Ты здесь? (СИ) - "skillful lips" - Страница 22

Прошло уже около двух недель с тех пор, как посиделки в доме Айви закончились моим потерянным вспоминанием. Мы с ней до сих пор обходим эту тему стороной: после всех моих слов, вылившихся в слезы и объятия, Айви еще очень долго делилась со мной собственными переживаниями, сказав, что впервые сумела рассказать о себе так много. Я был благодарен, ведь её ровный и спокойный голос буквально убаюкивал, а объятия, в которых мы провели остаток вечера, чувствовались острее, чем все, что я ощущал после того, как умер.

Мне казалось, что вместе с её сердцем мое отстукивает тот же самый ритм, а дыхание — спокойное и размеренное — сливается с её воедино. Воспоминания об этом отдаются неловкостью, стыдливо обжигая разум. Помимо того, что я позволил себя утешить, расплакавшись, как самый настоящий ребенок, чувства к ней стали приобретать какой-то весьма неожиданный для меня оборот. Чем больше смотрел на нее, тем сильнее хотел узнать. И это выливалось не только в желание слушать, слышать, смотреть.

Коснуться. Я неистово желал прикоснуться к ней. Как в бреду протянуть руку, пальцами проходясь по мягкой коже.

Но не мог. И это чувство с каждым разом тяготило все сильнее.

— Я хочу купить комнатные цветы, — воодушевленно произносит Айви, поставив на стол тарелку с тостами, что покрыты сливочным маслом. Следом опускается кружка с чаем. — Гортензии или, может, агавы. А еще кучу подушек для кровати, чтобы было что обнимать. Тот рисунок в комнате, кстати, — твое творение?

— Ага, — киваю. — Один мой друг сказал, что он напоминает верблюда.

— Ну, знаешь, жираф из него так себе, — смеется. Я обижено фыркаю.

— Мне было семь! Что вы все к нему прицепились?

— Расслабься, мои каракули в семь лет вообще не были похожи на что-то человеческое.

— Зато теперь ты с легкостью можешь нарисовать то, что видишь, — улыбаюсь. Айви кивает, после чего садиться напротив и вгрызается в тост. — А у меня с этим как-то не задалось. Жалею, что не пошел на курсы рисования.

— Я редко рисую. Это было единственным, что отвлекало меня от реальности происходящего, не говоря про книги и попытки писать что-то свое.

— Как ты пришла к этому?

Она задумчиво пережевывает, языком проходясь по нижней губе — слизывая, таким образом, растекшееся масло.

— Захотела создать свой мир, где меня любят. Начала со стихов, а потом вдруг осознала, что писать истории — куда интереснее. Ты можешь придумать своего идеального героя, описать его, дать ему черты характера, что оживят не только на письме, но и собственном воображении. Так я и начала создавать сначала семью, а затем друзей. С парнями было сложнее, ибо их вниманием я обделена не была, но мне оно было неинтересно, — пожимает плечами Айви.

Я усмехаюсь.

— А сейчас?

Она изгибает бровь.

— Что ты имеешь в виду?

— Сейчас оно тебе интересно?

Ты тупица, Лео. Зачем задавать такие вопросы? И что вообще на тебя нашло, кусок прозрачного придурка?

Айви секунду серьезно изучает мое лицо, видя смятение, а затем начинает смеяться. Громко и заразительно, отчего паника, подкатившая к горлу, резко обрушивается куда-то в район желудка.

— Ну, — она утирает большим пальцем краешек губ, — сейчас мне интересно внимание одного призрака.

Я задерживаю дыхание.

— В научных целях, естественно.

— Ты специально выдержала театральную паузу?

— Сколько вопросов, мистер призрак! Кажется, мы начали свое обсуждение с рисунков.

Я смеюсь. Айви тепло мне улыбается, поднося кружку к губам. Ломанные лучи делают радужку её глаз неимоверно красивой — будто снег, медленно тающий в моих ладонях.

— Кстати, там наверху лежит рукопись — я разложила её, чтобы ты смог ознакомиться, как только захочешь. Твое мнение все еще важно, ты знаешь? — она делает глоток. — После той лекции о мотивах Джексона я пересмотрела некоторые детали и попыталась переписать весь этот ужас. Так что, мой юный эксперт, я жду дальнейших твоих комментариев.

