Черный гусар (СИ) - "СкальдЪ" - Страница 47

Так же определенные трудности вызывал тот факт, что многие понятия приходилось заучивать наизусть, буквально слово в слово. Военные любят точные формулировки, ясные приказы и установленные термины. И тут общие ответы совсем не годятся.

Например, такой вопрос: каким условиям должен удовлетворять боевой порядок части? А ответ звучит так, дословно: боевой порядок должен удовлетворять следующим условиям — поворотливости, подвижности, гибкости, удобству командования, приспособленности к местности, он должен возможно меньше терпеть от огня неприятеля, легко свертываться и развертываться, быстро переходить в походный порядок.

И подобных определений насчитывалось несколько сотен! А ведь имелись еще всякие формулы по баллистике, геометрии, физике и прочим дисциплинам.

Тем более, следовало выкроить время и встретиться с цесаревичем. Будучи еще дома, я отправил ему письмо, уведомляя, что приехал из Туркестанского края и скоро окажусь в Петербурге, указав квартиру Хмелёвых, на которой меня можно найти. Для подобного дела мы с Николаем придумали секретный почтовый адрес, на который я посылал письма. К сожалению, у меня подобного адреса пока не имелось. Потому приходилось просто ждать, когда посыльный передаст указания об очередной встрече.

Вообще, следовало озаботиться телефоном. Хотя бы сделать так, что он появится у цесаревича. Конечно, я не помнил, когда именно в России начали устанавливать телефоны, знал только, что во второй половине девятнадцатого века. Вот и еще один момент — надо подкинуть наследнику мысль, пусть развивает данное направление. Это и экономически выгодно, да и для страны полезно.

Вдобавок стоило навестить друзей, Гошу Скалона и Николая Звегинцова. Честно сказать, я по ним соскучился.

Экзамены приближались. Я судорожно дочитывал то, что мог дочитать и спал по четыре часа в сутки. И как гром среди ясного неба прогремело известие, что цесаревич Николай приглашает меня на личный прием в Зимний дворец.

Приглашение принес вестовой. Оно перевернуло с ног на голову всех обитателей квартиры Хмелёвых. Да и я немного опешил — мы же договорились с Николаем, что будем соблюдать тайну. Что же изменилось?

— Возможно, цесаревичу Николаю Александровичу захотелось услышать о наших Бухарских подвигах, — предположил я первое, что пришло мне в голову. Семья и Хмелёвы смотрела на меня, ничего не понимая. С их точки зрения мне оказали невероятную честь. — Тем более, он же шеф нашего полка. Так что все логично.

— Ты удивительно хладнокровен, Миша, — возмутилась мама. — Что с тобой? Ты хоть понимаешь, кто тебя пригласил, и какие последствия могут возникнуть?

— Действительно, Михаил, тебе следует более серьезно отнестись к подобной возможности, — посоветовал Алексей Константинович Хмелёв. Занимая крупный пост в Правлении железной дороги, он общался в «высоких» кругах и научился видеть перспективы.

В общем, шум в квартире поднялся знатный. Даже на Зерабулакских высотах было тише! Пред визитом меня собирали двумя семьями, чуть ли не под лупой рассматривая каждую пуговицу, нашивку и стежок формы. А я в душе ругал Николая — нет, ну зачем тот выкинул такой номер?

Позвав Архипа и приказав ему взять завернутые в ткань шахматы, мы с ним отправились в Зимний дворец. Двигаясь по улицам, я с интересом поглядывал по сторонам. Молоденькие девушки и дамы привлекали внимание. Красивые, ухоженные, стройные… На них было приятно смотреть.

И меня некоторые из них провожали заинтересованными взглядами. Как я понимаю, после выхода статьи в «Русском инвалиде» о подвигах Бессмертных гусар, престиж нашего полка вырос. И хотя часть общества воспринимали войну в Азии как что-то отдаленное и не особо нужное России, все же событие такого масштаба не могло пройти мимо жителей Империи. И те, кто разбирались в форме, глядя на меня, понимали, какой полк я представляю. Отсюда и любопытство.

