Призрак (ЛП) - Заварелли А. - Страница 2

— А теперь сделай мне еще один подарок, — говорит он, используя мой рот. — В память о старых добрых временах.

Он груб со мной. Грубее, чем когда-либо. И когда он заканчивает, он кончает мне прямо на лицо, размазывая сперму, прежде чем плюнуть на меня и втереть плевок со смаком.

А потом он опускается передо мной на колени. Гладит меня по щеке.

— Это просто бизнес, — говорит он мне. — На этом все, котенок. Не усложняй себе жизнь.

Он исчезает из комнаты и из моей жизни, пока другой человек занимает его место. Долгое время нет ничего кроме боли. Но линии размыты, и я не могу быть уверена, физическая она или эмоциональная. Кажется, она никогда не кончится.

Я не знаю, сколько их. Я не помню ничего, кроме боли.

И когда я закрываю глаза, я пытаюсь найти способ перебороть боль. Думая, что это поможет. Но единственное, что я вижу, — это лицо Мак. Моя лучшая подруга, моя сестра и единственный человек на этой земле, который любит меня.

Она не знает, где я. Потому что я была слишком зла, чтобы сказать ей правду.

Есть известная поговорка о том, что все становится понятнее задним числом.

Оглядываясь назад, я никогда не понимала, насколько важным был этот момент. Мы с моей лучшей подругой сидим в кафе и обедаем. Вот-вот начнется один из наших многочисленных споров. То был последний раз, когда я ее видела.

Люди всегда говорят, что хотели бы знать, что должно произойти, прежде чем случится катастрофа. В то время я бы тоже так сказала. Я бы сказала Мак, куда собираюсь. И тогда я позволила бы ей отговорить меня.

Но сейчас, оглядываясь назад, я не думаю, что сказала бы то же самое.

Мне пришлось отправиться в ад, чтобы обнаружить там ту, кем я являюсь сегодня. И, в конце концов, дорога сквозь ад привела меня прямо к нему.

Человеческие эмоции — это слишком разнообразное явление. То, что вызывает эмоции у одного, может практически не вызывать эмоций у другого. Я понял это в юном возрасте.

Теперь я понимаю это еще лучше. Когда я провожу пальцем по шершавому, потрескавшемуся дереву ладьи, которая расположилась на моем столе в эти поздние вечерние часы. Глубокое удовольствие, которое я испытываю, находится в состоянии войны с равным количеством ярости. И все же для любого другого — это просто потертая шахматная фигура.

Шахматная фигура, к которой я слишком часто возвращаюсь.

Тень падает на стол, предупреждая меня о чьем-то присутствии в дверном проеме. Когда я поднимаю глаза, то вижу там Франко. Он говорит медленно и отрывисто, давая мне достаточно времени и внимания, чтобы я мог читать по его губам.

— Катя опять у двери, — объявляет он.

— Отошли ее.

Он уходит, не отвечая, а я достаю из нижнего ящика бутылку коньяка. К тому времени, как я наливаю и допиваю стакан, возвращается Франко. Он садится напротив меня, не отрывая глаз от шахматной доски.

— Твой ход, — говорю я ему.

Он не торопится, изучая каждую фигуру. Я уже взял под контроль центр и захватил его ладью. Еще несколько ходов, и он полностью утонет. Франко всегда забывает, что в своем отчаянном стремлении защитить короля он часто оставляет королеву уязвимой.

Я никогда не совершу такой ошибки.

— Все готово к завтрашнему дню? — интересуюсь я.

Он смотрит на меня и просто кивает.

— Все на своих местах. Груз исчезнет, и Арман будет у тебя в долгу.

— А что насчет Виктора?

— Я договорился о завтрашнем ужине. Тогда ты сможешь поговорить с ним.

Он делает свой ход на доске, причем весьма небрежный. Я следую его примеру с таким же небрежным движением, потому что мне надоела эта игра, и я хотел бы, чтобы он бросил мне вызов, хотя бы один раз.

— Он не захочет, чтобы ты покидал страну, — замечает Франко. — Он не захочет рисковать тобой.

— Тогда я не оставлю ему другого выбора, — пожимаю плечами.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Франко.

— Проблема с российским банком. Возможно, замороженные счета.

