Не отрекаются, любя... (СИ) - Лабрус Елена - Страница 1

Есть истории, что прилетают со шквальными ветрами. Их рассказывают деревья, в отчаянной страсти засыпая улицы сорванной листвой.

Есть мелодии, что приносят косые ливни. Их подхватывают крыши и разносят по городу стонущие трубы водостоков. 

Есть строки, что в исступлении шепчет студёная вода, набегая волнами на серую гальку.

Кажется, будто именно так они и рождаются, городские легенды, что рассказывают зимними вечерами, когда засыпают дети. От них мучительно замирает сердце, стынет в жилах кровь, текут слёзы и одна на другую лезут мурашки.

Они никогда не забываются.

Но эта началась с того, что по городу пролетел слух:  

 — Реверт вернулся!

— Ты слышала? — остановилась перед Верой подруга и оглянулась в бесконечном ряду строительного супермаркета, словно боясь, что их услышат. — Твой Реверт вернулся.

— Мой! — хмыкнула молодая женщина, уронив в корзину ещё один тяжеленный мешок строительной смеси. Быть ландшафтным дизайнером — значит быть каменщиком, плиточником-бетонщиком, плотником, садовником и психологом одновременно. А к стальным нервам в придачу иметь ещё и железные мышцы.

Но сейчас заныло в груди.

Вернулся, значит, гад! А говорил: «Ни за что. Никогда. Прости. Забудь».     

— Ну а чей! — не осталась в долгу Зойка. — Он как взял тебя за руку на утреннике в детском саду, так и стал твоим. Это весь город знает. А уж после всего, что между вами было, — закатила она глаза. — Твой. И тут уже ничего не поделаешь.

— Какой детский сад, Зоя? Я пришла в его школу в седьмом классе. И, как видишь, поделаешь. Я замужем. Не за ним. У меня сын, — обернулась она в сторону пятилетнего мальчишки, что бежал к ней, размахивая блестящим мастерком.

— Мама,  фмотли какая класивая лопаточка. Можно я мозьму?

— Возьми, милый, — поправила Вера взлохмаченные волосы сына, липшие к вспотевшему лбу, тёмные, как у отца. Заглянула в зелёные глаза, что тоже достались ему не от мамы. — Ванечка, говорить надо: С-с-смотр-р-ри. Кр-р-асивая. В-возьму.

Она тяжело вздохнула, глянула на часы, потом на гружёную тележку, пока её послушный мальчик повторял, старательно проговаривая согласные.

Сейчас всё это отвезти на объект, чтобы работа не стояла, потом не опоздать к логопеду и успеть до вечера в парикмахерскую — Алексей мало того, что злится, как ребёнок картавит, а у Ваньки рот не закрывается, так ещё за его отросшие волосы будет опять её отчитывать.

Хорошо хоть ужин сегодня не надо готовить — они идут с мужем на какую-то деловую встречу в ресторан. Она понятия не имела зачем ему вдруг там понадобилась, но ни перечить, ни спрашивать не стала.

— Молодец! — поправила она на ребёнке маловатую джинсовую курточку.

Ладно, доходит уже этот год, осень на дворе. Надо только пару свежих футболок прикупить, — с нежностью посмотрела Вера на сына, — из всего вырос, мой богатырь. Наверное, и ростом пойдёт в отца. Но когда ещё и по магазинам ходить? Ничего не успеваю.

— И чего мы вздыхаем? — не укрылся от подруги её тяжкий вздох. — Из-за той шалавы, что он притащил с собой?

— Господи, Зоя! — швырнула Вера в тележку первое, что попалось под руку: ещё один шпатель. — Да какое мне дело с кем он приехал, когда уедет! У меня и без Марка Реверта проблем полно!

А с того дня как муж узнал, что Ванька не его сын, проблемы росли как снежный ком и с каждым днём становилось всё хуже, и хуже, и хуже…

— И когда ты собиралась мне сказать? — тряс Алексей у неё перед носом тестом ДНК. — Когда, твою мать, я должен был узнать, что ращу чужого ублюдка?

Она протянула к мужу руки.

— Алексей! — Язык не повернулся сказать: «Лёша!» Он терпеть не мог всех этих «лёшек», «ванек», «верок». Её звал только Вера, сына — Иван.

