Кэш (ЛП) - Гаджиала Джессика - Страница 25

— Теперь ты знаешь, на что, черт возьми, я способен, и какая у меня репутация среди женщин. Теперь ты хочешь мой член, Ло, — сказал я с несвойственной мне жестокой ухмылкой, — тебе придется попросить этого. Я покончил с этой херней, — сказал я, проходя мимо нее и направляясь к своему подвалу, чтобы разорвать боксерскую грушу, пока я снова не смогу ясно мыслить.

Потому что я имел в виду то, что сказал: — Я так чертовски устал от этого дерьма, от того, что в одну минуту она хочет меня, а в следующую — нет, от того, что мягкая и сладкая Ло готовит мне ужин и позволяет мне прикасаться к ее сладкой киске, когда она выкрикивает мое имя, а затем почти плачет от оргазма, превращаясь в осторожную, резкую, волчицу Ло без объяснения причин.

С меня хватит.

Она хотела меня? Что ж, теперь ее очередь.

Я колотил в грушу, пока не успокоил внутренний голос, который молился, чтобы она это сделала.

Потому что это дерьмо просто не имело никакого смысла.

Глава 14

Ло

В ту же секунду, как я услышала, как закрылась дверь в подвал, мои ноги подкосились, и я соскользнула на пол, прижав колени к груди. Я обхватила себя руками за ноги и попыталась глубоко вдохнуть сквозь желание, которое больше не граничило с болью, но прочно вошло в нее. Было больно. Это было буквально больно, я была так возбуждена.

— Черт, — тихо выругалась я, крепко зажмурившись от воспоминаний о том, что сделала. Я отдала ему, то немногое, что у меня осталось. Я признала, что он был хорош. Я сказал ему, что он был лучшим, что у меня когда-либо было. Я сказала, что хочу, чтобы он называл меня деткой.

Затем он взял эту власть вместе с тем, что обещало стать оргазмом всей моей жизни... и ушел с ней.

Я ожидала, что гнев начнет накапливаться, затопит мой организм чем-то знакомым, чем-то уютным, за что я могла бы ухватиться, чем-то, что я могла бы обернуть вокруг себя как защиту.

Но этого не произошло. Все, что я чувствовала, было душераздирающим несбывшимся желанием и печалью, которая была так глубока, что я могла бы поклясться, что могу утонуть в ней.

Не то чтобы это было что-то новое. Дело в том, что печаль всегда была глубоко спрятана, она хотела, чтобы с ней разобрались, хотела, чтобы я признала ее, чтобы она наконец ушла. Но я никогда этого не делала, так что ничего не вышло.

Почему-то это было хуже, чем я помнила. Это был не просто возвращающийся дискомфорт. Нет, мне было больно. Мне стало больно. Я чувствовала, что каждая унция счастья, твердости и решимости, едва завоеванной силы была вырвана и не оставила после себя ничего, кроме боли. Это была такая боль, которая начиналась в душе и сердце и распространялась наружу, пока вы не почувствовали ее в костях, в мышцах, в каждом обнаженном дюйме кожи, в каждой безжизненной пряди волос. Это была такая боль, которая заставляла тебя чувствовать себя гигантской открытой раной.

Слезы жгли мне глаза, и я даже не пыталась бороться с ними. Какой в этом был смысл? Что мне на самом деле дали все эти годы сражения?

Я почувствовала, как мое тело содрогнулось от этих мыслей.

— Свободу, — тихо сказала я себе. Вот что принесла мне борьба — свободу. Это дало мне жизнь с коллегами, которые были для меня как семья. Это дало мне шанс построить жизнь, в которой я не просыпалась каждый божий день, желая умереть. Это обеспечило мне безопасность. Это придало мне уверенности, чтобы постоять за себя. Это вызвало ко мне уважение.

И это, ну, это было все.

Я абсолютно, блять, отказывалась снова погрузиться в печаль, позволить ей окружить меня, пока мои руки не устанут настолько, что я не смогу больше держать голову над водой. Я больше не была той женщиной. Я никогда больше не буду такой.

Я собиралась убраться к чертовой матери с его кухни, вытереть глаза, надеть свою чертову одежду и снова взять себя в руки.

К черту его, его игры и его требования. К черту его и его сгибающую колени улыбку, и его ласки, заставляющие сердце колотиться быстрее. К черту его и его ненужное влечение ко мне.

Он хотел кого-то ненавидеть?

Что ж… черт… хорошо.

Я дам ему кое-кого, кого он будет ненавидеть.

