Строптивая для бандита (СИ) - Сова Анастасия - Страница 9

– Нет, Кай, это для тебя – плата по нашему уговору, – мямлит мужчина, мгновенно достигая первой стадии – испарины на лбу. Тянется за платком, в левый, естественно, карман, и дотрагивается белой тканью до головы, стирая проступившие капли.

Я немного склоняюсь над ним, уравнивая наш рост:

– Колобок, миленький, – мягким, приторно сладким голосом говорю я, – мы договаривались на двоих бойцов, а не на телку в лосинах. И, чтоб ты знал, друг, – укладываю тяжелую ладонь на плечо собеседника, – я не трахаю баб с сиськами меньше третьего размера и отсутствующей задницей. Так что твоя подачка не подходит ни по одному из параметров.

Девчонка в лице не меняется, мои замечания по поводу собственной внешности пропускает мимо ушей. Вообще держится отлично. Для бабы. Закусывает губу, когда поворачиваю голову в ее сторону, но глаза молчат, не выражают ничего, что вызывает неподдельный интерес с моей стороны. Какое-то маниакальное желание узнать, что она там прячет, за этим пустым, но цепким взглядом. Глаз не отводит даже под моим пристальным взором, будто вызов бросает. 

Она красивая. Но, правда, ни в моем вкусе. Слишком худая. Я люблю, когда есть за что подержаться. Когда грудь – это грудь, а не жалкие прыщики, скрытые толстыми поролоновыми чашками. Когда за задницу можно схватиться и сжать пальцами до синяков.

И сколько ей? Девятнадцать? Двадцать? Двадцать один? Последнее предположение – потолок. Слишком юная. Слишком мягкие черты лица. Да в ней все слишком! И это бесит! Притягивает. Манит разгадать.

Густые темные волосы, высветленные с середины, собраны в хвост. Они накручены волнами и аккуратно лежат на плече. Девушка определенно следит за собой: спортзал, мотоцикл, может быть даже косметолог, массаж, чем там ещё любят забавляться девчонки?!

– Ты не так понял, Глеб, – Колобок тянется к пуговицам, – она – одна из моих лучших бойцов.

– Это шутка такая? Решил дернуть судьбу за хуй? – рычу на мужчину, посмевшего нести в моем присутствии подобный бред.

Лучший боец? Он, блядь, серьезно? Вот эта вот девочка? Снова перевожу взгляд в сторону девушки-загадки. Она складывает руки на груди, закрывается. Приподнимает одну бровь, возмущаясь моей недоверчивости. При этом молчит. В разговор не встревает. Ждёт завершения перепалки. Держится действительно отлично. Идеальная осанка, ровное дыхание. Даже зрительного контакта не прерывает, когда я снова пытаюсь просверлить в ней дыру своим сквозящим раздражением взглядом. Да кто она, нахрен, такая?

– Мамой клянусь, Кай, – отвечает Колобок, вынуждая меня оторваться от незнакомки.

– Ну ты и жучара, Поляков! Твоя мать уже давно скопытилась, чтобы ей клясться, – уличаю во лжи собеседника, который уже во всю обмахивается полами пиджака. – Подойди! – теперь уже обращаюсь к девке, желая рассмотреть малышку поближе.

Делаю два шага в сторону, ожидая. В доме повисает тишина. Чувствуется напряжение, возникшее внезапно, но поглотившее все вокруг со скоростью света. Люди Колобка расступаются, выпуская девушку, спрятанную от меня за их крупными крепкими спинами. Она неслышно, по-кошачьи, ступает по дорогому паркету, покачивая бёдрами. Непринуждённо двигается в мою сторону без тени сомнения на лице. Я скольжу взглядом по изгибам ее тела, обтянутого непрозрачной белой майкой и чёрными лосинами настолько плотно, что можно запросто представить какой она будет без одежды.

Колобок нервно сглатывает, как только самоуверенная девочка останавливается рядом со мной. Она не боится. Зрачки не расширяются, когда я медленно поднимаю руку вверх, желая коснуться ладонью ее белоснежной кожи. Я сам не знаю почему, хочу это сделать. Просто испытываю нездоровую необходимость ощутить нежность ее щеки под своими пальцами. Но в тот момент, когда я уже практически достигаю своей цели, нахалка перехватывает мою руку, не давая этому случиться.

