Зайтан-Бродяга (СИ) - Слобожанский Илья - Страница 1

Зайтан-Бродяга

Тихий-город.

Серые дома с чёрными провалами разбитых окон царапают хмурое небо. Вровень бурьяну застыли фонарные столбы, на захламлённых улицах рыжими пятнами ржавчины разбросаны скелеты машин. Город умер и это случилось так давно, что теперь никто и не вспомнит его название. Искатели прозвали город — Тихий. Боятся люди тихих руин и всего того что там поселилось.

Зайтан-Бродяга искатель, он, как и другие жители крепостей-посёлков ходит на промысел в Тихий город. В обветшалых домах прячутся дикие звери и бандиты. Трава, деревья, насекомые, растрескавшиеся потолки, стены — всё это может убить. Искатели залезают на чердаки, опускаются в подвалы, выгребают из брошенных домов всё то, что может пригодиться для жизни в крепостях-посёлках.

Пролог.

Не знаю с чего и начать? Надо бы с главного и интересного. Кто бы ещё подсказал что в моей жизни главное, а что интересное? Ну да ладно, попробую как смогу, а Вы сами решайте.

Родителей у меня нет, подкидыш я. Гринька — Колченогий нашёл замотанного в тряпки младенца, отыскал в кустах у дороги и притащил в посёлок мусорщиков. Обменял меня на выпивку у торгаша Варга.

Гриньку в посёлке сторонились, обходили десятой дорогой. Любил Колченогий навеселе кулаками помахать, а веселился (пил кислую) и дрался каждый день, без меры выпивал мой спаситель. Кулаки у Гриньки как молоты в кузне, шарахнет по столу, доски трещат, ломаются. Трудно Гриньке отказать, когда он страдает похмельем. Расщедрился торгаш на три кувшина кислой, отмерял Гриньке две косицы вяленого мяса, пять пригоршней солёных орехов и поношенные ботинки. Давно это было, лет двадцать назад.

Сейчас другие времена, суровые. За найдёныша если и дают только не мясо и орехи, а по башке и в холодный погреб запрут под замок. Но это если сильно повезёт, найдутся заступники. А нет, так взашей из посёлка вытолкают. Могут забить насмерть, и ещё неизвестно что хуже? Пришибут быстрая смерть, за забором долгая, мучительная. Вот и обходят подкидышей и найдёнышей стороной, боятся.

Слыхал я разные истории о брошенных детишках. Люди говорят — болотный люд своего выкормыша может подбросить, тот подрастёт сил наберётся и передушит всё поселение. Ворожеи из Заскорузлого леса, эти куда хитрей и опасней болотников — дурным зельем дитя опоят, на тропке положат. Сердобольная баба или мужик подберут, в избу принесут. Малыша не спасёшь, а беда долго ждать не заставит. Мор нападёт, всякая дрянь с омутов да гнилых ям к частоколу полезет. Сам я такого не видел, но людям верю. Не станут они врать и наводить напраслину.

Вот и выходит, спасибо родителям, появился я на свет вовремя. Потому-то и не сгинул на окраине, и мусорщики не прибили вместе с Гринькой-Колченогим. Он хоть и крепок на кулаки, но против пули или ножа не устоит.

Искатель из Гриньки так себе, далеко не ходил, рылся неподалёку от посёлка. Хлам собирал, обменивал находки у Варга, тем и жил. На еду и выпивку хватало. С чего вдруг ему вздумалось сунуться в город я не знаю. Там и трезвому не безопасно, а пьяному, да ещё и хроменькому смерть в спину пальцем тычет. Пропал Гринька в Тихом, лет десять назад как ушёл да, так и не вернулся. Жалко Гриньку, хороший был мужик. Не давал меня в обиду.

1

Третий день идёт дождь, небо как мешок у нерадивого торговца, всё что в него падает тут же вываливается через дыры. Дожди в наших краях не редкость, но самое плохое это ветер. Резкий он, холодный, бьёт плетью сквозняков, толкает на острые камни, воет как голодный зверь в чёрных провалах разбитых окон города. Он здесь хозяин, ему всё можно, гремит кусками железа, гудит в печных трубах, раскачивает ржавые фонари. Никто его не поймает, да и не встречал я охочих за ветром гоняться.

Тихий город умело и быстро убивает чужаков. Побрёл звериной тропой — сожрут даже днём. Тронул не тот камень — стена рухнет. Свалился в яму, а там жёлтый туман за горло ухватит и уже не отпустит. Не успел до темноты в лёжке залечь — верная смерть. Когда пропадают тени зверьё главный враг, унюхают не убежишь. Как не крути, а пришлым в Тихом жить не долго.

