Достигнуть границ (СИ) - "shellina" - Страница 6

— Я передам Андрею Ивановичу, — кивнул Митька.

— Передай, — я задумчиво посмотрел на него. — Как тебе в роли дворянина живется? — он пожал плечами, словно говоря, что разницы особой не почувствовал. — А что Мастер ложи, не заподозрил тебя ни в чем, пока не уехал оборону настраивать в Астрахань?

— Нет, — Митька покачал головой. — Более того, он убедился в моей полезности, когда того же Воронцова назначили к государыне секретарем. Он был уверен, что это я поспособствовал, ну, а я не переубеждал его.

— Разумно, — я бросил взгляд на карту. — Позови Румянцева и можешь Воронцова посвящать. Да смотри, не посрами вольных каменщиков, как следует прими, — Митька откинул рыжую голову и хохотнул прежде чем выйти, а я же снова задумался над тем, как бы половчее продать испанцам заплесневевший сыр, выдавая его за элитный дор блю.

Филиппа отложила в сторону дописанное письмо, адресованное герцогине Орлеанской, в котором она просила присмотреть учебные пособия по медицине, которые, находясь в Париже, было гораздо легче приобрести.

В кабинет императрицы вошла княжна Черкасская и присела за небольшой столик, на котором лежала неразобранная корреспонденция. Филиппа не слишком жаловала Воронцова и предпочитала, чтобы письма разбирал кто-то из ее фрейлин.

— Государь сегодня принял Долгорукого, и они вместе с графом Шереметьевым отправляются в Ревель с каким-то тайным поручением, — не глядя на государыню тихо проговорила Варя.

— Ты чего-то опасаешься? — Филиппа так старательно учила русский язык, что говорила уже почти свободно, только слегка грассировали у нее в речи некоторые звуки, выдавая этим милым акцентом, что она не рождена была русской.

— Там война неподалеку, — вздохнула Варя. — И да, я очень боюсь за него. Он же в самое пекло обязательно полезет, а у меня на душе неспокойно.

— Кто полезет в пекло, Долгорукий? — поддразнила Варю Филиппа.

— Да при чем здесь Ванька Долгорукий? — Варя всплеснула руками. — Я за Петьку боюсь.

— Ничего с твоим Петькой не случится, а ты лучше не нагоняй страху, — и Филиппа принялась еще раз перечитывать письмо Елизавете, практически не видя, что же в нем написано. Война пугала ее, и она с ужасом ждала того момента, когда Петр ей однажды скажет, что отправляется в путь, потому что его ждет очередной еще не захваченный город. Но такова стезя мужчин, воевать, чтобы не завоевали их самих, их земли и семьи. А стезя женщин — ждать и помогать им по мере своих сил.

— Государыня, Елизавета Александровна, — в кабинет вошел Воронцов, и Филиппа подняла на него взгляд. Почему-то ей не нравился этот красивый лощеный юноша. Она сама не могла назвать причин своего недовольства им, просто что-то постоянно ее раздражало: то чрезмерное следование этикета, присущее больше двору ее отца, сумевшего даже простые приветствия превратить в нечто грязное и пошлое, то часто употребляемые им английские выражения, таких, казалось бы, мелочей было много, и каждая из них все больше и больше настраивало юную императрицу против своего секретаря. Но она пока что не спешила его менять, сочтя свои претензии чистой воды делом вкуса, и потому не стоившими того, чтобы нагружать подобными проблемами Петра.

— Да, Михаил, ты что-то хотел мне сообщить? — Филиппа улыбнулась, поощряя Воронцова побыстрее сделать доклад и уйти уже с глаз долой.

— Я даже не знаю, как сказать, государыня… — замялся Воронцов. — Бурнеша Арбен Адри нижайше просит позволения удостоить ее аудиенции государыни-императрицы Российской империи, — выпалил Воронцов на одном дыхании.

— Кто? — Филиппа пыталась сообразить, о чем вообще говорит ее секретарь, но суть сказанного ускользала от нее. Хотя, она где-то слышала определение бурнеши. Точно, в Албании служило много ее соотечественников, и они-то когда-то со смехом рассказывали ее отцу о воинах-девственницах, которые в силу определенных обстоятельств вынуждены были взвалить на себя заботу о семье. — А что говорит по этому поводу Андрей Иванович? — она нахмурилась, пытаясь понять, как ей правильно поступить. С другой стороны Филиппа понимала эту девушку, прибывшую за тридевять земель для того, чтобы пообщаться с кем-то из правителей страны, но вот все-таки общаться ей было бы проще с женщиной, потому что быть бурнешой в мире, принадлежащем мужчинам, ой как непросто.

