Поход семерых - Дубинин Антон - Страница 46
- Предыдущая
- 46/69
- Следующая
Мария с белыми дорожками на щеках, дорожками, которые прочертили постоянно текущие слезы, нетвердой походкой подошла к нему. Они с минуту постояли друг напротив друга, а потом неожиданно единым порывом обнялись. Мария поцеловала сурового солдата в щеку, для чего ему пришлось слегка наклониться.
– Марк… Ты смотри там за Кларой. Береги ее…
– Я буду. Ты… Слушай, прости, если что не так.
– Все так, – покачала головой Мария. Слезы опять начали течь, но она не обращала на них внимания. – Все хорошо. И все будет хорошо, потому что ты очень хороший. Я люблю тебя, Марк.
Следующим был Гай, под чью ответственность оставалась аптечка вместе со званием полкового лекаря. Он сам шагнул навстречу к маленькой даме, рыцарю Грааля, раненному в сердце.
– Счастливо тебе, Мария. Удачной дороги. Я тебя люблю.
– И тебе… Я на тебя надеюсь. Я тоже люблю тебя, Гай.
Аллена она слегка встряхнула за плечи и притянула к себе. Он тоже готов был вот-вот разреветься, отчего и стоял как столб в ее объятиях.
– Эй… храбрый рыцарь Персиваль! Держись. Я в тебя верю… с самого первого дня и с каждым днем все крепче. Я тебя очень люблю, если ты не знаешь и сам.
– И я тебя, – прошептал Аллен, вдыхая аромат ее теплых волос. – Я буду помнить про каштан… Пусть он цветет, правда же, он будет цвести?..
Мария теперь обнимала Клару. С ней она простояла дольше всего, держа ее за руки. Беречь себя, изо всех сил беречь себя – вот было ее прощальное напутствие.
– Слушай, может быть, все же… – попросила Клара почти без надежды, просто как отголосок недавнего разговора. – Не разрывай наш круг. Пожалуйста.
– Я не разрываю. – Мария улыбнулась какой-то предсмертной улыбкой. – Я пытаюсь его сохранить. Помнишь: мыслью, словом, делом, неисполнением долга… Все это надо смывать. А тебя я люблю.
– Но…
– Тс-с. Не говори ничего. Ведь ты веришь Йосефу, когда он говорит, что невозможно расстаться с тем, с кем не хочешь расставаться?..
– Верю. – И Клара разжала руки Марии, навек отпуская ее от себя.
Последним был Йосеф, и Мария просто стояла напротив него, не решаясь его обнять и вообще к нему прикоснуться. Наконец он сам прижал ее к себе и поцеловал в лоб, как ребенка или мертвеца. Им не нужно было говорить.
– Да хранит тебя Господь, друг мой.
Она не смогла ответить, только смотрела. Какие у нее большие глаза, подумал Аллен, и эта мысль смутно напомнила ему что-то из прошлого, но оно ускользнуло, и Аллен не стал возвращать.
Мария оторвалась от священника и отошла от них всех на несколько шагов. Отбежала, как от прокаженных, и Аллен вновь увидел эту прозрачную стену, отделяющую их от нее, – ту же, что когда-то отрезала его от Роберта. И не имело значения, что Эйхарт поочередно пожимал им руки, что ладони их соприкасались – он тоже был по ту сторону стены.
– Я чувствую, что больше никогда вас не увижу. Никого из вас. – Голос Марии стал так тих, что слова скорее угадывались по движению губ. Слезы текли по губам и падали на мягкий дерн. Муж встал рядом с ней, возвышаясь над маленькой дамой как башня, и хотел положить ей руку на плечо. Но не положил. – Я буду молиться. Все время. И когда вы… те из вас, кто сможет… найдете его , то вспомните обо мне. Получится, будто и я с вами. Я это почувствую.
– Каштан, – так же тихо ответил Аллен, будто ничего более ценного он не мог ей дать. – Пусть он цветет, и все будет хорошо.
Мария кивнула. По ним обоим нельзя было сказать, что хоть что-нибудь, хоть когда-нибудь будет с ними хорошо, но они надеялись. И это – все, чем они владели.
