Жнец (ЛП) - Заварелли А. - Страница 3

Мой взгляд перемещается от его стакана к рукам, которые лежат на столе. Сильным. Мужским. Изящным. Рукам, забирающим жизни. Эти руки без колебания отняли бы и мою жизнь. И все же, по странному стечению обстоятельств, эти самые руки вернули мне мою жизнь.

Вроде того.

Мой пульс ускоряется, а мозг прокручивает колесо памяти. Воспоминания бьют по всем моим синапсам. Дрожащая и разбитая в его присутствии, полностью готовая разлететься на куски и сгореть. В комнате вокруг нас царит хаос. Но в его эпицентре, где мы с ним вместе, все тихо и спокойно.

Его лицо словно магнит притягивает меня к себе. В этой комнате нет человека, который мог бы соперничать с ним. Оливковая кожа. Четко очерченная линия челюсти. Волевой нос и губы — столь грешные, что прямо сейчас хочется укусить их и заставить кровоточить. Только так я могу почувствовать какова на вкус его тьма. Только так я могу с уверенностью сказать, что он человек. Потому что иногда, я не знаю. Человек ли он или просто машина для убийства? Запрограммирован только на жгучую потребность и желание убивать, как о нем говорят.

Я видела, как он убивал. И мне довелось испытать на себе его ярость. Причем его ярость настолько сильна, что вылившись на меня, заклеймила меня знаком зверя, живущего внутри него. Но я страстно жажду этого зверя. Я жажду обладать каждой частичкой этого парня со всеми его идеальными костюмами и полным отсутствием человеческих эмоций. Может быть потому, что я просто ему завидую.

Каково это — ничего не чувствовать. Абсолютно ничего.

Как бы я хотела того же.

Мои зрачки расширены, и когда они буквально пронзают его сегодня вечером, этот образ расплывается перед глазами. Но даже в размытом состоянии он безупречен. Он никогда не надевает ничего, кроме костюма. На его лице можно увидеть легкую небритость, но, как правило, это однодневная щетина. Он выбривает волосы на висках, но от макушки они намного длиннее. Он аккуратно подстрижен, выхолен и всегда одет с иголочки, и, надо сказать, полная противоположность мне с моими недостатками.

Под очками в черной оправе его оценивающий взгляд направлен на меня. А его глаза окаймляют густые темные ресницы, за которыми он периодически пытается спрятаться. Поскольку понимает, что именно предательский взгляд глаз выдает его с головой. Именно эти глаза — дверь за его непробиваемую стену холодности в его невинную душу. Временами, как, например, сейчас, на него снисходит благодушие. Он скользит быстрым оценивающим взглядом по моему телу, а затем его глаза темнеют. И в них отнюдь не голод, там сквозит безумие.

О, как же мне нравится это безумие. Потому что безумие лучше, чем ничто. Безумие лишь подтверждает, что у него не полностью отсутствуют чувства. Безумие означает, что когда он смотрит на меня, он ко мне не безразличен.

Мудак.

— Привет, Ронан, — мой голос источает сладкий яд, и я надеюсь, что он это поймет. — Я тоже рада тебя видеть. Да, у моей мамы все отлично, спасибо, что спросил. Понемногу умирает, но знаешь, такова жизнь. О, и, эм… у меня тоже все отлично, на случай, если тебе все-таки интересно.

Он моргает, и на какую-то долю секунды мне кажется, что у меня галлюцинации. Потому что я могу поклясться, что в этих глаза цвета молочных ирисок промелькнуло чувство вины. Но под его пристальным взглядом мое тело пронизывает холодом, и я чувствую непреодолимое желание обнять себя за плечи.

Не понимаю, почему я веду себя с ним как стерва. Но он злит меня, поэтому мне хочется злить его в отместку. Эти таблетки сводят меня с ума, но это либо из-за них, либо от истощения. Я хочу поругаться с кем-нибудь прямо сейчас, особенно если этот кто-то он. Однако он не ведется. Он никогда не ведется.

Он поправляет воротник и смотрит на дверь, мысленно ища выход из сложившейся ситуации. Глубоко в его глазах можно прочитать, как он уже мерит шагами расстояние до двери. Он всегда так поступает. Он думает, что я этого не замечаю. Но я-то знаю. Я считаю эти шаги мысленно вместе с ним.