— Вашбродь, что ж получается, мы в саму резиденцию государя императора идем? — сообразил Снегирев, когда мы подошли к Зимнему дворцу. Как и всякий гусар, вид он имел лихой — начищенные сапоги, скрипящий ремень и портупея, венгерка, шаровары и сабля. Все это, плюс загар, делали его заметной фигурой и выделяли из толпы. Тем более, у него, так же как и у меня, на головном уборе красовалась металлическая ленточка с надписью «За взятие в плен эмира Бухары 1 июня 1868 г». Такой знак специально придумали за наш подвиг, а наградили им исключительно гусар 1-го эскадрона.

— Ага. Прямо туда. Не робей, Архип. Мы с тобой самого Музаффара пленили! Значит, и здесь не потеряемся.

— Так-то оно так, а все же боязно, — почесав затылок, признался парень. — Там же вся Царская Семья обретается.

Его замечание заставило меня призадуматься. В царской семье хватало тех, кого можно спокойно назвать если и не предателями интересов России, то откровенными идиотами и негодяями. Те номера, что они иной раз выкидывали, в голове не укладывались. Подобные «скользкие», с душком, вопросы Романовы всеми силами старались сохранить в тайне. И вот я постепенно начинаю подходить ко всякого рода секретам. Ведь наверняка Николай сегодня что-нибудь расскажет.

Помимо того, что это свидетельствовало о доверии наследника, здесь имелись и подводные камни. Мне совсем не хотелось обращать на себя внимание при внутрисемейных разладах Романовых.

Николай Романов, наследник трона Российской Империи, неподвижно сидел в одном из своих любимых кресел и с нетерпением ждал, когда же литые бронзовые часы с двуглавым орлом покажут 15 часов. Именно на это время он назначил встречу Михаилу Соколову.

В кабинете было прохладно и тихо. На стенах висели картины. Негромко тикали часы.

Николай был русоволосым, высоким и внешне крепким двадцатипятилетним молодым человеком, получившим блестящее образование. В детстве, да и сейчас, он считался любимцем семьи. Николай знал несколько языков, отличался спокойным уравновешенным характером, часто расходился во мнениях со своим отцом и верил, что его судьба тесно связана с судьбой Россией.

Так думать он стал относительно недавно, с того самого дня, как познакомился с Соколовым. В ту ночь жизнь разделилась на две части. То, что было раньше, и то, что стало потом.

То, что сказал ему Соколов, не укладывалось в голове. Такого просто не могло быть! Их первый разговор едва не закончился тем, что он практически решился выставить душевнобольного корнета за дверь.

Но не выставил… И слава Богу! Потому что Михаил не только спас ему жизнь, но и поменял ее самым кардинальным образом.

Николай сам себе признавался, как сильно изменился. Многие вещи он переосмыслил, на некоторые стал смотреть иначе, а что-то потеряло свою значимость. И диагноз Боткина и Пирогова — туберкулезный менингит — выступил тем водоразделом, что разграничил двух Николаев Романовых. Первый был молодой, подающий блестящие надежды и несколько легкомысленный наследник престола. Второй… А черт его знает, кем стал второй. Николай и сам еще до конца не понял.

— Прибыл штабс-ротмистр Соколов, — дверь приоткрылась, на пороге появился ротмистр Козлов, служивший адъютантом, облаченный в черный повседневный мундир своего Кирасирского полка. — Велите впускать, Ваше Императорское Высочество?

— Впускай! Меня не беспокоить!

— Слушаюсь.

— Ваше Императорское Высочество! — вошедший Соколов вытянулся, говорил громко и строго по протоколу — пока дверь не закрылась, и их перестали слышать. Выглядел Михаил великолепно. Черно-белая форма очень ему шла. Как и всякий кавалерист, он не просто носил её, а носил с достоинством, гордо и немного дерзко. Два ордена смотрелись не броско, но солидно. В руке друг держал перевязанную бечевкой коробку, формой похожую на толстую раму для картины.

— Михаил! — цесаревич подошел к гусару и протянул ему руку. Тот пожал ее с самым спокойным видом. Вот и еще одно отличие и доказательство того, что он из будущего — подданные Российской Империи никогда и не при каких обстоятельствах не смогли бы себя так вести. — Как же я рад нашей встрече! Выглядишь ты хорошо. Да и орденами, смотрю, обзавелся. Поздравляю от всей души!