Шпион для дочери (СИ) - Зайцева Мария - Страница 2

Понятно, что тебе тут несладко пришлось. Но сама виновата. Надо слушаться и не бегать.

Так что перенесенные тобой страдания нисколько не спасут от наказания.

Ремнем по заднице, да-да…

Естественно, нифига так не будет, не имею я таких полномочий…

Но помечать-то, помечтать?

В машине Шапка с интересом оглядывается, хмыкает. Ну да, не привыкла жопка принцесья к таким интерьерам. Но мне сейчас откровенно плевать, к чему она там привыкла. С другой стороны, за месяц свободного выгула наверняка и не такое приходилось видеть. Так что, мои догадки могут быть и неверными.

Мне, с моим офигенным детством и не менее офигенной юностью, не понять этих мажорских выбрыков. Захотелось ей, видите ли, побегать вдали от папочкиной резервации. Почувствовать воздух свободы и независимости. Побеситься с жиру.

На мой характер, я бы ее так и оставил веселиться. Не, ну а чего? Если есть в голове что-то, стержень хоть какой-то внутри, то выплывет, не потонет.

Как сеструха моя смогла. Одна, без поддержки чьей-либо.

А если нет, то и пофиг на нее.

Хотя, Машка, конечно, тоже устроила цыганочку с выходом конкретную. Еле выплыла. До сих пор тошно, как вспомню. И вина давит страшная. Потому что сестра влезла в дерьмо из-за меня, урода. И уже за одно это ей можно простить все, что угодно.

В отличие от самого себя. Себя я не прощу никогда.

Но тут ничего не поделаешь. Все уже случилось, и, кстати, все разрешилось очень даже хорошо и правильно. Насколько это возможно, конечно.

Машка замужем и счастлива. Муж ее — нормальный мужик, вытащивший ее из того дикого замута, куда она угодила по моей милости. Хоть он, конечно, на редкость борзый и дерзкий чувак, но Машку любит и за нее порвет любого, и уже одно это вызывает уважение.

А я получил по заслугам.

Два года веселья в жопе мира были долгими. И, казалось, что так я там и останусь навсегда, вмерзну в вечную гребанную мерзлоту.

Но неожиданно случилось чудо.

Правда, конкретно сейчас, искоса разглядывая Шапку-засранку, с независимой физиономией откинувшую спинку древнего кресла в «восьмерке» назад и уткнувшуюся в грязное окно, я уверен, что это — нифига не чудо.

А еще одно наказание.

Следующий круг ада.

Как там у Данте? С каждым кругом, который ниже, грешники мучаются больше?

Ну вот. Я на следующий круг и спустился, похоже.

Лучше бы в вечной мерзлоте сидел. Нервы целее, организм моложе. Песня есть такая, про тресковое филе. Вот как раз про меня была бы…

Но, походу, нагрешил я сильнее, чем мог подумать, а потому — вперед, шкет, вернее, вниз.

Строго вниз.

Ловлю себя на том, что залип взглядом на худые, обтянутые тонкими джинсиками коленки, смаргиваю удивленно и, злясь на такую тупость и минутную слабость, завожу отчаянно тарахтящий антиквариат. Он, что характерно, не заводится. Вхолостую срабатывает, гад. Как раз, когда так нужно отсюда смотать скорее!

— Где ты этот раритет отрыл? — все же раскрывает рот неугомонная Шапка, пару раз умудрившись чихнуть от ядовитых выхлопов семьдесят восьмого, часть из которых попала в совершенно не герметичный салон, — она же сейчас развалится!

— Не развалится, — коротко отвечаю я, вырубаю зажигание, пережидаю, опять включаю. Давай, рухлядь ты тольяттинская! Давай!

«Восьмерка» неожиданно заводится и довольно бодро скачет вперед, еле успеваю удержать руль. Ничего себе! Это ладно, что я на севере к «механике» привык! А то фиг бы справился. И уехали бы мы с долбанной Шапкой к ближайшему углу.

А нам задерживаться-то нежелательно в этом городишке.

Того и гляди, очнутся Шерхан… Черт… Шаман, да, Шаман! С компанией, да побегут искать обидчиков.

Ну, или хозяин «восьмеры» выйдет из запоя и вспомнит, что у него имеется транспортное средство.

По закону подлости, все может случиться одновременно, а потому лучше я в этот момент где-нибудь подальше буду. Километров так на тысячу.

