Поход семерых - Дубинин Антон - Страница 24

• Предыдущая
• 24/69
• Следующая

– Вот проклятие, да сколько же можно? – высказался Аллен, наткнувшись за выступающим корнем на очередного дядьку с банкой червяков.

– И я думаю: сколько? – неожиданно отозвался тот, оборачиваясь. – Мимо меня уже в третий раз топаете… Чего вам тут надо, у егеря нанялись, что ли, рыбу распугивать?

– Нужна нам ваша рыба, – независимо отозвался Аллен, стараясь казаться повыше ростом и постарше лицом. – Мы тут ищем, где помыться… в одиночестве.

– Да шли бы вы в баню! – И рыбак лениво закинул в воду удочку с новой наживой.

– Нет, зачем же сразу оскорблять?.. – возмутился Аллен, в присутствии Клары иногда становившийся очень храбрым (или очень склочным – как посмотреть).

– Кто вас оскорбляет-то? Оченно это надо… В городе баня есть, полмарки с носа за мытье. Вот туда бы и шли, раз такие гордые. А то – озеро своим мылом травить, рыбу пугать…

Поборники чистоты вернулись в лагерь окрыленные хорошей вестью. Идея бани и впрямь была встречена с восторгом всеми, кроме лишь одного Марка.

– Меньше дюйма – не грязь, а больше – само отвалится, – высказался он в своем обычном стиле и остался сторожить лагерь. Вслед нагруженной полотенцами экспедиции донесся еще один воодушевляющий афоризм: – Чтобы я, да голым задом, да в мокрую воду?! Не-ет, я в этом году уже мылся…

– Будем надеяться, что тебе сегодня не в нашей палатке ночевать, – заметила Мария, когда вся компания сидела у вечернего костра. Отмывшись от пещерной грязи, граалеискатели чувствовали себя на редкость хорошо, покой омрачало только отсутствие Йосефа. Пришел час тянуть обычный жребий – кому сегодня ночевать в «женской» палатке. Идею жребия предложил Роберт, и цель ее была – сделать так, чтобы никто не смущался. Аллену, например, спать рядом с Марией и Кларой очень не нравилось – он все время боялся, что будет им мешать, и не смел всласть повертеться в спальнике или раскинуть руки на полпалатки. Кажется, его чувства разделяли и остальные – кроме Йосефа, которому, кажется, было все равно.

– Сейчас посмотрим, мэм, к кому из нас милостива судьба. – И Марк потянулся к палочкам, зажатым Кларой в кулаке. – Ого! Короткая! С первого раза! Ничего не поделаешь, драгоценные дамы, сегодня я – ваш удел.

– Тогда будь любезен хотя бы снять носки, когда полезешь в палатку, – не упустила случая его подколоть Мария. – И оставь, пожалуйста, их снаружи. Жизнь нам с Кларой дорога, не хотелось бы умереть от удушья.

– О, как вы жестоки, мэм! – возопил Марк, воздевая полную чая кружку-«сиротку» над головой. – Оставить бедные маленькие носки вовне, в темноте, на холоде, в конце концов… В полном одиночестве… Да у вас каменное сердце!

– Они же – химическое оружие, – не сдавалась Мария. – Лучше спи с автоматом, чем с ними, а они пусть вход сторожат…

– Но им будет так одиноко, – вздохнул Марк, отхлебывая чай. – Как верным вассалам без своего господина. Как телу, у которого отлетела душа…

– У носков нет души, – засомневался Гай, шевеля палкой в костре.

– Смею заметить, душа носков – это мои ноги, – возразил бывший солдат, не без удовлетворения наблюдая, как морщится и вздыхает утомленная Мария. Этим двоим, казалось, доставляет огромное наслаждение цепляться друг к другу по пустякам. – Так что ждите, жестокая донна, маленькие верные носки будут всю ночь скрестись у входа, просясь обратно, и виною этому будете вы!

– Марк, уже даже я не могу, – взмолилась Клара. – Неужели нельзя просто так, в тишине, посидеть у костра?! Смотрите, какие угли красивые…

«Мы как дети, – подумал Аллен, наблюдая за игрой алых всполохов среди темноты. – Нам снился страшный сон, и он еще жив в памяти, но мы уже веселы, шутим и радуемся, потому что это был только сон… А интересно, что мы будем помнить через месяц про этих призраков? И будем ли?..»