Не своего сына. Он был прав. Так бесконечно прав, а она так сильно перед ним виновата — за то, что струсила, за то, что не сказала правду сразу, — что приняла его гнев со смирением. Хоть и лгала ему не нарочно. Вера и предположить не могла, что той одной последней ночи с Марком будет достаточно. А потом… Потом Марк уехал, Алексей сделал ей предложение, Вера согласилась, сыграли свадьбу. Всё так быстро завертелось, и муж был так счастлив, что она беременна, так добр к ней, так нежен и заботлив, её суровый, деловой, строгий муж, что, когда ей сказали: срок больше, чем должен быть, она опрометчиво решила — он его полюбит, когда малыш родится. Полюбит и ему будет уже всё равно чей это ребёнок.

Как же она ошиблась!

— Это его сын, да? — откинул её руки муж. — Его?!

Вера молча кивнула. Никто не знал, что Марк приезжал. Всего на одну ночь. Никто. Кроме неё. Никто не знал, что приезжал попрощаться. Навсегда. Да и кому какое было до этого дело? Если бы…

— Сука! — выдохнул Алексей. — Но знаешь, что хуже всего? Не то, что ты врала, хотя и не знаю на что рассчитывала. Хуже всего, что все видели: ребёнок похож не на меня. Все знали, тыкали пальцами, смеялись за моей спиной, а я… Я отмахивался! Потому что верил тебе.

С того дня, с того мига всё и изменилось. Безвозвратно.

— Таблетки, — протянул он руку, не желая слушать её жалкие оправдания.

— Что? — не поняла Вера.

— Я сказал: таблетки. Противозачаточные, что ты пьёшь.

Она полезла в сумочку и молча подала ему начатую упаковку. Он сунул её в карман и стал расстёгивать брюки.

— На стол, — кивнул он, — задирай платье. Хочешь ты или нет, но у меня будет мой ребёнок, — раздвинул он её ноги, когда она послушно легла грудью на столешницу.

Это было грубо, жёстко и больно.

Это стало грубо, жёстко и больно каждый день.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но третий месяц Вера не беременела…

— Ты же в курсе, что его отец умер? — вырвал словно из забытья голос подруги. — Летом. Три месяца назад.  

— Что?! Чей отец? — потрясла головой Вера.

— Вер, ну ты чего? — встала перед ней Зойка, уперев руки в крутые бока. — Герман Реверт, наш Речной король, отец Марка, владелец заводов, газет, пароходов, а точнее одного завода, рыбоперерабатывающего, одного речного порта и одного моста, других у нас нет и компании «Открытая Река», отошёл в мир иной три месяца назад. Скончался после продолжительной болезни, как написали в некрологах.

Да, Вера знала. Будь она слепа, глуха и прикована к кровати, ей бы всё равно нашли способ донести. А она работала, встречалась с людьми, ходила по магазинам. Но сейчас её поразило не это.  

— Три месяца назад? — словно стукнули Веру пыльным мешком по голове.

Именно тогда у мужа начались неприятности с бизнесом.

Он занимался автомобильными шинами, в основном для грузовых машин. Торговал крупным оптом, вагонами. Работал с организациями. И много лет арендовал склады в железнодорожном тупике, который у него пытались забрать. Нечестно, нагло, угрозами пытались согнать с удобного места, куда подходили железнодорожные пути, а к ним примыкали огромные площади под открытым небом. Хотели заставить его отказаться от аренды и, как минимум, найти себе другое место.

Три месяца назад в назидание даже устроили поджог.

Вера не вникала, знала ситуацию лишь в общих чертах. Алексей неохотно делился. Знала, что он не сдался и своё место без боя отдавать никому не собирался.

Вот только ей никогда не приходило в голову, что это могло быть связано.

Из-за неприятностей с бизнесом муж стал злым, озабоченным, нервным. Может, потому так остро и воспринял результаты теста ДНК. Но он же неглупый мужик, образованный, и, как ни пытался свалить ответственность на Веру, понимал, не мог не понимать: он рыжий, Вера блондинка, а Ванечка темноволосый. Но за пять лет он ни разу её ни о чём не спросил. К ней и к ребёнку относился хорошо. Как ни подзуживала его свекровь.