Освобождение (ЛП) - Лейк Кери - Страница 31

Она хмурит брови, закрывает глаза, и я вижу, как с глубоким вздохом поднимается ее грудь.

— Я сообщила эту информацию человеку, который, совершенно точно, явился к нему в отель и убил его.

Я останавливаю машину напротив ее дома и глушу двигатель. Независимо от того, мазохистка ли эта девушка, или просто от природы такая совестливая, она не может перестать себя казнить.

Фыркнув, я провожу рукой по лицу.

— Айви, у тебя только что умерла бабушка. Сейчас просто... займись собой. Не забивай себе голову тем, чего уже не можешь изменить.

Она резко поворачивается в мою сторону и, нахмурив брови, язвительно смотрит мне в лицо.

— Не забивать голову? Это гложет меня уже много лет. Много лет, Дэймон. И это еще не все, — дернув подбородком, она устремляет свой взгляд на мою грудь. — Разверни записку моей бабушки. Прочти ее.

— Я сделаю это позже.

Айви смотрит на меня глазами полными протеста.

— Нет. Сейчас. Прочти ее прямо сейчас.

— Айви, давай…

— Сейчас! Прочти ее немедленно!

Не сводя с нее взгляда, я сую руку в карман и достаю оттуда записку. Развернув ее, я вижу рукописные строчки и заголовок: Дорогой святой отец.

На случай, если перед смертью мне не удастся исповедаться в своих грехах, я чувствую себя обязанной очистить свою душу, дав огласку тому, что мне рассказали много лет назад. Из-за ухудшающегося здоровья я считаю необходимым записать свои мысли, пока еще нормально соображаю и нахожусь в здравом уме, чтобы передать все это своей самой доверенной сиделке, Аните. Я долго держала это в себе, опасаясь того, что может случиться с любовью всей моей жизни, с моей единственной внучкой Айви Мерсье. Но я не хочу забирать эту тайну с собой в могилу, и поэтому можете считать это моей предсмертной исповедью.

Сперва Вы должны понять, что моя внучка всегда была очень веселым ребенком, поэтому даже не смотря на свою болезнь я видела, что ее что-то беспокоит. Сквозь слезы она рассказала мне о мужчине, который пришел к ней на работу и потребовал у нее медицинскую карту человека по имени Ричард Розенберг. Я никогда не забуду его имени, потому что вслед за этим произошла череда очень печальных событий. Не прошло и трех дней после того, как она отдала карту этого человека, как мистера Розенберга нашли мертвым. Он был замучен до смерти, а его труп — выброшен в мусорный контейнер возле отеля. Айви выразила искреннее сожаление и раскаяние, чувствуя себя виновной в смерти этого мужчины, с тех пор она годами себя казнит. Хотя я и убеждала ее обратиться в полицию, она сказала мне, что, если она хоть словом обмолвится о случившемся, этот Кэлвин, который требовал от нее медицинскую карту, убьёт нас обеих. Позже от своей подруги, которая работает в том отеле и случайно подслушала разговор следователей, я узнала, что этот Ричард Розенберг приезжал сюда по поручению своего клиента, чтобы обеспечить свидетеля по делу известного преступника. Человека по имени Энтони Савио.

Немного помедлив, я смотрю на написанное на листе бумаги имя своего отца, и вдруг письмо приобретает новый смысл. Теперь это не просто исповедь или упоминание адвоката, чьи контактные данные хранились в телефоне моей покойной жены, а кусочки головоломки, которые ускользали от меня последние восемь лет. Это вынуждает меня читать дальше.

Через несколько дней после того, как обнаружили труп Ричарда Розенберга, у себя в доме были найдены мертвыми невестка и внучка Энтони Савио. Я убеждена, что в смерти адвоката, а, возможно, и женщины с ребенком повинен Кэлвин. Он злодей, вознамерившийся сделать несчастной жизнь моей внучки. Я хочу, чтобы Бог знал, что моя внучка Айви невиновна и заслуживает прощения за те грехи, которые совершила.

Храни Вас Господь,

Адель Мерсье

Я смотрю на зажатое у меня в руках письмо, и чувствую, как по венам струится ледяной гнев.

— До сегодняшнего вечера я не знала, что это твоя семья.

Голос Айви — диссонирующий звон на фоне гула шумящей у меня в ушах крови. Бессвязный звук, которому не под силу выдернуть меня из потока нахлынувших образов, такого стремительного, что моему сознанию за ним не угнаться.