– Я передумала, Босс, – обращается к Колобку, до сих пор глядя на меня своими большущими зелёными глазами.

Поляков при этом моментально бледнеет, превращаясь из яркого красного помидора в мертвенно белого покойника. 

– Я не желаю два месяца находиться под началом прожжённого сексиста! Пусть забирает мужчин, раз ему такое больше нравится, – невозмутимо продолжает общаться с боссом, при этом явно обращаясь ко мне. Мелкая дрянь!

Колобок не успевает ничего ответить, так как до сих пор не может вернуться в нормальное состояние, а я в ту же секунду хватаю суку за горло, крепко сжимая. Воздух сгущается вокруг нас и все присутствующие замирают, ожидая развязки. Девчонке приходится подняться на самые кончики пальцев, чтобы хоть немного облегчить дыхание.

– Все сказала? – рычу я, разгневанный до предела ее словами.

– Ещё нет, – хрипит заложница, чья жизнь, в прямом смысле слова, сейчас находится в моих руках.

Мне нужно ещё немного, самую малость усилить нажим, чтобы полностью лишить малую доступа кислорода. Такая тонкая шея... кажется, ещё чуть-чуть и я просто переломлю ее, раздавлю своей здоровенной ручищей. Слегка нажимаю. Девушка делает последнюю попытку приподняться, а затем машинально хватает меня за руку. Наслаждаюсь моментом. Одно движение – и ее не станет. Вместо этого резко разжимаю захват, и девчонка наклоняется закашлявшись.

– Пусть остаётся, – бросаю Колобку.

Ничего! И не таких обламывали. Это будет даже интересно.

МАРИНА (18 лет)

апрель 2018 года

Это было тяжелое для меня время, но оно закончилось. При этом я не могу сказать, что выхожу из детского дома с лёгким сердцем. Ощущения странные. С одной стороны, освободилась от гнета давящего на меня контроля, а с другой, одиночество навалилось с удвоенной силой. Даже не одиночество, а, правильнее будет сказать, какая-то тревога за свою несостоятельность в этом мире, неприспособленность к реалиям, которые всегда были скрыты от детдомовцев за решеткой металлического забора.

Чувствую себя сейчас погадкой совы. Точно меня пережевали в этой системе, а потом выплюнули наружу, без малейшего понятия что делать дальше. У меня практически нет личных вещей, но зато теперь есть собственная квартира, переданная мне государством в наем на пять лет. Воспитатели были очень рады, говорили, что это большая удача – получить жилье быстро и без проблем, фактически через пару недель после совершеннолетия. Хотя, положа руку на сердце, я понимаю, что радовались они вовсе не этому, а возможности выпустить меня, наконец, из-под собственной опеки, ведь я никогда не была беспроблемным ребёнком. Несколько раз сбегала, устраивала драки и в целом не отличалась покладистостью. 

Некоторые воспитанники возвращались в собственные дома, если они были пригодны для жизни. Кого-то даже ожидали приличные счета в банке, оставленные родителями после смерти или переводимые в виде алиментов на содержание ребёнка, изъятого из семьи. У каждого своя история, но все мы были по-своему несчастны.

Мне от предков не досталось ничего. Хотя я уверена, что было у них многое. В памяти ещё сохранились отголоски прошлой жизни, жалкие клочки воспоминаний, затертые годами. Я совершенно точно помню большой дом, машину, игровую площадку перед домом. Скорее всего, я не смогу узнать все это, если увижу, ведь картинки, живущие в голове весьма абстрактны и, уверена, наполовину надуманы собственным воображением, с годами выместившим реальные воспоминания.

Мне сказали, что все имущество родителей ушло на погашение долгов. Вот так вот, в один миг я осталась не просто сиротой, а ещё и нищей сиротой, не имеющей за душой ничего, кроме собственного имени, набора букв, пропечатанных в документах, которые мне выдали, провожая в добрый путь.

Мне очень хотелось оставить в памяти образы родителей. Было бы проще, будь у меня хотя бы их фотографии. Но фоток не было. Все что я могла – ежедневно перед сном представлять папу и маму такими, какими я их запомнила. Я делала так каждый вечер. Каждый гребаный вечер крутила в голове картинки с их участием, и это разрывало мне сердце. Уничтожало маленькое детское сердечко, превращая в обычную сокращающуюся мышцу, необходимую для жизни.