– Только не оглядывайтесь, иначе я не смогу не броситься за вами следом, – так предупредила Мария, и потому пятеро граалеискателей пошли вперед без оглядки один за другим – по натоптанной тропинке к роднику. Аллен вспомнил жену Лота, и хотя за ним шумели тяжелые шаги Марка, он словно бы спиной видел Марию – маленькую и худую, с осунувшимся лицом. Как она стоит и смотрит. И будет так смотреть, покуда есть время. Набирать в себя их образы на всю оставшуюся жизнь. Господь, вот мы спускаемся с гор. О, дай нам вернуться домой. А что до тех, кто остался в горах…
Где-то, наверное, цвели каштаны. Спал в могиле Роберт Рой, единственный Алленов брат. «Они были хорошие люди, и с ними все кончилось хорошо». Откуда это, из какой книжки? Почему, когда сердце мое умирает, ум готов преподнести сотни дурацких цитат на все случаи жизни? Роберт, я хочу посадить тебе каштан на могиле, когда вернусь. Если вернусь…
Аллен стоял на палубе теплохода и смотрел, как за бортом клубится пенная полоса. Море было изумительно красивым, и небо тоже – с этим клонящимся к закату огненным шаром солнца. Белые острокрылые птицы – чайки, наверное – резали крылами сине-золотой соленый воздух. Интересно, почему самые красивые вещи настолько просты, что описывать их – чуть ли не дурной тон? Попробуй скажи кому-нибудь: «Как прекрасно закатное небо над зеленой толщей океана, когда величавую тишину нарушают только возгласы белых чаек»! За такую речь тебя тут же обзовут неоригинальным, а то и еще хуже. А что ж делать-то, если оно все так и есть? И море, и небосклон, и эти тоскливые прекрасные птицы…
К счастью, морской болезнью Аллен не страдал, и ему ничего не стоило так вот постоять, глядя на воду, обдуваемому легким ветерком, и поразмышлять о поэзии. Этого нельзя было сказать о бедняге Марке – плавание продолжалось вторые сутки, и все это время Марк пролежал в каюте с пачкой бумажных пакетов в руках, чувствуя, как желудок вольно странствует по его телу до горла от самого низа живота. И это при том, что на море был почти полный штиль.
– С… с… стихия хренова, тьфу на нее, – выругался он, когда сердобольный Аллен навестил его в последний раз. – Я знаю, почему оно такое большое… Потому что никому оно на фиг не нужно. Ни попить его, ни супчик сварить… Чума его побери, так и хочется ему назло вывернуть свой обед прямо в иллюминатор!
– Не пробуй, – испугался было суеверный Аллен, – нельзя так… Да и ругать море нельзя, оно может обидеться…
Но Марк и не собирался исполнять свою угрозу – от запаха моря его тошнило еще сильнее. Алленовы слова он обозвал вайкингскими предрассудками и попросил его молиться своему покровителю, Хальену Святому, чтобы тот пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста вытащил их из этой передряги и вернул на твердую землю.
Спорить с ним Аллен не стал – порезанные губы еще слегка болели; к тому же Марку опять стало плохо, и он со стоном потянулся к пакету, цветом лица напоминая молодой огурец…
Зная себя и свои взаимоотношения с великой стихией, Марк еще в Прайдери скромно поинтересовался, нет ли иного способа добраться до островов. Но денег на самолет им явно не хватало, по воде ходить никто не умел – и потому были куплены билеты во второй класс на фирменный теплоход «Инюсвитрин», названный в честь древней островной столицы. Теплоход, пожалуй, был слишком шикарный, но другой почему-то начинал ходить только через месяц, так что пришлось сэкономить на классе кают и, конечно же, на еде. Запасы у граалеискателей таяли просто на глазах.
Вольный портовый город Прайдери, названный в честь своего легендарного героя-основателя, оказался столь же красив, сколь и негостеприимен. Население его было самое разное – от горцев до потомков пресловутых вайкингов, когда-то осевших на этом побережье. Основным языком считался англский, но в городе можно было услышать как горский говор, так и чисто местные диалекты. Только одного языка здесь не слышалось совсем – ни на улицах, ни в порту, ни даже в кабаке возле пристани. И это был язык Республики.
По-англски из всей компании кое-как изъяснялся Аллен, этому обученный в университете, и, как ни странно, Йосеф. Причем говорил Йосеф чисто, без тягучего республиканского акцента, и это его умение пригодилось в Прайдери необычайно, если не сказать – спасло ситуацию.
- Предыдущая
- 46/69
- Следующая
