Лихой гимназист (СИ) - "Amazerak" - Страница 8

Проводив взглядом диковинные агрегаты, я побрёл домой, надеясь, что больше никаких сюрпризов в этот вечер меня не ждёт.

Оказавшись в своей комнате, долго не мог оправиться от шока, и даже пару раз вызвал дымку в ладони, чтобы убедиться, что вся эта магия не померещилась. Клонило в сон, но я всё же продолжил читать дневники Алексея.

Следующее утро началось с завтрака. Трапезничали прежним составом: отец, сестра, я и Софья Матвеевна. Сегодня батя был в чёрном кителе с высоким воротником, на котором красовались золотые петлицы. Верхнюю пуговицу закрывал медальон — серебристый кругляш семь-восемь сантиметров диаметром, или в переводе на местные единицы измерения — около трёх дюймов. В центре медальона имелось утолщение, а по краю шли символы, напоминающие те, что я видел в магической книге. Такой же медальон лежал в книжном шкафу вместе с карманными часами. Он крепился на широкой атласной ленте с застёжкой.

После завтрака явился доктор — представительный господин с двойным подбородком и в очках. В присутствии отца он расспросил меня о самочувствии, послушал статоскопом и сделал вывод, что здоровье моё в норме, но проблемы с памятью вызывают беспокойство, и потом меня следует показать специалисту по стихийному врачеванию.

— Александр Данилович, — упрекнул он моего отца, едва они вышли за дверь, — было крайне непредусмотрительно использовать столь мощные чары. Они могли повредить вашему сыну.

— Алексей сделал это вопреки моей воле, — ответил отец. — Чудо, что его непослушание не закончилось трагедией.

Их дальнейший диалог я уже не слышал.

Потом пришёл невысокого роста мужчина с пышными бакенбардами, облачённый в длинный коричневый сюртук, который напоминал пальто. Он велел взять учебники, и мы пошли в более просторную комнату. Это был Герман Сергеевич — гувернёр, занимающийся моим домашним образованием.

Я опасался, что всю гимназическую программу придётся учить заново. Что-то, разумеется, я помнил со школы, но тут многое было иначе. В русском языке правила отличались от наших, мировая история и история России — тоже, а с французским и латынью я вообще никогда не сталкивался. Помимо этих предметов мне предстояло изучать математику, греческий язык, географию, физику и закон божий. В гимназии, в которой Алексей учился последний год, в обязательную программу так же входили танцы, гимнастика, фехтование и искусство владения чарами.

Однако волнения мои оказались напрасным. Многие вещи вспоминались на ходу, стоило только заглянуть в учебник или услышать со стороны. Удивительно, но я мог худо-бедно читать и по-французски, по латыни и даже на греческом! Сам был в шоке.

К тому же отец предупредил гувернёра, что я имею проблемы с памятью, поэтому домашнее задание в этот раз он спрашивать не стал — мы просто начали изучать следующую тему.

Постепенно расплывчатые пятна воспоминаний расцвечивали ту непроглядную тьму, что окутывала прошлое Алексея, хотя пробелов оставалось ещё очень и очень много.

Я старался впитывать всё, что видел и слышал, а вот напрямую если и задавал вопросы, то лишь в крайнем случае. Были некоторые опасения, что отец или сестра посчитают моё поведение странным. Казалось бы, какая разница? Но я подумал, что лучше не давать родне лишних поводов для беспокойств. Вдруг решать в психушку упечь? Кто знает, какие тут у людей заморочки.

К счастью, следующие два дня я почти не пересекался с семьёй — только за приёмом пищи.

Стихийный врачеватель посетилменя в среду, через день после того, как я оказался в теле Алексея. Он задал мне ряд вопросов, затем достал из саквояжа прибор, напоминающий измеритель давления, надел мне на шею и на руки кожаные ремни с круглыми металлическими вставками и попросил сконцентрироваться на маятнике, который держал в руках.

После этой процедуры отец и доктор ушли наверх и заперлись в комнате рядом с библиотекой, а вечером за ужином батя сообщил, что завтра я возвращаюсь в гимназическое общежитие, чтобы продолжить учёбу, и велел Емельяну собирать мои вещи. Быстро же он меня спровадил. Но так даже лучше, хотя судя по записям в дневниках, в общаге тоже жизнь была не сахар.