— Могу приступить прямо сейчас?

— Можешь. Я не обижусь, если ты уделишь время не моей скромной персоне. Тем более, что я все равно собиралась сходить в магазин. Кажется, у нас закончился корм для кошек.

Я киваю и в один мах оказываюсь в комнате, оставляя Айви на кухне. Пол действительно усеян белоснежными листами. Но взгляд, почему-то, ненароком цепляется за стол, где неровной кучкой раскидано несколько рисунков, откуда виднеются очертания фигур. Подхожу ближе, замечая, как мигает кнопка на ноутбуке, и опускаю взгляд.

Дыхание в одночасье спирает. Линии в точности передают черты моего лица, которого я не видел с тех пор, как Айви впервые меня нарисовала.

Они все черно-белые, выполненные карандашом, что в некоторых местах смазан. На самом верхнем — мое улыбающееся лицо. На том, что лежит рядом и откуда показывается небольшой кусок пейзажа — спина, где впереди виднеется пляж и море. Третий оказывается в профиль, вырисовывая курносый нос, чувственные губы и отросшие волосы, находящиеся в творческом беспорядке.

Я касаюсь пальцами каждого листа, очерчивая контур. Улыбка тянется от одного края до другого, в животе происходит что-то непонятное, но до боли обижающее-теплое, почти что горячее. В такие моменты сердце лихорадочно трепещет в груди, сбиваясь с положенного ритма. Мое сумело бы за долю секунды, заставив не просто задержать дыхание, а выбить из легких весь наполняющих их воздух.

Признайся, приятель, — раздается тихий голос у меня за ухом, вынуждая чувствовать каждое нервное окончание особо остро, — она тебе нравится.

Нравится. Я катаю это слово языком вдоль рта, глотаю его, ощущая, как оно приятно скользит по горлу и обволакивает каждый орган. Кончики пальцев немеют, жар щек становится вполне реальным — я неосознанно касаюсь лица, думая, что сумею почувствовать подушечками пальцев.

Но чувствую другим. И улыбаюсь еще шире, вновь касаясь. Только не лица, а груди, под которой должно забиться сердце.

Именно им я и чувствую. Становится до невозможности радостно. До глупой улыбки, до вылетевших из головы мыслей, до осознания, что я самый настоящий дурак и безумец. Но безумство в этот раз не горчит и практически не ноет.

— Нравится, — вслух повторяю я, закрывая глаза.

«Кажется, у нас закончился корм для кошек.»

У нас. Слышишь это, да? У нас, приятель.

— Что делаешь? — раздается за спиной, и я отпрянываю в сторону, будто ошпаренный. И, оборачиваясь, встречаюсь взглядом с вошедшей Айви. — Забыла про кошелек.

Она обходит листы, двигаясь в направлении напольной вешалки, после чего, расстегивая бегунок на сумке, перебирает её содержимое.

— Я, конечно, не эксперт, но ты, кажется, покраснел? Призраки вообще умеют это делать?

— Не знаю, — отзываюсь я, спустя пару секунд. Мысли сбивают друг друга, никак не складываясь во что-то нормальное.

— А ты что там разглядываешь? — она вдруг поднимает голову, вытащив кошелек. Я теряюсь с ответом, давая ей своеобразную фору для того, чтобы оказаться рядом за считанное мгновение. — Ты в курсе, что трогать чужие вещи нельзя?

— Если это камень в мой огород, то ты точно промазала, — усмехаюсь я, стараясь прикрыть рисунки. Айви заглядывает через мое плечо. — И давно ты стала увлекаться рисованием своего «неординарного» соседа?

Она хмурится, а затем вздыхает, опуская взгляд на свои босые ноги.

— Я же сказала, что это в научных целях.

— Правда? — изгибаю бровь, складывая руки на груди. Айви раздраженно цокает, после чего разворачивается на сто восемьдесят градусов.

— Частично. И вообще, я, кажется, просила тебя прочесть рукопись, а не разглядывать мои художества.

— Не обижайся, — я делаю шаг, перебарывая желание прикоснуться к её слегка напряженной спине. — Они красивые. Честное слово. Не думал, что я и правда могу быть таким привлекательным.

Она оборачивается.

— Что ж, можешь подумать об этом на досуге. А теперь я точно ухожу — кошка воет волком на крыльце, а я ужасно хочу яблок!