Но это не имело значения. Он не имел значения. И вообще, кто он такой? Просто байкер. Сильно пьющий, занимающийся случайным сексом, слишком беспечно относящийся к себе, слишком хорошо заботящийся о своем собственном благе, ребенок-мужчина.

Я подавила голос, который прошептал, что всего за пару дней он вызвал у меня больше эмоций, чем любой другой мужчина с тех пор, как я была подростком. Это легко можно было объяснить тем фактом, что я только что получила по заднице, и мне было больно и одиноко без моей поддержки позади меня.

Что ж, это все должно было быть исправлено.

Я поднялась с пола, хлопая себя по щекам от чувства, которое я могла назвать только отвращением, и подошла к своей сумке, подняла ее и швырнула на обеденный стол. Я порылась внутри, отодвинув еще три романа в мягкой обложке и схватив пару толстых, мохово-зеленых брюк карго, бюстгальтер и коричневую майку, оставив плотную такую же мохово-зеленую рубашку висеть на спинке стула, пока я вставляла недавно одетые в носки ноги в ботинки.

Встав, я снова почувствовал себя самой собой. Боли в ребрах было достаточно, чтобы заставить меня морщиться, когда я двигалась слишком быстро, но мне тоже становилось лучше.

Еще два дня, и я смогу вернуться к тренировкам.

Не в силах сделать ничего физически, я вытащила ноутбук из сумки вместе с блокнотом и ручкой, которые хранила, и села, чтобы приступить к работе. Правда, я не могла находиться в Хейлшторме, но это не означало, что я не могла войти в наши системы и посмотреть, что происходит, попытаться найти какие-либо следы Джейни или Джейсторма в веб-сети. Она любила проводить много времени в этих темных, ужасных глубинах, ища поводы для нашей защиты или иногда просто занести вирусы в системы настоящих отморозков, когда она могла. Она всегда была творцом хаоса и исправителем ошибок. Это была моя сильная, но хрупкая Джейни.

Этажом ниже безжалостно раскачивалась цепь от боксерской груши, и я почувствовала, что качаю головой, роясь в интернете. Хорошо. Я была рада, что он в настроении. Я надеялась, что его яйца вот-вот взорвутся.

Час спустя, зайдя в тупик с Джейни, я наконец глубоко вздохнула и набрала имя, о котором даже думать не хотела: Дамиан Крейн.

Его лицо появилось вместе с парой статей. Никаких аккаунтов в социальных сетях, не то чтобы я ожидала их увидеть. Он никогда не был человеком, который выкладывал свое личное дерьмо. Его последний известный адрес не был для меня новой информацией. Его зарегистрированной машиной был серебристый внедорожник, который он купил шесть лет назад.

Ничего, буквально ничего, на что можно было бы рассчитывать.

— Агрх! — я зарычала на экран, щелкнув по одной из открытых вкладок интернета, оставив меня смотреть на фотографию Дамиана в его черно-красном пиджаке с медалями, свисающими с левой стороны груди, большими золотыми пуговицами посередине, бело-черной фуражке на голове, типичной морской пехотинец в его глазах.

— Немного... расстроена? — Спросил дразнящий голос Кэша, и моя голова повернулась туда, где он стоял, прислонившись к кухонной двери.

Господи. Как же я не слышала, как он поднимается по лестнице?

Он выглядел иначе. Вспотевший, разумеется. От влаги футболка прилипла к груди и животу, а длинные волосы промокли и слегка откинулись назад. Это было не просто кожа, разгоряченная упражнениями, или пот. Все следы подлинного гнева, замешательства и вызова, которые я видела на его кухне раньше, исчезли. Это был обычный Кэш, стоящий передо мной с небрежной, непринужденной, игривой ухмылкой на его губах.

— Не льсти себе. Это не имеет к тебе никакого отношения. — Сказала я, пытаясь казаться настолько отстраненной, насколько это вообще было возможно.

— Конечно, нет, — сказал он, одарив меня своей широкой улыбкой, и мне пришлось заставить себя приподнять одну бровь. Нисколько не смутившись, он открутил крышку бутылки с водой, которую держал в руках, и поднес ее к губам. Я не... совершенно не следила за его адамовым яблоком, когда он глотал. Нет. Не я. Я была сильной, опытной в сексе женщиной, которая не лезла на рожон из–за гребаного адамова яблока. — Что, — спросил он, оглядывая меня с ног до головы и указывая рукой на мое тело, — никакого оружия?