– Где же он все-таки пропадает? – нарушил Роберт затянувшееся молчание. Мысль о Йосефе явственно присутствовала у костра некоей молчаливой фигурой, но Роберт первый высказал ее вслух.

– Если до утра не появится – пойдем искать, – отозвался Гай. Аллен молча кивнул в темноте.

Не так давно Роберт уже спускался в подвал, но пройти далеко ему не пришлось: на оклик почти сразу донесся отдаленный и тихий, но ясный ответ.

«Все в порядке, не отрывайте меня от дела, – крикнул Йосеф, – я вернусь, когда закончу!» Самого же священника Роберт во тьме не разглядел: видно, его свечки уже догорели.

– Не отвлекайте вы его больше, – внезапно вмешалась Мария, – он знает, что делает. Придет, когда сможет.

– Ждем до утра. – Роберт непреклонно покачал головой. – Клара, если ты можешь… Не расскажешь, как ты стала послушницей? При таких родителях, как твои, это ведь было нелегко?

– Тут особенно рассказывать нечего. – Клара пожала плечами. – Я просто жила, жила, как они мне велели, по их выбору училась в дорогой школе, поступила в институт – тоже по их выбору, а сама все время думала, что же мне надо, именно мне самой. Где же мойединственныйпуть. Вы ведь верите в путь? В то, что у Господа есть для каждого совершенно особенное призвание? – Все послушно закивали, Клара слегка покраснела. Аллен словно бы увидел ее лет десять назад – бледную серьезную девочку, сидящую за книгой, думающую… о пути. Черноволосую больную девочку, вокруг которой все пляшут, как вокруг елки, страшно одинокую, лежащую в чистенькой постели без сна, думающую, думающую… – А потом, когда я поняла, я просто сделала, что было должно. Вот, собственно, и вся история. Не очень-то она длинная.

– Скандал, наверное, был? – улыбнулся Роберт девушке. – С родителями… скандалили?

– О, еще как. – Та поежилась. – Они даже устроили семейный совет. Вроде Вселенского Собора. Девиз у собора был – «Помешаем нашему несчастному ребенку себя погубить!». Пригласили бабушек и одного дедушку, из города Сен-Винсент выписали двух теть… Я их до этого и не видела никогда в жизни! Чего там только не наговорили… Особенно одну тетю я запомнила: как она встала, ударила кулачком по столу – аккуратно, чтоб не ушибиться – и сказала: «Религия зашоривает людям глаза! В религию уходят из трусости!» Правда здорово?..

– А ты что?

– А я не помню… Кажется, я так тогда устала, что начала смеяться, пока не потекла горлом кровь… Но это все пустяки, самое страшное – когда мама приходила со мной говорить и начинала плакать. Я себя такой убийцей чувствовала! У мамы ведь слабое сердце, ей нельзя волноваться… – Клара помолчала. – Но что мне было делать? Я уже выбрала… И потом все это как-то само утряслось. Дело в том, что я очень люблю своих родителей, но себя убить ради них не могу, вот Господь мне и помог уйти… Так ведь часто бывает – когда люди убивают других своей любовью…

Все молчали, каждый думал о своем. Искры тихо потрескивали на лету.

– Да, – внезапно сказала Клара, будто о чем-то, что собиралась, но забыла сообщить. – У меня ведь никогда не было друзей… кроме вас. В монастыре – там другое. Я там уже полгода прожила – и ни с кем себя не чувствовала близкой, хотя всех сестер очень люблю. Вы – мои первые друзья. Поэтому, если у меня что-нибудь не так получается в дружбе, вы не обижайтесь. Я на вас учусь. Все дружить в детстве учатся, а я вот – сейчас… И это, оказывается, очень замечательно.

Мария тихонько обняла ее за плечи.

– Спать пора, – сказал Роберт, посмотрев в сторону пещерного лаза, и все поймали себя на мысли, что опять волнуются о Йосефе.

Йосеф объявился на рассвете. Выбрался наружу, шатаясь от усталости, добрел до костра и, не желая никого будить, уснул прямо на земле, положив голову на бревно. Там его и нашел ранняя пташка Гай, и лагерь огласился радостными криками. Йосеф проснулся, смущенно протер глаза и спросил, впрямь ли нужно немедленно идти и нет ли какой-нибудь еды или чаю. Мария стремительно выскочила из палатки и накормила его, беспрестанно ругая за сон на земле и при этом называя его на «вы», что сочеталось очень странно.

• Предыдущая
• 24/69
• Следующая