— Андрей Иванович написал отчет для государя… — неуверенно произнес Воронцов. — Он сейчас как раз направлялся к Петру Алексеевичу с ежедневным докладом.

— Немедленно найди его и пригласи сюда. Полагаю, что государь не слишком огорчиться небольшой задержке Андрея Ивановича, ведь и случай не стандартный выходит.

— Я попытаюсь, государыня, — коротко поклонившись, Воронцов направился к выходу, но его остановил голос Филиппы.

— Нашу гостью устрой поудобнее, чтобы ждать ей пришлось с комфортом, и передай, что сегодня я обязательно приму ее, — секретарь снова поклонился и теперь уже вышел, прикрыв за собой дверь. Варя подождала, когда он скроется и тихо спросила.

— Я не понимаю, государыня, а кто это — бурнеша? — тихо спросила она, оглядываясь на дверь кабинета, словно непонятная гостья могла ее услышать.

— Это очень сложно, — пробормотала Филиппа, сжав виски пальцами. Такой растерянной она себя не чувствовала даже в тот момент, когда узнала о предательстве Австрии. Но ничего, сейчас придет Ушаков и обязательно поможет. Вот только… сообщить мужу сейчас о странном визите, или подождать результатов? Думала Филиппа недолго. Именно сегодня из всех ее фрейлин рядом находилась только княжна Черкасская. Остальные по ее поручению ушли в Новодевичий монастырь, чтобы посмотреть, как там устроились монахини монастыря, перенесенного из Кремля, и как вообще все там организовали. Сама она не поехала, потому что хотела составить приличное письмо герцогине Орлеанской. Повернувшись в Варе, Филиппа добавила. — Сходи-ка, Варвара, до государя, Петра Алексеевича. Передай, что я хочу его видеть, и что ему будет небезынтересно познакомиться с моей гостьей.

Варя встала и быстро вышмыгнула за дверь, горя от любопытства посмотреть на ту, кто ждет в приемной наподобие той, что устроил Дмитрий Кузин, только возле кабинета государыни.

В приемной сидела темноволосая девушка, но то, что это девушка, Варя поняла только тогда, когда она слегка развернулась и под странного вида кафтаном обозначилась грудь. Девушка была не просто одета в мужские одежды, она была коротко стриженная, не носила никаких украшений и совершенно никаким образом не показывала свою женственность. Рядом с ее креслом стояли нахмурившиеся воины, которые чувствовали себя явно неуютно, лишенные охраной дворца привычного им оружия.

Это все было так интересно. Варя уже не была огорчена, что сегодня настала ее очередь делать скучную работу по разбору корреспонденции государыни, а не прогуляться по монастырскому парку, который, говорят сильно расширили.

Пройдя по приемной, княжна столкнулась в дверях со спешащим к государыне Ушаковым. Андрей Иванович внимательно посмотрел на Варю, и она почувствовала, как душа проваливается в пятки, настолько тяжелый был взгляд у Катькиного отца. Опустив голову, чтобы вот прямо здесь не начать в чем-нибудь признаваться, Варвара выскользнула в коридор и едва ли не бегом побежала к кабинету государя, который располагался неподалеку отсюда. Пробегая мимо коридора, ведущего в северное крыло, Варя не удержалась и прыснула, мило при этом покраснев. В свете столько слухов ходило про то, как проводит досуг венценосная пара, но Варя точно знает, что у них одна спальня на двоих. Срам-то какой, она покачала головой и снова покраснела, вспомнив, как придя давеча как обычно в половине восьмого она, не подумавши сунула голову в спальню государыни и едва чувств не лишилась, увидев ее обнаженную, сидящую на государе словно верхом, запрокинув голову. Это было так неприлично, но так притягательно, что она осторожно закрыла дверь и долго стояла, прислонившись к ней затылком, стараясь утихомирить пустившееся вскачь сердце, да дожидаясь, когда краска, залившая и лицо и даже шею, сойдет и дышать станет свободнее.