Спящая Анжель - Дубчак Анна Васильевна - Страница 2

• Предыдущая
• 2/3
• Следующая

— Проходи, садись в кресло. Ты мне все-таки скажи, как тебя зовут по-настоящему…

— Я же сказала, Эсми.

— Ну, хорошо, Эсми — так Эсми. Можешь посмотреть картины, если тебе интересно.

Можно даже потрогать.

— Может, их еще и лизнуть? — усмехнулась гостья и устроилась с ногами в кресле.

Но Берта уже не слышала ее. На кухне она быстро уложила на сковородку натертую солью утку, порезала яблоки. И подумала, что где-то она уже эту девицу встречала и кого-то она ей очень сильно напоминает… Но где? И кого?

С бутылкой шампанского она вернулась в мастерскую.

— Ты где-нибудь учишься?

— Это так интересно? Конечно. В школе.

— У тебя есть родители? Кстати, они не волнуются, что тебя так долго нет дома?

— Нет. Мама сейчас на работе, а папы нет вообще.

Берта, открыв с трудом бутылку и расплескав шипящее вино, разлила его по бокалам.

— За тебя, Эсми.

— Спасибо.

Берта подумала, что не будь она сейчас так выпотрошена Воронцовой, она бы просто так не отпустила девочку, а сделала бы с нее непременно несколько набросков. Она пленяла мужчин и женщин, то есть забирала их в плен, подбирая прямо с улицы. Приводила домой, кормила, отогревала, разговаривала со своими «пленными», а потом усаживала, надевая на них невообразимые одежды, и рисовала — глаза, губы, волосы, морщины, руки, мысли… Некоторые из них потом возвращались, чтобы еще раз вкусно поесть, поговорить или просто скоротать у нее время.

Но Берта редко писала их во второй раз. Она мысленно расставалась с этими людьми, ставшими ей близкими, в тот самый момент, когда сладкое томление охватывало ее и держало в своих горячих тисках, пока она работала кистью. Когда же ложился последний мазок, движение останавливалось, наступало полное опустошение. Это было своеобразным актом любви, почти физическим, приносившим удовлетворение. Вот почему, как ей казалось, у нее не получалось романов с мужчинами: им казалось, что она в них видит только живые портреты.

Теперь вот она «пленила» Эсми. Хотя, возможно, наоборот. Берта вспомнила, что собиралась спросить свою гостью о том, зачем же она все-таки забралась в ее машину.

— А если бы я была мужчиной? — И тут же, задав вопрос, она поняла, насколько он нелепо прозвучал.

— Я сначала так и подумала, что вы — мужчина. Вы действительно ужасно похожи на парня.

Берта густо покраснела.

— И ты собиралась… — начала догадываться она.

— Конечно, я же с женщинами дела не имею.

— Какого дела?

— Обыкновенного, — она откинулась на спинку кресла и сделала несколько больших глотков. — У вас там что-то горит.

Берта вернулась с дымящейся уткой.

— И давно ты этим занимаешься? — Она уже мысленно прикинула, сколько может стоить это розовое воздушное платье, и теперь, к своему стыду, она с еще большим интересом принялась разглядывать Эсми.

— Нет, примерно с год.

— А мама знает?

— Конечно. Она говорит, чтобы я не переутомлялась.

— Хочешь утку?

— Да. Я вообще люблю все вкусное, приятное и веселое. Я ведь для этого и живу.

— Вот как? А для чего же живут остальные?

— Кто для чего, — невозмутимо ответила Эсми. — Это их дело. Я считаю, что моя голова — сито, через которое я пропускаю жизнь.

Все лишнее уходит, а то, что мне нужно, — остается. И я никому его не отдам.

— Кто же это над тобой так поработал? — Берта чувствовала, что начинает терять ощущение реальности. — Тебя кто-нибудь научил этому?

— Этому не учатся. Это или есть, или нет, — ответила девочка-философ. — Так где же обещанная утка?

Берта, обжигая пальцы, разорвала на несколько сочащихся жиром кусков свою утку, обложила ее огненными ароматными яблоками и, все еще с трудом веря, что именно с ней сейчас происходит, поставила блюдо перед гостьей.

«По всем каноническим законам данного социального, так скажем, жанра, — пыталась она проанализировать невероятный факт присутствия Эсмеральды в своих стенах, — эта девочка — исчадие ада. Но как она хороша, эта дочь дьявола, как нежна и даже по-своему умна. Надо же, она вывела собственную философию радостного восприятия жизни и теперь вполне счастлива».

