходит ажан, ошпарьте его и заберите револьвер.

— Вы с ума сошли! Мы же не в России! — возмутился Ленин. — В конце концов, я писал это полемически, в задоре, вы же знаете, даже если я ругаюсь, то, ей-богу, любя.

— Не все это понимают. Скажем, Рахметов, Никитич, Шварц или даже я — мы вас и вашу манеру высказываться знаем и видим, когда вы любя, а когда не очень. А наши товарищи в комитетах, особенно новички, бывало, сильно обижались. И больших трудов стоило их успокоить и объяснить, что это “полемический задор”, а ведь среди них много таких, кто и грамоту недавно освоил, им и так трудно.

— Но восстание неминуемо, надо к нему готовится.

Проговорили мы часа три. Я давил на то, что всяким делом должен заниматься специалист и что военные вопросы лучше оставить людям с военным опытом. А вот поле современной марксистской теории стоит непаханным — с появления “Манифеста коммунистической партии” прошло без малого шестьдесят лет, за это время и сам Маркс от него открестился, и капитализм радикально изменился, а мы все уповаем на древние наработки и ведем полемику внутри себя по мелким вопросам, а вокруг растет махизм, неокантианство и прочие буржуазные теории. Но убедить его удалось только после того, как я выдал ему расклады по столицам. Ленин рвался в Петербург, где по его мнению должно было произойти восстание, и то, что там после Кровавого воскресенья люди с большим трудом вставали на стачки, не говоря уж о боевке, стало для него неприятным сюрпризом. А я добавил, что в Москве промышленники сами создают боевые дружины на фабриках и сами же накачивают их оружием. И выложил наши цифры — четыре сотни подготовленных боевиков дал Сахалин, пару тысяч стачечные дружины (без всяких нападений с керосином и веревками, к которым звала эта самая статья), еще примерно столько же — пропаганда в японских лагерях военнопленных, куда по каналам Шиффа шла наша литература. И что после манифеста в Москве издается около полусотни бесцензурных газет, в отличие от двух десятков в Питере.