Кровь Рима (ЛП) - Скэрроу Саймон - Страница 32

***

Колонна продолжала продвигаться вперед, и с каждым днем холмы становились все больше, пока горизонт не уперся в горы во всех направлениях, а река, протекая через предгорья, вынуждена была приспосабливаться ко все более пересеченной местности. Скорость продвижения диктовалась тяжелыми повозками осадного обоза, которые ползли и буксовали на каменистом пути. Малейший уклон замедлял продвижение, и колонна была вынуждена останавливаться, чтобы дать возможность повозкам нагнать ее. Несмотря на то, что было начало лета, деревья зеленели свежей листвой, а травянистые холмы пестрели яркими цветами, ночи были холодными, и Катон был вынужден посылать фуражиров за дровами и едой. Но нападений на фуражиров не было, и с наступлением темноты лагерь освещался румяными лучами костров, которые купали греющихся людей в ярком сиянии.

С каждым пройденным километром Катон чувствовал, что он и его люди подвергаются все большей опасности, ведь они брели по совершенно незнакомому ему ландшафту, о котором он читал лишь самые скудные сведения до отъезда из Рима. Он испытывал острый дискомфорт от необходимости полагаться на проводников Радамиста, который уводил колонну все дальше и дальше в гористую местность. Трудно было сдержать свои подозрения, тем более что он знал, что ложные проводники стали причиной гибели предыдущих римских экспедиций против Парфии.

Вечером десятого дня они разбили лагерь на опушке густого соснового леса, который давал обильный запас дров для костров. Рядом с валом протекала река, и мужчины могли воспользоваться возможностью постирать одежду и искупаться, когда сумерки опустились на армянскую сельскую местность и воздух наполнился ароматом хвои. Это была достаточно мирная сцена, и как только Катон убедился, что лагерь надежно защищен на ночь, он спустился к реке, чтобы искупаться. Сняв кожаную кирасу, которую он носил на марше, пояс с гладием, тунику и калиги и, наконец, набедренную повязку, он ступил на мелководье и задохнулся от холода воды. На небольшом расстоянии вверх по течению группа преторианцев перестала веселиться и с любопытством наблюдала за ним, забавляясь видом старшего офицера, лишенного всех атрибутов звания и такого же голого, как они.

Чувствуя себя незащищенным и слегка нелепым, Катон прошел вброд еще несколько шагов и погрузился в воду. Ощущение холодной воды по коже на мгновение показался ему огнем, и он с вожделением отплыл на пятьдесят шагов, пытаясь привыкнуть к температуре. Затем он повернулся, проплыл еще немного и увидел, что мужчины вернулись к своим развлечениям, и он больше не представляет для них никакого интереса. Река в этом месте текла медленно, и Катон смог рассмотреть лагерь опытным глазом и порадовался аккуратности валов, частоколу и сторожевым башням на каждом углу и линиям лошадей за внешним рвом. Дым лениво поднимался в вечернем воздухе и вычерчивал на фоне фиолетового неба ряд слабых линий. Тусклый блеск дозорных, вышагивающих вдоль стены и наблюдающих за происходящим на башнях, служил надежным доказательством того, что его люди бдительны и готовы к любой чрезвычайной ситуации.

Течение отнесло его на небольшое расстояние за пределы форта, и Катон начал плыть прямо к берегу, вместо того чтобы бороться с течением по прямой линии к своему снаряжению, лежащему на берегу. Как только его ноги коснулись дна, он вынырнул на мелководье и, капая водой и чувствуя себя свежим и голодным, поплыл вверх по течению. После речной прохлады воздух был комфортным, и он натянул тунику, завязал калиги и взял под мышку все остальное снаряжение, а затем направился вниз к людям, плескавшимся на мелководье.

- Пора уходить, ребята. Скоро стемнеет, и я хочу, чтобы до этого времени все были в безопасности за валами.

Мужчины вернулись на берег, когда он направился к ближайшим воротам и обменялся приветствием с дозорными, стоявшими на страже у входа в лагерь. Внутри большинство солдат были заняты приготовлением вечерней еды на кострах, а справа от Катона, за аккуратными линиями палаток преторианцев и пращников, он увидел палатки иберов, расположенные без видимого порядка, кроме того, что они были установлены вокруг гораздо большей палатки Радамиста. Между двумя войсками был участок открытой местности, что подчеркивало остатки недоверия, которое все еще сохранялось.

