Мне больше не страшно (СИ) - "Ash Esti" - Страница 10

Ладони непроизвольно сжались. Он серьёзно раздумывал над тем, что сделать – уйти, хлопнув дверью или перед этим дать кое-кому в морду.

Денис бесцеремонно схватил его за запястье и поднёс указательный палец к его губам:

— Тс-с-с, тут нельзя размахивать кулаками, цыплёнок. Тут камеры…

— Сам ты цыплёнок, недоумок! Прекрати бесить меня! — Антон пытался высвободить своё запястье из крепкой хватки, но Воскресенский держал его крепко, таща к выходу, обернулся, хитро улыбнувшись:

— Я так флиртую.

— Не завидую твоим девчонкам.

— И правильно, не надо завидовать. Меня на всех хватит.

Антон лишь нецензурно выругался, ну что тут скажешь, когда на его одно слово, у Воскресенского всегда найдётся, что ответить. Уж лучше вообще игнорировать.

Он ожидал, что они выйдут в коридор, поэтому совершенно оцепенел, когда тот лишь повернул ключ в замочной скважине и привлёк к себе Антона, воспользовавшись моментом его оцепенения. Губы распахнулись в возмущённом изумлении и тут же были накрыты другими губами.

Антона как будто ведром ледяной воды окатили, а потом ещё раз, только кипятком. Немного отойдя от оцепенения, он попытался оттолкнуть Воскресенского и прошипел в его губы:

— Ты же сам сказал, что тут камеры!

Тот оторвался от его губ и кивнул головой вверх:

— Она как раз над нами, поэтому мы в кадр не попадём. А теперь, если проблема только в этом, пожалуй, продолжим…

С этими словами, он притиснул Антона к двери, вновь пытаясь завладеть его губами, но Антон не сдаётся:

— Прекрати! Чё ты вообще творишь?

Воскресенский замер, но не отстранился, продолжая держать одну руку на его талии, а другой опёршись о стену. На губах играла всё та же ухмылочка, но потемневший взгляд был серьёзен и сбивал с толку. Антон уловил мелкую дрожь в его руке.

— Хочу наглядно доказать тебе, что поцелуй со мной будет самым лучшим в твоей жизни. В прошлый раз нас некрасиво прервали.

— Ты для этого меня вытащил сюда?

— Иначе момента наедине с тобой мне не урвать, — хрипло ухмыльнулся он, — только не говори мне, что ты не хочешь продолжения, я всё равно тебе не поверю.

Он так уверен в себе, и эта его чёртова уверенность и злит, и будоражит. Одновременно хочется, и врезать ему, и отдаться этим прикосновениям.

Перед глазами Антона кадык Воскресенского, и он завороженно уставился на то, как тот слегка движется то вверх, то вниз. Антон скользнул своими пальцами вверх по руке, забрался на плечо и, приподнявшись на носочки, ловко увернулся от ещё одной попытки Воскресенского поцеловать его. Рука продолжила скользить вверх по затылку, забралась в волосы, затем резко собрала пучок его тёмных волос на макушке и с силой дёрнула вниз. Голова Дениса запрокинулась вверх, делая бугорок кадыка ещё выразительнее.

— А не много ли ты себе позволяешь, Воскресенский?! — хрипло прошептал Антон.

Тот ответил, ухмыляясь:

— Пытаешься напомнить мне, что умеешь царапаться, котёнок? Не волнуйся, я об этом никогда не забывал.

Антон сильнее сжал волосы в кулаке:

— Что за концерт ты тут устроил? А, главное, для кого?

— Смотрите-ка, кое-кто решил показать свои зубки. Ты в курсе, что они молочные? Не сомневайся, цыплёнок, всё только для тебя!

Эти слова разозлили Антона, он сильнее дёрнул волосы вниз и, не в силах больше смотреть на кадык, укусил Дениса за шею, сильно прихватив нежную кожу зубами.

Воскресенский дёрнулся, издал странный гортанный звук, затем резко освободил свои волосы из сильной хватки. Опустил голову, почти вплотную наклонился к нему и посмотрел прямо в глаза Антона, окидывая потемневшим взглядом карих глаз. В голове мелькнула мысль, что только этот гитарист умеет смотреть так, будто не просто раздевает, а трахает взглядом.

