Белый Волк (СИ) - "Gamlet Pak" - Страница 30

— А чего это вы вдруг меня обсуждали? Я что, киноактриса какая-нибудь с голыми титьками?

— Ты охраняемое лицо, — опять зевнул Самасад. — Так что хочешь не хочешь, а говорить про тебя нам приходится. И по делу, и из любопытства тоже. Да ты не бери в голову. Не имеешь — и ладно. Я так и сказал.

— Надеюсь, ни на что не спорили?

Зевота Кирилла мгновенно прошла:

— Ты что, строишь водохранилища?! Но, блин горелый, ты же мне сам тут неделю назад вещал, как вы на пару с академиками реакторы запускаете и линию ЛЭП сверхпроводимую строите!

— Не линию, а просто кабель, — поправил его Белокотов, — и не ЛЭП, а экспериментальный отрезок двести метров длиной, и не я, а НИИ Кабельной промышленности в соавторстве с Московским авиационным институтом. До реальных сверхпроводимых ЛЭП у нас в России еще лет десять не дойдет. А вот отдельные приборы и рабочие узлы для ускорителей, микроскопов и реакторов мы на основе криоэлементной базы делаем давно. У них нет внутреннего сопротивления, и поэтому они имеют на порядки большую точность в работе. Ну, и расход энергии опять же меньше выходит. Я же кабельщиков всего лишь консультировал.

— И при чем тут водохранилища?

— Сейчас попробую рассказать, — выкатился на проспект Белокотов. — Ты знаешь, сколько нужно времени, чтобы в штатном режиме остановить атомную электростанцию? Даже не остановить, а просто снизить мощность с рабочей до минимальной? Сутки! Понимаешь? Сутки! А как думаешь, сколько времени нужно, чтобы остановить угольный блок электростанции мощностью в жалкие триста мегаватт?

— Ну, не знаю, — прищурился Самасад. — Представляю, какого размера там котлы. Пока топливо прогорит, пока сами остынут… Сутки?

— В этом отношении лучше всего газовые станции. Но у них тоже имеется полный комплект своих заморочек, начиная от выбега турбин и заканчивая проблемами газовых магистралей, в которых возникают скачки давления при снижении выработки и проблемы падения оного при запуске. В общем, в идеале, для предельной экономичности любые тепловые станции должны работать в режиме стабильной нагрузки. Потому как всякая попытка их включения и выключения связана с гигантскими проблемами как технологического характера, так и банального перерасхода топлива. Единственная система, которая позволяет легко маневрировать мощностью, — это гидроэлектростанция. Там все просто: задвижку открыл — электричество пошло, закрыл — не пошло. Приоткрыл наполовину — турбина крутится с половинной мощностью. Для рек это, конечно, беда. Уровень воды то повышается, то понижается, нерестилища заболачиваются или пересыхают, берега подтапливаются, пашни засаливаются — но технически эти циклы эффективны и оперативны. Это считается «маневренная мощность».

— Ну, наконец-то мы заговорили о водохранилищах, — кивнул Кирилл.

— Подожди. Теперь выгляни в окно и вспомни, как мы живем. Ночью везде тишина, никому ничего не надо. Утром толпа встает и включает свет. Бдзинь! — потребление электричества скачет. Потом поднимается солнце, народ выползает к машинам — потребление падает. Потом они приезжают на завод, включают станки, и нагрузка на сеть — пи-и-у! — в несколько раз к потолку. А вечером станки везде выключили, и она сразу — кирпичом вниз. А потом стемнело, все сели к телевизорам, и ага: дядя, давай электричество! Получается в итоге, что днем у нас есть три серьезных пика потребления, не считая пары десятков маленьких, а ночью АЭС и «угольники» работают вхолостую, поскольку нагрузки на них нет, но загасить их с такой скоростью, с какой скачут запросы потребителей, физически невозможно. И что нам в такой ситуации делать?

— Что? — терпеливо переспросил Кирилл.