Я доставляю ему неудобство. Нетрудно догадаться, почему. Уверена, что он часто обдумывает, как раз и навсегда обрубить концы с той, кто может вывести его на чистую воду. Не сомневаюсь, что он сожалеет о том, что произошло два года назад. Чтобы отбросить эту мысль, он отмахивается от меня как от назойливой мухи, вынимая телефон из кармана.

Один из клиентов щелкает пальцами, и это отвлекает меня от моих размышлений. Как только я отхожу от стола, Ронан встанет и выходит за дверь.

Когда я буквально вваливаюсь в обветшалую квартиру в Дорчестере, которую по стечению обстоятельств называю домом, я едва могу держать глаза открытыми.

Здесь не на что особо смотреть. Это та же квартира, в которой я провела всю свою сознательную жизнь с матерью, которая упорно трудилась, чтобы сохранить крышу в подтеках от воды над нашими головами. В ней две спальни, гостиная, кухня и самая необходимая мебель.

У нас никогда не было хороших вещей. После смерти отца мама тратила деньги на то, чтобы мы с Эмили были накормлены, одеты и здоровы, и их не хватало на большее. Но квартира, в которой мы жили, всегда была чистой и мы всегда чувствовали себя здесь, как дома.

Теперь же на мебели скапливается пыль, и стоит затхлый запах, от которого я не могу избавиться, как бы часто я не проветривала это место. Моя одежда с работы разбросана то тут, то там по квартире, вместе с разными баночками из-под таблеток и медицинским оборудованием, в котором так нуждается мама.

Эмили в Калифорнии, учится по гранту, полученному от Калифорнийского университета в Сан Диего, так что большая часть ее вещей исчезла. Надо сказать, без того обилия розового, которым пестрят ее вещи, атмосфера здесь становится серой. Это все то же место, где я всегда жила. Но глядя на него сейчас, могу сказать, что здесь я больше не чувствую себя как дома.

Я пробираюсь на кухню и застаю Эми сидящей за столом за пролистыванием журнала.

Когда мама заболела, мне пришлось нанять сиделку на то время, когда я не могла быть дома. Эми была создана для этой работы. Она мила, добра и очень хороша в том, что она делает, и она создает максимально комфортные условия для мамы. К тому же, она готовит мне еду, так что она, по сути, единственная, кто поддерживает во мне жизнь.

— Как она? — интересуюсь я.

— Сейчас она как раз не спит, — отвечает Эми. — И довольно ясно мыслит. Если хочешь увидеться с ней, сейчас самое время.

Бросаю свои сумки на кухонный стол и использую эту возможность с удовольствием. Таких моментов не так уж и много, поэтому стараюсь ловить каждый.

— Спасибо тебе, дорогая.

— Да, без проблем, — говорит она. — Я как раз собиралась домой. Ужин в холодильнике.

— Хорошо, следи за дорогой. Увидимся завтра утром.

Эми выскальзывает через парадную, а я натягиваю толстовку перед тем, как направиться в мамину комнату. Не хочу источать запах дешевых духов и алкоголя, когда навещаю ее. Она знает, чем я зарабатываю на жизнь, но это не значит, что я должна тыкать ей этим в лицо. Стараюсь по возможности и не делать этого.

Ведь моя мать возлагала на меня большие надежды. В детстве она ласково называла меня своим «маленьким калькулятором». Я прилежно училась в школе, ежегодно пополняя своим именем список отличников. Но когда дело дошло до математики, выяснилось, что я в ней не сильна. Я не справлялась с таким количеством домашних заданий, что учитель, наконец, заставил маму нанять для меня репетитора. Но когда я стала заниматься с репетиторшей, оказалось, что я не так уж и плоха в математике. На самом деле, я могла выполнить любые расчеты, которые она предлагала мне сделать, только если цифры были не на бумаге. Вскоре я начала заниматься математикой и решать математические уравнения на уровне университетской программы.

Этот факт стал шоком для всех, но особенно для моей матери. Когда меня спросили, как я делаю расчеты, я не смогла объяснить. Это была одна из тех странных вещей, которые были естественными для меня, и моя мама была убеждена, что я преуспею в них. Можете себе представить степень ее разочарования, когда я решила растратить все свои таланты в местном стрип-клубе?