Магия вето (СИ) - Изотов Александр - Страница 39

Я только успел выцепить взглядом конструкцию, похожую на арбалет, как нырнул за угол.

— Стоять, падла! — послышалось из-за угла.

Гром едва успел нырнуть вслед за мной, как за его затылком просвистел ещё один болт, со звоном воткнувшись в мусорный ящик.

И в этот момент у меня переключился тумблер «мир-война». Твою псину, они реально просто хотят нас убить.

Я резко остановился и отбросил вялую Елену в руки Фёдору.

— Чушка, ты чего? — тот едва успел перехватить девушку, а потом вздрогнул, что-то заметив в моём взгляде.

Молча я скользнул мимо его плеча, приготовив нож.

Если солдат не видит разницы между убийством на войне и в мирной жизни, очень скоро у него поедет кукуха. Все конфликты, что были у седого Василия до этого — так, детская возня. Подули на коленку, утёрли сопли, и полезли опять в песочницу играть.

Теперь же…

Шаги уже приближались, через миг преследователь выскочил… чтобы напороться на умело подставленный нож. Лезвие вошло в живот, чуть ниже солнечного сплетения, и незнакомец ошарашенно на него уставился.

Он пытался на ходу перезарядить миниатюрный арбалет, и даже успел отбить мой первый удар. Только он был отвлекающим, и теперь мужчина только и делал, что открывал-закрывал рот, то ли удивляясь, то ли возмущаясь десяти сантиметрам стали в организме.

Я провернул лезвие, ещё чуть нажал, чтобы несчастный долго не мучился. Тот начал заваливаться, облокотившись об угол, заодно прикрывая меня от остальных.

— А-а-а, сволочь! — следом уже бежали другие двое.

Руки у одного вдруг вспыхнули, словно факелы, и зарево огня приближалось по подворотне вместе с магом. Озлобленное лицо в отсветах исказилось от ненависти.

За его спиной бежал второй, он поднял руку… Всё моё нутро похолодело от потока яростной псионики. Оракул, твою мать!

Я отскочил за угол, но моё сознание уже снова сворачивалось в кокон. Пальцы соскользнули с рукояти ножа, ноги подкосились…

Жжёный псарь, нет!

И снова я внутри, в своём маленьком убежище. Нет меня, я в домике.

Несколько секунд наблюдения за тенями, которые долбились в скорлупу, шумели за преградой. Кажется, послышался выстрел, который в этом состоянии прозвучал, как глухой всплеск.

Да что за грёбаный насрать?! Жжёный псарь, мне срочно надо что-то делать с этим. В моём мире кокон всё же подчинялся мне, а здесь же полный автомат.

И только спустя несколько секунд я смог усилием воли развернуться…

***

Я стою за чьей-то чужой спиной.

Незнакомец хрипит, его рукава горят, но он держит Фёдора за голову, из-под сияющих ладоней идёт дым. А Гром орёт, как недорезанный, но в свою очередь душит того окаменевшей рукой.

— Давай, Борзовская метка у недоноска… должна быть! — кричит незнакомец, чуть повернув голову ко мне.

Они кружатся с ним — здоровяк Громов рычит, дёргая мужчину как куклу, и толкая его в стену. Но силы Фёдора на исходе, раненое плечо всё опалено, кожа волдырями слазит вместе с тлеющей тканью.

— Да не стой, ты, придурок. Стреляй!

Я с удивлением поднимаю ладони. В одной руке пистолет с длинным дулом, и он заряжен, я знаю это.

Другая пустая… и это не руки Василия. Я только начинаю волноваться по этому поводу, но усилием воли подавляю гормоны. Как легко это сделать в этом теле.

Когда я разглядел за кружащейся двойкой валяющегося на земле без сознания седого Василия, а рядом перепуганную Елену, то паззл резко сложился.

Давай, Тим, не тормози, у тебя всего пара секунд.

Хозяина этого тела я чувствовал очень хорошо. Он начал подниматься из глубин души, словно огромная тень из океана — удивлённый и очень злой.

— Раки уже близко, чего стоишь-то, недолунок?! — хрипит маг огня мне, а потом рычит, надавливает сильнее на голову Фёдора, — Стреляй давай, бежать надо!

Гром уже не кричит, а сипит от усиливающегося пламени на черепе, его рука слабеет, отпускает шею отморозка.

— Знаю, — спокойно говорю я и поднимаю пистолет.

Нажимаю на спуск, и огняш летит с раскуроченным затылком вперёд, падает возле Василия.