Визитка с контактами адвоката, которую я вытащил из телефонного футляра Вэл. Написанный на обороте номер в отеле. Те несколько раз незадолго до ее смерти, когда я пытался до нее дозвониться, но она не отвечала на звонки. Ее озабоченность, которую я, должно быть, принял за беспокойство из-за стоимости лечения Изабеллы.

— Я вообще ничего не понимаю.

— Энтони Савио — это твой отец?

— Да.

— Насколько я поняла, Ричард Розенберг был адвокатом, приехавшим за свидетелем, который мог бы дать против него показания. В номере адвоката нашли сломанный цифровой диктофон и пустой портфель. Полагаю, что все, что у них на него было, давно уничтожено. И я абсолютно уверена, что его убил Кэлвин или кто-то, кто с ним работал.

Айви шмыгает носом, и, повернувшись к ней, я вижу, что она вытирает со щеки слезы.

— Есть еще кое-что. В одну из проведенных с Кэлвином ночей я, пока он был в отключке, стала рыться в его вещах, пытаясь найти хоть какую-то информацию. Не то чтобы это имело значение, но мне нужно было знать. Мне нужно было знать, убил ли он того адвоката. Я нашла фотографию твоей жены и дочери с прикрепленным к ней адресом. Я узнала их по выпуску новостей после убийства.

— Нет. В полиции... мне сказали, что это был взлом.

Даже когда с моих губ слетают эти слова, я знаю, что всё это ложь. Я никогда не верил в этот бред, но сейчас цепляюсь за него, хотя бы ради собственного рассудка, потому что картина, нарисованная Айви, не укладывается у меня в голове.

— Вэл не стала бы свидетельствовать против моего отца.

— Ты уверен?

Я уверен? Испытывала ли она к моему отцу хоть что-нибудь, кроме презрения? Возможно ли такое, что она воспользовалась шансом засадить его в тюрьму за то, во что была посвящена во время нашего брака и своей работы бухгалтером? И на что бы она ни пошла, лишь бы оплатить растущие больничные счета Изабеллы, потому что, уж тот, кто отважился устроить охоту на моего отца, несомненно предложил бы хорошую сумму наличными.

— Это значит, что... Кэлвина нанял мой..., — я качаю головой, не в силах отбросить эту возможность, эту тонкую нить, благодаря которой все кажется вполне правдоподобным.

— Я же тебе говорила. Кэвин — мерзавец, который творил ужасные вещи.

Сжав руки в кулаки, я борюсь с желанием поддаться нарастающему во мне гневу по отношению к Айви, к единственному на данный момент соединительному звену. К единственному, что связывает меня с этой хаотичной неразберихой, терзающей мою совесть. К живому, дышащему катализатору моей боли.

— Почему ты раньше мне об этом не сказала?

— Я не знала, что это твоя семья. Мужа этой женщины звали Энтони Савио-младший, о нем не было ни слова.

— После их смерти я сменил имя. Я стал священником, чтобы начать все с чистого листа. Чтобы уйти от ненависти и этой... жизни.

— Прости, Дэймон. Если бы я не дала ему ту медицинскую карту, он бы не нашел твою семью. Это моя вина.

На меня накатывает новый приступ гнева, и я сдерживаю его, чтобы разобраться с несовпадающими частями этой истории.

— В этом нет никакого смысла. Зачем Кэлвину ехать в больницу, чтобы узнать, где тот остановился? Откуда, черт возьми, ему вообще стало известно, что Розенберг туда попал?

— Один из охранников увидел его на мониторах камер слежения. Я же сказала, у него есть связи в полиции и охране. Глаза по всему городу. Он по земле ходить не достоин за то, что сделал. За то, кому причинил боль.

Наверное, поэтому мне и солгали в полиции. Поэтому выставили это как обычный взлом и закрыли дело так, словно оно не нуждалось в дальнейшем расследовании. Так, словно моя жена и дочь погибли из-за чего-то несерьёзного и бессмысленного.

— И ты не знала, что это я? Конечно. Айви, ты все это спланировала. Ты водила меня за нос, чтобы я сделал за тебя грязную работу, — я даже не могу заставить себя на нее взглянуть из-за боязни сотворить что-нибудь жуткое, о чем очень пожалею, когда весь этот шок пройдет. — А теперь ты выдумываешь какую-то сфабрикованную историю, и я его для тебя убиваю. Ты лгунья и манипулятор. В тебе столько дерьма, что оно буквально льется у тебя из глаз.