— Яблоки слишком сладкие, нужно было взять зимний сорт, — со знанием дела заметила Эсмеральда, смакуя крылышко. — А поработала надо мной я сама, — вернулась она к прозвучавшему вопросу. — Я люблю мужчин.

Они добрые и отдаются мне с первого раза.

Они у меня вот здесь, — и она крепко сжала свой крохотный кулачок. Берта заметила на пальцах золотые кольца.

— Ты считаешь, что я некрасивая? — неожиданно для себя спросила Берта, и ей показалось, что она просто сходит с ума.

— Вы — художница, вы делаете то, что хотите, вы свободны, у вас есть деньги, машина, вот эта огромная квартира. Значит, вы тоже нашли ВКУС ЖИЗНИ.

Берта вздрогнула словно от укуса осы. Перед глазами вновь возник красный бархат, осыпающаяся пудра на впалых желтоватых щеках, черные сухие глаза, почудился запах камфоры… Ее чуть не стошнило.

— А что такое вкус жизни? — отогнав наваждение, продолжила она допрос.

— Это стремление к наслаждениям.

И нужно только много денег, чтобы это понять и оценить. Люди ведь, как правило, довольствуются самым малым. И напрасно!

Ведь ощущение сытости — еще не наслаждение.

— Значит, ты залезла ко мне в машину, чтобы заработать деньги?

— Значит.

Телефонный звонок заставил их замолчать.

Берта вспомнила о своем принце. Он был молод, красив, она любила его.

— Да, я слушаю. Господи, конечно, жду! Где ты? Почему не едешь? Что?.. Я ничего не понимаю. А на автобусе нельзя? Как это глупо! Я купила шампанское, мы тут его… Кто мы? Я и моя гостья. Приезжай поскорее, она прелесть что такое… Вылитая ренуаровская Анжель… Только сейчас, кстати, вспомнила, — обратилась она уже с улыбкой к Эсми, — теперь я поняла, где я тебя видела раньше… — И уже в трубку:

— Ну так ты едешь? Прошу тебя, не смеши людей. Что это значит — денег нет? Ничего не хочу слышать. Ждем. — И она бросила трубку.

— У вашего друга нет денег? — разочарованно произнесла Эсмеральда. — Такого быть не должно. Во всем должен быть порядок. Если мужчина не в состоянии доехать до своей женщины на такси, да еще осмеливается говорить это по телефону, он не мужчина. Я лично так считаю.

— Ты не права, Эсми. Он умный, добрый и очень хороший человек. К тому же прилично зарабатывает, между прочим. Хотя действительно странно — ведь раньше с ним такого не случалось… Налить еще шампанского?

— Налейте. А про какую такую Анжель вы сейчас говорили?

Берта встала, но тут же покачнулась и едва не упала.

— Голова кружится… Я, наверное, слишком много выпила. Сейчас принесу тебе альбом и покажу твою копию, но прежде… прежде мне нужно кое в чем тебе признаться… Вот ты только что сказала, что любишь мужчин. А за что, скажи на милость?

— За то, наверно, что они любят меня. Им не жалко на меня тратить деньги. Если же мужчина скуп, то в этом виновата только женщина. Как вам объяснить, все и просто, и сложно. Я, к примеру, не люблю старых и некрасивых мужчин, хотя и среди них встречаются сущие ангелы…

— А я вот не люблю мужчин. Мне они кажутся совершенно не приспособленными к жизни, слабыми, лживыми… У меня был муж, знаешь, Анжель, его раздражало, что я пишу. Он затыкал нос платком, смоченным туалетной водой, и стонал на диване до тех пор, пока я не убирала мольберт и не убегала из дома. Спрашивается, о чем он думал, когда женился на художнице?

— Дело в том, что мужчинам не нужны ни художницы, ни музыкантши, им нужна просто женщина, причем без затей… Послушайте, я до сих пор не знаю, как вас зовут.

— Берта.

— Понятно, тогда и я Гретхен.

— Но я серьезно.

— Хорошо. Так вот, Берта, вы намного старше меня, я знаю, вам неприятно это слышать, конечно, но как же так получилось, что вы, прожив так много, не поняли самого главного? Миром движет мужчина. Мы их сопровождаем. Но мы должны со вкусом их сопровождать… понятно, куда, да? — Она засмеялась.

• Предыдущая
• 2/3
• Следующая