Врать не стану, город и завсегдатай не особо-то жалует. Живём по его законам, придерживаемся не писаных правил

— днём, осторожно не поднимая шума в уцелевшие дома забираемся всякие нужности достаём. Ночью, в лёжках да схронах отсиживаемся. В Тихом и наш брат пропадает, уходят люди и не возвращаются.

***

Приятелей у меня не много, по пальцам сосчитать можно. Бродягой кличут, для остальных я Зайтан. Не знаю на каком это языке, может мусорщики специально для меня такое словцо придумали, а может и кто-то другой, ещё до них постарался. Слово интересное, заковыристое со смыслом. Зайтан — уже не чужой, но ещё и не свой. Вот такое мне имя на совете посёлка дали. Так и живу с двумя, Зайтан-Бродяга. Но я не в обиде, так даже лучше, по оклику можно понять кто позвал?

Бродягой меня Гринька нарёк. Частенько я убегал от Варга, ночевал у Гриньки в сарайчике с дырявой крышей. Но ещё чаще бродяжничал, подкармливался на рынке, спал в заброшенных домах. В питейной жилось не сладко, к подзатыльникам и пинкам сызмальства приучили. Варг руки не распускал, боялся Гриньку, а вот его сыновья всем скопом мутузили. Лукерья, жена торгаша мокрой тряпкой охаживала. Невзлюбила она меня с первых дней, криворуким выродком обзывала.

Спозаранку до поздней ночи я на семейство Варга батрачил. Хворост собирал, в питейной посуду мыл, за скотиной в хлеву прибирался, там же и жил, спал, ел на сеновале. А как пропал Гринька торгаш осмелел, за малейшую провинность бил палкой. Спасибо кузнец Акан вступился, дал за меня два десятка патронов и забрал в кузню. Днём работал я в кузне, на ночь уходил в Гринькин сарайчик. Подрос, набрался сил, в кузне быстро крепчаешь. Поначалу уголь таскал, горн раздувал, молоточком тюкал. Вровень с калиткой поднялся, Акан доверил молот. Многому я у дядьки Акана научился. Обменял Акан кузню на воз разного добра, запряг Черноносого и уехал. Куда и по какой нужде не сказал. Он уехал, я и подался в искатели.

В посёлке мусорщиков меня не жалуют, всему виной промысел, не роюсь в мусорных кучах на окраинах, хожу в Тихий. Много там уцелевших домов, всё больше высотки. Встречаются и низенькие, двух и пятиэтажные. Беру только то, что в мешке унести можно, излишки в схоронах прячу.

В родном посёлке обмениваю добытое, за моим товаром очередь выстраивается. Разбирают всё до последней железки. Кастрюли, миски, кружки, ножи и ложки в большом спросе. За ложку хвост сушёной рыбы, или косица вяленого мяса. За кухонный нож три винтовочных патрона, за кастрюлю десять. Цена не велика потому-то и не выгоняют за частокол, нужен я им. Пока что нужен, год-другой и не откроют ворота. Всё чаще и чаще завидев меня причитают, пророчат близкие беды и страдания. И причина грядущих напастей конечно же я. Потому как хожу где заблагорассудится и не живу по законам посёлка. Говорят — беды-невзгоды я за собою на верёвке таскаю. Глупости всё это, но люди верят. Потому и не засиживаюсь в своём сарайчике больше двух дней. Сменял добытое, отоспался и обратно в Тихий. Там, среди серых домов мне спокойней. Кто-то покрутит пальцем у виска, скажет я чокнутый и будет прав. Тихий не место для людей, его хозяева звери зубастые голодные, они там хозяева. Да и людишки по городу шастают разные, встречаются и такие что за чужим добром охотники, грабят, убивают. Вот и приходится носить оружие, пальнёшь, шум поднимешь и беги пока зверьё не вылезло, на грохот оно даже днём из своих нор выбирается.

Что-то я увлёкся, не смотрю под ноги, не слушаю шорохи. Нельзя в Тихом расслабляться. На прошлой неделе стена обвалилась, троих пришибленных похоронила, двоих покалечила.

Странный народец пришибленные, везде они лезут, землю копают, стены разбирают. Вот и до разбирались, хотели дыру в проходе расширить, вытащили из пролома с десяток кирпичей, а оно возьми и пол дома отвались. Искатели вроде меня на этих несчастных в большой обиде. Проход-то они расширили, даже больше чем нужно, но и лёжку что для многих служила укрытием на ночь, тоже обрушили. Засыпало её камнями, нет больше лёжки. Роют, копают, точно им трещин и ям в земле мало. Правильное им дали прозвище — пришибленные, вернее и не назовёшь.