— А, — Франко задумчиво потирает подбородок. — Проблема, которую можешь решить только ты. Тогда предложи… двух зайцев одним выстрелом?

Я киваю, но это всего лишь вопрос нескольких секунд, прежде чем Франко скажет все, что у него на уме.

— Вы считаете, что это разумно, господин Николаев?

— Считаешь, я поступаю неразумно?

Он качает головой.

— В тебе много чего есть. Но бездумность не твой конек. Но мне кажется, что ты действуешь импульсивно. Это не в твоем характере.

Не в моем характере покидать святилище моего дома. Вот что имеет в виду Франко. Было не так много случаев, когда я чувствовал необходимость покинуть жилище. Каждый раз, когда я делаю это, я рискую раскрыть свою тайну окружающим. Моим товарищам — ворам.

Покидать страну — еще больший риск. Тем не менее, это тот риск, на который мне стоит пойти.

Я встречаюсь взглядом с Франко.

— Иногда мы должны делать то, чего не хотим. Это часть жизни, верно?

— Ты солгал Виктору, — отвечает он. — Если он когда-нибудь узнает, на что ты пошел, чтобы вернуть эту девушку, может начаться война.…

— Учитывая, что мы с тобой единственные, кто знает тайну, я нахожу это крайне маловероятным. И, кроме того, кто заменит меня?

Франко делает жест рукой, уступая.

— Никто не может заменить тебя. Вот почему ты рискуешь. Но эта девушка, я беспокоюсь о ней.

Ему не нужно объяснять мне, что может пойти не так. Я сам постоянно перебирал варианты. Это, несомненно, осложнит мои отношения с Лаклэном Кроу и нашим союзом с ирландацами. Я дал им слово, что найду ее, и нашел. Но ни ирландец, ни Виктор не знают о моих истинных намерениях в отношении девушки. Он рассердится, о чем мне четко напоминает Франко. Но мое положение в стае Воров обеспечено на всю жизнь. Возможно, поэтому я и рискую. И я тщательно взвесил все стороны этого дела.

Конечный результат, и единственный результат, который имеет значение, заключается в том, что я не буду прикован к Кате на всю оставшуюся жизнь. Франко это знает. И все же я потакаю его тревогам из уважения. У него всегда самые лучшие намерения, поэтому он заслуживает того, чтобы его выслушали, даже если это не изменит моего решения.

— Скажи мне, что тебя так беспокоит, — предлагаю я.

— Она, скорее всего, очень непредсказуема. Невозможно сказать, в каком состоянии она окажется, когда ты впервые встретишь ее. Через что ей пришлось пройти. Она будет сломана.

Я бросаю взгляд на фотографию девушки на моем столе. Ту самую, которую дала мне ее подруга Мак в надежде, что я смогу найти ее. Что я смогу спасти ее. Это фотография, которую я изучал день и ночь в течение последних трех недель. Я знаю о ней все. Я прочитал ее досье от корки до корки. Раскрыл всю ее историю вплоть до того момента, когда ее продали. И то, что говорит Франко, — правда. Она сломлена. Она повреждена. Я знаю это лучше, чем кто-либо.

Я наливаю себе еще коньяку и поднимаю бокал в знак согласия.

— И именно поэтому она будет идеальной.

СМЕРТЬ.

В этом слове есть такое чувство завершенности. Но это больше, чем просто конец. Люди умирают задолго до того, как попадают в могилу.

Они умирают по незначительным причинам каждый божий день.

Из-за потери чувств. Отсутствия заботы. Иногда это происходит медленно. Иногда это похоже на последствия урагана.

Смерть может вселиться в тело задолго до того, как душа покинет его.

В моем случае это правда. Это единственная истина, которую я знаю.

И я готова принять смерть этой жизни с распростертыми объятиями. Я готова к полету. Готова обрести покой.

Еще одна неделя. Семь дней. Еще сто шестьдесят восемь часов.

Этого мне хватит. Тех остатков белых таблеток достаточно, чтобы освободить меня. Если сегодня все пойдет по плану, я, возможно, даже выиграю для себя денек относительной свободы. Арман всегда щедр на таблетки, когда принимает гостей. Чтобы я не рыпалась. Чтобы держать меня в узде.