Когда Катон подошел к своей палатке, он обнаружил, что Нарсес ждет его снаружи.

- Мой царь просит, чтобы ты присоединился к нему за ужином.

- Просит?- Катон слегка улыбнулся. - Полагаю, первоначальная формулировка была такой: «Он приказывает мне присоединиться к нему».

Нарсес улыбнулся в ответ.

- Действительно, трибун. Я просто хотел сформулировать приглашение в более дипломатических терминах из уважения к твоим чувствам.

- Я ценю твой такт и буду присутствовать непосредственно на приеме у Его Величества.

- Как можно быстрее, господин, я был бы очень признателен, - озабоченно сказал Нарсес.

- Я сделаю все возможное. - Катон сделал небольшую паузу. Радамист не имел привычки приглашать его на свои вечерние пиры. - Какой повод?

Нарсес вздохнул.

- Перспектива неизбежных скорых действий, я думаю. Я знаю его так же хорошо, как и он меня.

- Грядущих действий? - Катон выгнул бровь.

- Скоро вы сами все узнаете, господин. - Нарсес поклонился и поспешил прочь. Прежде чем Катон успел окликнуть его и потребовать более подробного ответа, ибериец проскочил между палатками и исчез.

***

Радамист и его окружение уже ели, когда появился Катон. Иберийский царевич горячо приветствовал его и пригласил присесть на низкий диван справа от себя, на почетное место. Несколько рабов принесли ему тарелки с приправленной специями бараниной, хлеб и кувшин с вином. Когда Катон уселся, Радамист перекатился на бок, чтобы оказаться лицом к лицу с ним.

- Хорошо попируй, друг мой. Завтра мы достигнем города Лигеи, и моя месть тем, кто меня предал, начнется.

Катон уже собирался съесть полоску баранины, но теперь положил ее на блюдо, глядя на иберийского царевича. - Я впервые слышу о каком-то городе поблизости, Ваше Величество.

- Это потому, что ты и твои люди маршируете, как улитки, и у вас нет кавалерии. Мои передовые дозоры впервые заметили город два дня назад.

- И вы не сочли нужным сообщить мне, что мы приближаемся к этому городу, Лигея?

- А разве это что-то изменило, если бы я сообщил? Мы уже здесь, а Лигея находится в нескольких минутах ходьбы за лесом. Завтра ты увидишь его своими глазами, и враги наверняка сдадутся, когда ты продемонстрируешь силу своих осадных машин.

- Враги? В Лигее есть парфяне?

- Я сомневаюсь в этом. Если в Армении и есть парфянские войска, то они, скорее всего, защищают труса Тиридата, скрывающегося в моей столице.

- Понятно, значит, люди в Лигее – армяне, а не наши враги.

Радамист нахмурился.

- Они – мои враги, трибун. Лигея закрыла передо мной свои ворота, когда я был вынужден бежать. Они выступили на стороне узурпатора и отказали моим последователям и мне самому в убежище или помощи. И за это они заплатят своими жизнями. Как и все те, кто предал своего царя. Я хочу преподать народу Армении урок о цене предательства.

Катон слушал его слова с замиранием сердца. Он легко мог представить себе обстоятельства, при которых незадачливые жители Лигеи оказались перед лицом беглого царя, требующего их помощи, и знали, что если они откликнутся на призыв, то неизбежно навлекут на себя гнев нового правителя, восседающего на троне в Артаксате. В тот момент они выбрали самый безопасный путь. Катон сам поступил бы так же. А теперь они будут жить в ужасе, когда поймут, что человек, которого они отвергли, когда он был беглецом, вернулся во главе небольшой армии. Но здесь была возможность, понял Катон.

- Ваше Величество, не будет ли мудрее проявить милосердие к лигейцам? Возможно, они действовали из страха перед Тиридатом, а не из вражды к вам. Помилуй их, и их благодарность многократно вознаградит тебя, когда они разнесут весть о твоем великодушии. Накажи их, и они станут твоими непримиримыми врагами, а судьба их города послужит маяком, чтобы объединить против тебя другие города.