И на следующее утром после завтрака мы с отцом погрузились в его экипаже — ту самую самоходную карету, которую я видел во дворе в первый день, и двинулись в путь.

На мне был тёмно-синий гимназический мундир, тёмно-синяя фуражка с кокардой, тёмно-синяя двубортная шинель, кисти обтягивали белые перчатки, а на шее висел медальон — точно такой же, какой носил отец.

С медальоном случился небольшой казус. Когда я вышел из комнаты, отец удивился, что я забыл надеть его. Похоже, ношение медальона являлось обязательным.

Я вернулся в комнату и надел его под воротник шинели так, чтобы кругляш торчала над пуговицей. Голова немного закружилось, но через несколько минут это прошло. А ещё я перестал чувствовать внутреннюю силу. Видимо, для этого медальон и нужен был: чтобы заклинатели не использовали магию направо и налево, когда вздумается.

Мы с отцом сидели на узком диванчике кареты, на окнах покачивались занавески. Чемодан с вещами и кожаный портфель стояли в ногах, поверх них лежала шпага — её я бы тоже забыл, если бы не Емельян, который заботливо вынес данное оружие вместе с остальными моим пожитками.

Карета бодро катила по неровной дороге, и время от времени нас хорошенько встряхивало на кочках. Я смотрел в окно. Всё здесь мне казалось новым, необычным — словно только вчера родился, что, в общем-то, было не далеко от истины.

Через дорогу от нас был не пустырь, как я подумал вначале, а тоже чей-то участок, в глубине которого виднелся большой деревянный дом с башенкой. Обогнув его по грязной грунтовке, мы оказались в посёлке. Вокруг центральной площади располагались церковь и три каменных здания, а дальше — обычные крестьянские избы.

Карета выбралась на широкий мощёный тракт, тут начиналась цивилизация. Вдоль дороги тянулись одно-двухэтажные здания — в основном деревянные, но попадались и каменные. На первых этажах были магазинчики, трактиры и прочие заведения, а по центру проезжей части стояли чугунные столбы фонарей.

Проехали мимо большой стройки. Тут возводились многоэтажные кирпичные дома. На лесах суетились рабочие, раздавались стук, крики и мат. Дальше дорога вела вдоль высокого деревянного забора, за которым виднелись заводские трубы. Они изрыгали густой дым, и тот пожирал небо, словно тёмная стихия, вырвавшаяся на свободу. Затем опять начались жилые кварталы.

Время от времени нам попадались промышленные постройки — угрюмые грязные сооружения, напоминающие тюрьмы. После того, как мы проехали через огромную триумфальную арку, заводов стало больше, больше стало и труб, подпирающих пасмурное небо.

Однако вскоре мы въехали более чистые районы, застроенные четырёх-пяти этажными домами, налепленные вдоль улиц сплошными фасадами. По пути мы пересекли несколько рек и каналов, а потом — Неву по длинному каменному мосту. На другом берегу виднелось величественное здание с колоннами, выделяющееся на фоне остальных построек.

Позже я узнал, что ехали мы на Васильевский остров — именно там находилась гимназия.

Дороги тут были трёх типов: обычные грунтовки, раскисшие от постоянных дождей, дороги, мощенные камнем и асфальтированные улицы, но последние встречались только в центре, да и то не везде.

Костюмы местных жителей разнообразием не отличалась. На окраинах попадались в основном бородатые мужики в армяках или старых, заплатанных пальтишках, картузах или шапках разного фасона, да бабы примерно в том же самом, только вместо шапок, в основном платки. Однако чем ближе мы подъезжали к центру, тем чаще я видел респектабельных горожан в приличных пальто и шинелях. Многие мужчины носили цилиндры, хотя фуражки и картузы встречались чаще. Дамы же были одеты в длинные платья, поверх которых надевали всевозможные накидки и плащи. В большинстве своём одежда имела тусклые цвета и прекрасно гармонировала с пасмурной погодой, грязно-жёлтыми домами, серыми мостовыми и каналами.