Денис едва слышно рыкнул и нетерпеливо подхватил губы Антона, пресекая все попытки того уйти от поцелуя. Он жарко целует их, пытаясь проникнуть языком в рот. Надо остановить это безумие! Антон возмущённо выставил свою руку, но вместо того, чтобы оттолкнуть, мнёт в кулаке его футболку на груди.

Порывистость его движений, безумный взгляд, напор, с которым он проникает в рот – всё это будоражит Антона и сил на сопротивление не остаётся, только на то, чтобы суметь устоять на ногах. Сам не замечает, что отвечает на поцелуй с таким же напором и неистовством, одной рукой он намертво вцепился в футболку Дениса, другой же сжимает затылок, ногти непроизвольно впиваются в кожу.

Воскресенский всё с тем же безумным напором оставляет его губы и целует за ухом, затем спускается ниже, проводит языком по шее.

Антон с готовностью подставил шею для поцелуев, прижавшись к Денису, услышал его шумное дыхание, ощутил его запах, почувствовал его порывистые прикосновения. Затем услышал сдавленный хрипловатый стон, а когда в ответ ему донеслось довольное «Тс-с-с», с ужасом понял, что это был его собственный стон.

Сквозь шум крови в ушах и громкий стук сердца, Антон услышал шумные разговоры и множество шагов в коридоре. Неужели пара кончилась? Денис нехотя оторвался от его губ, затем прислонился к его лбу своим, пытаясь восстановить дыхание.

Чёртов блядский Воскресенский оказался прав, когда что-то там говорил про лучший поцелуй в его жизни! Антон ему, конечно, в этом никогда не признается, но тому и не нужно, он всё понял сам. Это было видно по удовлетворённой ухмылке, коей он одарил Антона, отстраняясь.

Когда на ватных ногах и с абсолютно пустым сознанием Антон возвращался в аудиторию, то мысли приняли более мрачный окрас.

Что задумал Воскресенский?

Что теперь будет с Антоном?

Об этом узнает весь универ?

Трудно поверить, что за действиями Воскресенского не стояло какого-то тайного умысла. Это ведь провокация. И он, Антон, с радостью на неё попался. Чёрт возьми!

***

Антон сидел на своей кровати, старательно читая одну из книг Зяблика, но никому было невдомёк, что внутрь был вложен довольно потрёпанный сборник гитарных аккордов, который он получил от Воскресенского. Парень старался запомнить мелодии, которые можно играть на одной струне. Сам того не замечая, он косился взглядом на свою руку и старался запомнить положение пальцев, так как будто они лежали на грифе.

То, что произошло в музее днём, никак не хотело выветриться из головы, и он окончательно оставил попытки сконцентрироваться на своей курсовой. Когда в комнату зашёл Воскресенский, Антон даже не поднял головы от книги.

Он весь день ожидал самого худшего.

Вот сейчас заглянет в аудиторию какой-нибудь из дружков Воскресенского и заявит всем о произошедшем в музее.

Или толпа девчонок, поглядывая на Антона и похихикивая, пройдут мимо, шепчась об этом.

Но ничего из этого не произошло.

Воскресенский тем временем привычно уселся на стул, задрав ноги на стол, перебрасываясь короткими репликами с Ромой. Затем взял гитару, его руки начали настраивать колки. Донеслись первые аккорды:

А не спеть ли мне песню о любви?

А не выдумать ли новый жанр?

Попопсовей мотив и стихи,

И всю жизнь получать гонорар.

Мою песню услышат тысячи глаз,

Моё фото раскупят сотни рук,

Моё солнце мне скажет: это про нас.

Посмеется над текстом лучший друг.

Антон украдкой кидал взгляды на руки Дениса, пальцы виртуозно перебирали струны. А потом ему вспомнилось, как этими самыми руками он прижимал его к себе, и от этих мыслей кидало в жар.

Парень одёрнул себя, запрещая мыслить в подобном направлении. Нельзя! Поцелуй с парнем? Это ж бред чистой воды! Он не должен поддаваться на подобные уловки! Тем более на уловки таких скользких личностей, как Воскресенский. Антон не уверен, что тот искренен, вернее, он уверен, что тот неискренен.

Зачем ему это? Это уже другой вопрос.

Возможно, он действительно проспорил кому-то. А может просто хочет позабавиться – попробовать новенькое и Антон подвернулся под руку?

— Ну, солнце, как насчёт того, чтобы с теории переключиться на практику? — услышал он почти рядом со своим ухом голос Дениса, одновременно с этим почувствовал, как его кровать прогнулась под весом примостившегося рядом тела.