Запятнанный ангел - Филипс Джадсон Пентикост - Страница 2

- Ни к чему хорошему это не приведет, Дэвид, то, о чем ты думаешь. Если бы какое-нибудь чудо и могло спасти меня, все равно слишком поздно. Я не верю себе. Я никогда больше не смогу смотреть на тебя не чувствуя стыда. Пожалуйста, Дэвид. Не пытайся придумывать и говорить что-то. Здесь нечего сказать. Просто иди и поблагодари Бога, что все случилось теперь, когда ты еще сумеешь выпутаться из этой истории целым и невредимым.

Она была права. Мне следовало просто встать и уйти. Но, господи боже, я не мог даже шевельнуться. Я забыл всю эту механику - встать, пойти, зажечь сигарету или вообще сделать что-нибудь. Это она поставила точку - или почти покончила.

Она поднялась.

- Дорогой Дэвид, - прошептала она. - Считай, что тебе повезло.

Я должен был сказать что-нибудь, чтобы остановить ее хотя бы на мгновение.

- Я люблю тебя, - выдохнул я, не узнавая собственного голоса. - Я не понимаю этого, но я люблю тебя. Если я когда-нибудь понадоблюсь тебе, знай, ты можешь на меня рассчитывать. Не важно, где я буду, я всегда приду, если ты позовешь.

- Если я когда-нибудь позову тебя, Дэвид, то не для того, чтобы спасти меня от Эда.

Ее ледяные пальцы коснулись моей щеки, и она ушла.

Ты понимаешь в этот момент, что не сможешь этого пережить.

Но все-таки переживаешь.

Следующие несколько дней я бесцельно бродил по улицам, время от времени складываясь пополам от непереносимой боли в желудке. Они женаты уже сорок восемь часов - уже семьдесят два часа. В голове моей непрерывно мелькали картинки - вот они где-то проводят медовый месяц, смеются, ласкают друг друга.

Я не мог есть. Но тем не менее каждый день что-то ел.

Я попытался напиться до полной отключки, но мне не нравится напиваться и не нравится похмелье.

Меня демобилизовали примерно через месяц. Я помню, как однажды утром взглянул на себя в зеркало и осознал, что все еще жив и я не умру просто так. Придется собраться и продолжать заниматься жизнью.

Незадолго до того, как меня призвали в армию, я получил предложение о работе, и мне обещали, что оно сохранится в силе до моего возвращения. Это была хорошая работа в аппарате окружного прокурора. Обещание сдержали. В тот момент юристы им не требовались, но меня взяли в отдел расследований. Тут и пригодился опыт в разведке, к тому же мне с самого начала везло на интересные дела.

Когда я рассказываю это сейчас, все выглядит очень просто. Я справился с потерей Гарриет. Через год выдавались дни, когда я действительно совсем не думал о ней. Через пять лет это превратилось в старую рану, которую я старался не бередить. К тому времени я уже был помощником окружного прокурора и работал двадцать четыре часа в сутки. Я избавился от привычки вспоминать. Но именно тогда, когда я от нее избавился, меня и приложило. Мне предстояло слушание в уголовном суде, и я забрел в зал заседаний на несколько минут раньше, когда еще разбиралось предыдущее дело. На свидетельском месте стоял Эд Брок.

Он выглядел великолепно: смуглый, улыбающийся. Судя по тому, что я услышал, он выступал свидетелем по делу о промышленном шпионаже. Он как раз закончил давать показания и, уходя со свидетельского места, заметил меня. Эд широко улыбнулся и жизнерадостно помахал рукой, но сразу направился прочь из зала, не попытавшись заговорить со мной.

Это дело вел мой хороший приятель Пат Коннорс, и позже я спросил его об Эде.

- Частный сыщик, - сказал мне Пат, - и чертовски хороший сыщик, хотя слишком ушлый, на мой вкус.

- А ты что-нибудь знаешь о его личной жизни? - Я опять ощутил в желудке жгучую боль, которая, как я думал, давно прошла.

- Я наводил о нем кое-какие справки, - сказал Пат. - Его показания были самым сильным оружием защиты. Он живет в Лонг-Айленде, в собственном доме. Женат. Ребенок.

- Ты видел его жену?

Пат ухмыльнулся:

- Я все гадал, что тебя так заинтересовало в моем деле, Дэйв. Жена у него - такая симпатичная натуральная блондиночка. Типичная домохозяйка, души не чает в своем ребенке - мальчику года три. Ты ее знаешь?

- Знал когда-то, - ответил я. - Мы с Броком служили вместе. До Кореи он был агентом ФБР.

- Ага. Он открыл свое дело три года назад. По образованию он юрист, насколько я понимаю. И скажу тебе, он знает все лазейки, какие только есть.

Значит, у нее ребенок и дела у Эда идут хорошо. Ни одно из моих мрачных предчувствий не оправдалось. Первое время я часто представлял себе, как она приползет ко мне, избитая и израненная, умоляя о прощении.

Через пару лет я снова увидел Эда в суде, но он только помахал мне рукой издали. Теперь это, правда, уже ничего не значило. Я знал, что могу столкнуться с Гарриет лицом к лицу и отнестись к этому просто как к встрече со старым другом. Единственным, что еще осталось после девяти с половиной лет, было то, что за все это время я не завел более или менее постоянных отношений ни с одной женщиной. Ни с кем я не чувствовал себя так спокойно и уверенно, как с Гарриет. Разумеется, и не мог чувствовать. Гарриет позаботилась об этом.

И вот через девять с половиной лет на мой письменный стол легло письмо, не вскрытое секретаршей, потому что на нем значилось: "Личное". Даже почерк не напомнил мне ничего, пока я не вскрыл конверт и не взглянул на подпись. Вот насколько я был близок к исцелению.

На конверте стоял почтовый штемпель "Нью-Маверик, Коннектикут", и она написала внутри свой адрес: "Колони-роуд, Нью-Маверик, Коннектикут".

"Дорогой Дэвид,

посылаю это письмо тебе в офис, поскольку не знаю твоего домашнего адреса.

Однажды ты сказал, что, если мне когда-нибудь понадобится твоя помощь, я могу на тебя рассчитывать. Я в отчаянном положении. Не мог бы ты приехать повидаться со мной? Поверь мне, Дэвид, если бы мне было к кому обратиться, я не стала бы бередить прошлое или старые раны.

Гарриет".

И я почувствовал, через девять с половиной лет, как мое сердце застучало о ребра.

Глава 2

У нее серьезные неприятности, сказал я себе. С мелкими неприятностями надо разбираться быстро. Тут нужен кто-то, кто может сразу что-то сделать. Ты звонишь по телефону. Серьезная неприятность требует серьезной помощи, и можно немного подождать, чтобы получить ее. Гарриет не позвала бы меня просто так, если только она не изменилась совсем.