Сдам это худое недоразумение папашке и свалю, наконец, на заслуженный отдых.

Мне его потому что обещали!

Конечно, обещаниям генерала верить — себя не уважать, но должно же у этого скота хоть что-то человеческое быть?

— Зачем ты вообще за мной вернулся? — фырчит Шапка, — я же тебе ясно сказала, чтоб отвалил.

— А ты не рада, смотрю? — я спокоен. Спокоен. Спокоен, черт! — Надо было оставить тебя с ними? Я помешал, может, твоим развлечениям?

Говорю, как обычно, монотонно и равнодушно, прекрасно зная, как это ее выводит из себя. А мне в последние дни нравится ее выводить. Хоть какое-то развлечение в окружающем дерьме.

— Да пошел ты! — ожидаемо шипит Шапка, раздуваясь, словно кошка, от гнева. Умора, да и только. — Сама бы справилась!

— Я и смотрю, как ты офигенно справлялась. Молодец. Наверно, надо вернуться? Назад?

Легко доворачиваю руль, обозначая намерение вернуться, но она тут же садится и хватается своей лапкой за мои пальцы, спокойно лежащие на древней оплетке.

— Не надо!

Я смотрю на тонкие пальчики, цепко держащие меня, и ощущаю, насколько они холодные.

И насколько моя кожа под ними раскаляется. Неожиданно и даже… Черт, неправильно!

— Руки убрала от меня, — цежу все так же спокойно, дожидаюсь, когда она боязливо уберет пальцы, продолжаю, не сдерживая наставительных, менторских нот, — не смей хвататься за руки водителя во время вождения. И вообще. Закрой рот уже. А то передумаю и высажу прямо тут. Делай, что хочешь потом.

Она прячет свои ледяные пальчики в рукава безразмерного свитера, полностью скрывающего ее худую фигурку, отворачивается, уныло шмыгает носом. Верит мне.

Я, по идее, должен бы испытывать удовлетворение от того, что довел ее до послушания, но почему-то не испытываю.

Только раздражение дополнительное и досаду.

Понятное дело, что мои угрозы пустые, и я ее никогда не высажу. И не оставлю. Вот только она не в курсе, естественно.

Мы едем молча в ночной темноте, а я все кошусь на свою руку, на то место, что трогали ее пальчики.

Ледяные совсем. Ей холодно, должно быть…

— Благовещенск… — вслух читает Шапка название той дыры, куда мы заезжаем, морщит носик, — а зачем мы сюда заехали?

— Надо.

Я суров и внимателен, как медведь подходящий к охотничьему лагерю. Видели когда-нибудь? Нет? Ну вот и слава яйцам. Не надо вам этого знания. И, особенно, ощущения.

— Слушай, — не выдерживает, наконец-то, моя попутчица, — я все понимаю, ты меня спас, спасибо тебе и все такое… Но вот реально, может, каждый уже своей дорогой? А? Мы, вроде, далеко уехали…

— Хорошо.

Я притормаживаю на обочине, как раз неподалеку от небольшой гостиницы, судя по виду, исключительно для дальнобоев.

Вход освещен, обочина, где стоят машины, тоже.

Возле дверей в шашлычку трется народ, все грубые мужики, в основном. И фуры рядами припаркованы.

— Иди. — Ты думаешь, на слабо меня взял? — она опять фырчит, показывая норов, — и пойду.

— Ага, давай.

Жду, пока выйдет, с остервенением захлопнув дребезжащую дверь, неторопливо отъезжаю, наблюдая в зеркало заднего вида за худенькой фигуркой, сиротливо перетаптывающейся на обочине в свете фонарей и фар проезжающих мимо машин.

Мужики-водилы, что-то яростно обсуждавшие неподалеку, затыкаются и смотрят на Шапку крайне внимательно.

И взгляды у них говорящие.

Я их понимаю. Реально. Сам офигел, когда первый раз увидел. Инста-девочка на вольном выгуле.

Волосы забраны в высокую небрежную прическу, здоровенный свитер, постоянно сваливающийся с одно плеча, тонкие ножки в обтягивающих джинсиках и грубые ботинки.

Добавить пухлые губешки и наивно распахнутые карие глазки.

Принцесска.

И на обочине, выскочившая из потасканной «восьмерки». Что тут можно подумать, кроме самого однозначного?

Шапке свистят, потом кричат, подзывая к себе жестами: