Единственная для принца. Книга 2 (СИ) - Агатова Анна - Страница 28

    - Мне очень жаль, - тихо проговорила Ариша. – Я не знала.

    Я покивала и сказала со вздохом, не поворачивая головы:

    - Всё обошлось, ты не думай плохого. Но… мне теперь трудно.

    Ариша молчала долго. А потом стала запальчиво говорить, перебивая саму себя, торопясь, с такими интонациями, будто утешала умирающего. Я уже не слушала, я думала: как же решиться?

    За меня решил случай.

    На следующий день вместо первого занятия всех адептов собрали перед входом в главный корпус, и Тэкэра Тошайовна объявила потрясшую всех новость – Академия начинает разделение. Все занятия ещё несколько дней будут вестись в прежнем режиме, а затем все, кто может быть задействован в трансформации, как красиво ректор обозвала то, что должно произойти, будут переброшены на новое место, вся деятельность переходит в стадию магических практических испытаний. Это касается двух старших курсов. Они практически в полном составе будут переброшены к новому месту размещения, и вся их деятельность будет засчитана как практика кому профессиональная, кому – как преддипломная.

    Большинству выпускников будут изменены темы дипломных работ. Кому-то сильнее, кому-то меньше, но так или иначе, тематика будет касаться той или иной задачи трансформации.

    Младшие курсы так же будут участвовать, только в меньшей мере – простые, рутинные работы, требующие большого расхода магии и мало умений. Таких работ, нас заверили, тоже будет много.

    Расписание новых занятий вскоре будет объявлено, график выходных и каникул будет скользящим, а пока у всех есть несколько дней предупредить родных или пересмотреть свои дела и планы, чтобы спокойно посвятить себя учёбе, а точнее - делам Академии.

    С этого собрания все разошлись взбудораженные, шумно обсуждая новости: кого-то переполнял энтузиазм, кто-то воспринял трансформацию в штыки. А я, и когда стояла, высматривала, и когда уже все стали расходиться, искала в огромной толпе знакомые лица. Да всё никак не могла высмотреть.

    У меня всего несколько дней, так мало! И , похоже, на колебания и сомнения времени уже не осталось. Мне нужно успеть…    

ГЛАВА 7. Бои и планы

    Я шла на очередной разбор боёв и твердила себе: «Кто из этих двоих мне первым улыбнётся, тот и будет сегодня моим». Я это твёрдо решила, но всё равно во мне дрожала всё до последней клеточки, руки не слушались, ноги не гнулись, а мысли путались.

    Специально чуть опоздала, и хоть Хараевский терпеть не мог опоздавших и наказывал, но у меня был план, и реализовать его можно было только через опоздание: я хотела зайти и увидеть сразу всех, кто собрался на разбор. Джавад там точно должен быть, он никогда не пропускал этих занятий, ни разу.

    Я ворвалась со словами «Простите, мастер!» и сделала ритуальный короткий поклон-приветствие, успела мазнуть взглядом о тому месту, где на ковре тренировочного зала всегда сидел Джавад.

    Сидел всегда, но не сегодня.

    Моё разочарование было… ну не то, чтобы огромным, но не маленьким. И когда Хараевскй рыкнул «Упала, отжалась! Двадцать!», я упала и стала отжиматься свои двадцать штарафных. С сожалением поняла, что ещё один день потерян. Эх, успеть бы за оставшееся время!

    Но, как говорила мама, пока ты жива, бой не проигран, и следующая мысль стала просто озарением: на привычном месте парня не было, но ведь он мог устроиться где-то в другом уголке? Настроение как-то сразу приподнялось, и даже отжиматься стало веселее.

    Мысль об этом грела меня и на счёте десять, и на счёте двадцать: ведь он не пропустил подобное занятие ещё ни разу!

    А когда я поднялась и прошмыгнул на свое привычное место позади всех, поняла - сегодня первый, тот самый первый раз, который бывает у всех. Вот и у него тоже сегодня был первый пропуск: Джавада не было. Нигде. Ни в дальних, ни в ближних уголках.

    Зато был его брат, но он сидел далеко впереди, и как я заметила, пока пробиралась на своё место, не улыбался. И на меня не смотрел, даже ни единого взгляда не бросил.

    Ну что ж, тоже неплохо. Подождём Джавада.

    Сожаление разливалось в душе как река в половодье, такое горькое, какое-то даже отчаянное. Я старалась удержать его, затолкать поглубже, пыталась сосредоточиться на мерцающих изображениях и словах декана, но то и дело тонула в едкой жалости. Потом снова всплывала. И снова тонула.

    Единственной отрадой на этом занятии стал вызов Хараевского в круг – он хотел показать на мне один из приёмов. Почему он выбрал меня, в тот момент было совершенно неважно, но для сдерживаемых мною чувств это стало отличной возможностью выплеснуться с наименьшим вредом для себя.    

Думаю, что и для окружающих тоже.

    Хотя за одного конкретного декана я как-то вот вообще не переживала.

    Я вышла в круг и билась не просто как могла. Я выпускала всё своё отчаяние и раздражение, всю злость и недовольство, потому и получалось так, будто я отчаявшийся, обреченный на смерть человек – удары получались резкие, злые, беспощадные. И когда Хараевский в своей обычной манере попытался что-то объяснять зрителям и одновременно провести приём (ох уж мне эти учителя, не могут смолчать даже в такой неудобной для них ситуации!), я, конечно, использовала его мгновенную заминку, и провела контратаку.

    А нечего болтать, когда дерешься! Да, я применила грязный приём, нечестный, но он знал, кого вызывал в круг. Вот и поплатился.

    И в том, что я совершенно за него не переживала, тоже была права. Он действительно отличный боец. И я это смогла оценить по достоинству, когда декан совершенно рефлекторно ответил на мой удар, ответил не слабо – в нос. Странно, конечно, он же не мальчишка.

    Не сдержался?

    Хотя, может, ему уже давно хотелось дать мне в нос. Верю.

    И вот когда прилетело в нос, особенно не до мыслей стало. В лице что-то отчётливо хрустнуло, мир вспыхнул болью и покачнулся, а в голове зазвенело.

    Я оскалилась довольно – отлично! Просто прекрасно! И от боли, что усилилась злостью, снова достала его. Жаль, лишь вскользь.

    Где-то вдали послышался шум, сквозь густеющий туман замелькали лица, и голос декана прямо надо мной громко скомандовал:

    - К лекарю её!

    Я рефлекторно вытерла мокрое под носом и, глянув на руку, удивилась – кровь. Хотя… чему тут удивляться? Меня уже подхватили под мышки и быстро куда-то волокли. А мне было больно и хорошо. Да, хорошо – внутренние ощущения наконец пришли в гармонию с ощущениями тела: и там, и там было одинково больно.

    Гармония боли... Немилосердные боги!

    В корпусе боевиков всегда дежурил лекарь, и идти, вернее, волочиться за парнями, тянувшими меня, пришлось недолго. А там уже ловкие прохладные пальцы прошлись по моему лицу раз, другой, отчего я перестала его ощущать. Потом те же пальцы пробежались по носу, этого я тоже не чувствовала, а только видела. Что-то в носу опять хрустнуло, и в горле усилился вкус крови. От неожиданности я дернулась, зато в глазах прояснилось.

    Передо мной стоял лекарь в зеленой хламиде и внимательно смотрел мне в глаза.

    - Ну вот и хорошо, адептка! С кем же вы схватились так неаккуратно?

    Я улыбнулась бесчувственными губами – ощущения были странными – и сказала непослушным ртом:

    - Против Хараевского у меня не было шансов, но я всё же попыталась.

    Доктор сморщился как от боли и в тоже время улыбнулся, покачал головой:

    - Ну и отчаянная вы, адептка! – затем глянул за моё плечо. – Один пусть отведет девушку в общежитие или где там она живёт - ей нужно полежать хоть недолго, чтобы ткани восстановились, и придти в себя, а второй пусть останется, мне нужно записать в журнал.

    Кто-то со спины подхватил меня, забросив себе на плечо мою руку, и понёс из кабинета лекаря. Я с удивлением обнаружила в самой непосредственной близости от своего бесчувственного лица лицо Зиада. Он шел, напряженно поглядывал на меня с каким-то непонятным выражением и не улыбался.