— Мы строим гидроаккумулирующую электростанцию. Перегораживаем какую-нибудь речушку, ставим в плотину турбину и ночью, когда электричества в сети, как блох на обезьяне, закачиваем воду наверх, за плотину, затапливая там все вокруг: леса, луга, нерестилища, пляжи. А днем через те же турбины сливаем воду вниз, отдавая обратно в сеть примерно треть от затраченной на перекачку энергии. В реальности такие перекладывания на закачку-слив случаются по двадцать раз на дню, но суть от этого не меняется. Таких гидроаккумулирующих станций сегодня в России строится… — Белокотов прищурился, вспоминая: — Ленинградская, Загорская, Зеленчугская, Владимирская, Курская, Волоколамская… Ну, общим счетом около десятка узлов гигаваттной мощности.

— Значит, ты все-таки строишь водохранилища?

— Да все наоборот! — чуть не выкрикнул Белокотов. — Я хочу запретить это мракобесие раз и навсегда! Ты даже представить себе не можешь, что за маразм там творится! Ты понимаешь, не прудик, не два — десятки километров! Десятки квадратных километров нормальной, полноценной плодородной земли собираются тупо затопить! Вот взять — и затопить! Леса, поля, деревни. Хрясь — и под воду. Вбить в этот кошмар миллиарды рублей, залить километры бетона. И все ради чего? Ради банальной маневренной мощности! Вместо того, чтобы поставить компактную и дешевую станцию на сверхпроводимых аккумуляторах, которая будет иметь на порядок больший КПД, не станет портить природу и может быть втиснута в любую инфраструктуру, — они банально закапывают деньги в землю! И ничем это твердолобое упрямство не пробить! Везде сидят махровые старперы, которые сделали в детстве диссертации на «гидре» и рогом упираются, ничего менять не дают! Никаких новых технологий, никакой сверхпроводимости, никакой природы, никакой компактности. Они… — Он отпустил руль и затряс обеими руками. — Они просто не соображают ничего в современной физике и энергетике! Высидели себе задницей посты еще при Берии и ничего менять не позволяют!

Они покосился на ошалевшего от такой горячности телохранителя и замолчал. Через минуту поинтересовался:

— Мы о чем говорили-то?

— Спасибо, ты ответил во всех подробностях, — кивнул Кирилл. — Повторять не нужно.

— А почему вопрос-то такой возник, я не понял?

— Ты не поверишь, Костя! Главный леший всех русских лесов крайне высоко оценил твою работу по спасению его зверей, грибов и ягод и очень просил передать его большую благодарность.

Белокотов расхохотался:

— Ну да, само собой! Если бы белочки и ежики знали, как я дерусь за их сухие квадратные километры, давно бы поставили мне памятник из шишек. Бьюсь, как зверь! Надо это, грамоту такую нарисовать. Буду награждать отличившихся сотрудников. «Благодарность русского лешего» с поощрением из фонда заработной платы. А что, хорошая идея!

— Хорошая, — согласился Самасад. В отличие от развеселившегося товарища он пребывал в слегка ошарашенном состоянии. Такого поворота событий он точно не ожидал. Итак, лесной леший Укрон платит ему золотыми кладами за защиту ученого, который борется против затопления больших лесных площадей. Все логично. Но вот только каким образом леший узнал про эти исподние научно-технические дрязги?! Может, у него еще и в Думе собственное лобби имеется? И друзья в аппарате президента?

— У меня есть заманчивое предложение, — повернулся к нему Белокотов. — Я, чтобы парковку не искать, перед управлением выскочу, а машину тебе оставлю. У тебя наверняка дела какие-нибудь есть, хлопоты. Съездишь, разберешься. А я, как вечером домой соберусь, тебе звякну, и ты меня заберешь. В Росатоме внутри безопасно, а наружу я выходить не буду. Честное пионерское! Согласен?

Еремей похлопал себя по нагрудному карману. Его документы и права были с собой.

— Давай попробуем.

Вечером Костя встретил машину, стоя рядом с уже знакомой Кирилл круглолицей девицей. Все вместе они отправились в ресторан. Правда, Самасад, решив следовать профессии, устроился отдельно, за самым дальним столиком — дабы в личную жизнь Белокотова не встревать. Когда же голубки наелись — занял место за рулем, предоставив им ворковать на заднем сиденье и всячески изображал из себя наемного водителя. И вроде бы — получилось. Девица ни одного вопроса не задала, Костя тоже делал вид, что все так и должно быть. И даже ненавязчиво придержал гостью на улице, чтобы Кирилл смог войти в парадную первым.