Хозяин нового тела уже не просто давит эмоциями — на моё сознание пикирует, раскрывая крылья, тёмный хищник, и словно протягиваются ко мне острые когти.

И тут же я снова сворачиваюсь в кокон…

***

Да твою псину горелую! Сутулую! Сраную!!!

Я смотрю на скорлупу, по которой танцуют тени. В холодной ярости отсчитываю несколько секунд, чтобы снова получить доступ к телу. Ну, хоть к какому-нибудь, самому дрищавенькому, телу…

Сознание разлетается, как родившаяся вселенная, и я обнаруживаю, как меня трясёт Елена.

— Вася, — она плачет, размазывает слёзы, — Ну, вставай, Вася!

— Ох, — вместе с пробуждением в мою голову ворвались все нотки страданий.

Голова трещит, в ушах звенит, да ещё и нога опять болит. Одни мучения.

Рядом лежит Гром, держится за ошпаренную голову. С другой стороны огняш с простреленной головой, у него точно теперь ничего не болит.

А ещё дальше от нас этот, с пистолетом… Сидит у стены, трясёт головой, пытается прийти в себя.

— Я оглушила его, Вася, — Елена рыдает, размазывает слёзы.

Я кивнул и встал, несмотря на слабость. Шатнулся, шагнул, потом ещё, пошёл к вооружённому.

Тот поднял мутный взгляд, полез рукой под пиджак, к поясу.

— На! — я таранным пинком вогнал ботинок ему в лицо, сам чуть не нырнув следом, упёрся ладонями в стену.

Тот смачно долбанулся затылком о кирпичи, а потом хрюкнул и завалился.

Вот только пистолет выпал из сильно дёрнувшейся руки, и, скакнув пару раз, докатился до угла, где валялся убитый арбалетчик.

Даже грёбанные оракулы не любят ботинком в рожу. Помнится, мои сослуживцы любили посмеяться над этим: псионики — повелители вселенной, поработители умов… но, жжёный пёс, легко валятся случайной пулей или метким ударом.

— Вася… — надрывалась Елена за спиной, пытаясь встать, — Там ещё…

Я уже чувствовал. Да, липкое внимание прилетело примерно оттуда же, откуда и прибежали эти отморозки.

Вот же уроды! Я с досады приложился ещё раз ботинком по голове отключившегося оракула, но понял, что это истерика и злость Ветрова. Нет, Васёк, так не пойдёт, мы с тобой характер должны закалять.

А работы у нас ещё очень много. Это я понял, всего на несколько секунд попробовав другое тело.

— Уходим, — твёрдым голосом сказал я и подскочил к Громову.

Я стал со стоном его поднимать.

— Краси… а! Красивенько? — тот попытался улыбнуться и жмурился от боли.

— Сивенько, — выругался я.

На здоровяка было страшно смотреть. На лысом черепе отчётливо виднелись следы двух ладоней, прожаривших ему плоть до кости. Везде волдыри, как и на левой руке и боку, которые почернели от сажи, а пиджак и рубаха у него слева просто висели лохмотьями.

— Давай… к дяде, — просипел Гром, кое-как разлепив обожжённые глаза, — У него тут… чёрный… ох… ход.

Я, понимая, что новой стычки мы не выдержим, попытался взвалить его на себя. Куда там, кабанище!

Елена тут же подскочила, попыталась помочь.

— Может, дождёмся полицию? — она круглыми глазами таращилась на меня, закидывая руку Фёдора себе на плечо.

Интуиция мне подсказывала, что полицию мы дождёмся только мёртвыми. Эти отморозки могут запаниковать, и действовать уже из принципа и страха, оставляя за собой как можно больше трупов.

— Пошла, пошла! — зарычал я, требуя тащить Грома.

Как назло, в этих закоулках никаких окон. Мы, подгибаясь под весом здоровяка, быстро засеменили по подворотне к спасительному просвету в заборе.

Ох и живучий этот Фёдор — несмотря на ожоги, он всё же со стоном подволакивал ноги, пытаясь нам помочь. Правда, иногда он заваливался, и мы чуть на падали.

Есть, проскочили через другую калитку. Я даже не стал оглядываться, уже и так зная, что над телами поверженных склонились сообщники. Кинутся в погоню или будут заметать следы?

На их месте я бы утащил тела, либо вычистил все карманы, чтобы улик не осталось. Пусть это коварные Вепревы, но они наверняка послали бы за моим Василием мелкую шоблу. Для задохлика хватит, да и не жалко, если что.