Эффект пешки. Книга первая. Долгая дорога домой (СИ) - Софроний Валерий Иванович - Страница 8

Первая часть суда проходила под лозунгом: «во всем виноват Максимка!». Судья зачитал обвинения, прокурор предоставил доказательства, а адвокат, выданный государством, по-доброму посоветовал признать свою вину и попросить прощения у родных невинно убиенных девочек. Все доказательства на взгляд Макса были очевидны, во-первых — в багажнике его ауди восемьдесят, следователями были найдены потожировые трех из одиннадцати невинно убиенных девушек. В этом же самом багажнике нашли и нож — орудие преступления, и самое плачевное для нашего героя, вся эта катавасия произошла в дни отсутствия супруги дома. Урожденная Родионова Светлана Геннадьевна в эти самые дни прибывала в командировках, по большей части в других городах по делам фирмы, на которую она трудилась. А сам герой не мог внятно рассказать, где он был, и что он делал в эти самые дни. Максим, обладающий отличной памятью банально не помнил, что с ним происходило. Эти злополучные даты были словно ластиком стерты из его памяти. Приглашенный эксперт довольно популярно объяснил, что у социопатов такое бывает, он приводил какие-то примеры, фамилии и диагнозы, вот только на тот момент наш главный герой не вникал в смысл сказанного. Максим сквозь клети решетки глядел на свою горем убитую матушку. Елена Прокофьевна Корманчук была преподавателем русского языка и литературы во втором поколении, она одна воспитала Максима и его сестру Софью, она пережила девяностые, но вот этот суд ее капитально подкосил. На резко постаревшую матушку было больно смотреть. Она осунулась и сильно поседела. Максим и без того был паршивой овцой в семействе, но вот суд и обвинения в таких делах, старушка мать никак не ожидала.

Когда приговор был зачитан, и ее сын Максимка получил пожизненно заключение в пенитенциарном заведении особо — строгого режима, толпа взорвалась эмоциями, матушка смотрела на сына с такой ненавистью, что он осознал без слов, с этого момента любимого сынка Максимки больше не существовало, для Елены Прокофьевны. Ее сын навсегда умер. Рядом со старушкой сидели еще две девушки, одна молодая симпатичная брюнетка невысокого роста, которую звали Светлана и рыжеволосая сестренка. Максим глядел на эти три фигуры виноватыми глазами. Мать не глядела в сторону душегуба, брюнетка глядела в пол виноватыми глазами, девушке было стыдно перед всеми этими людьми, зато глаза третьей девушки глядели на брата, и в них читалось только одно: “Я не верю”!

Максим очнулся то ли от сна, то ли от наваждения, на него сквозь некрупные клети решётки глядел старший охранник Леня Гресько.

— Ну что вылупился, рожа уголовная? Гости к тебе, встречай.

Леня Гресько отодвинул в бок решетку купейной двери и в купе ввели еще одного невольного. Гостем был мужчина кавказской внешности, взгляд у него был цепкий, а лицо небритое. Двое охранников расслабили наручники и пристегнули гостя точно таким же образом, каким был пристегнут Максим на противоположное койко-место.

— Радуйся, душегуб, - с явным украинским акцентом возвестил один и охранников, — попутчик у тебя до самого «Черного пингвина».

Охранники покинули купе, и Леня задвинул решетку, закрыв ее на замок.

Лицо кавказской национальности. Повернулось поудобнее на бок и нагло уставилось на собрата, по несчастью.

— Тебя как звать, горемычный? — весело с иронией в голосе поинтересовался кавказец без какого-либо акцента.

— Максим, — смущенно представился душегуб, стараясь избежать встречи с прямым и жестким взглядом кавказца.

— А меня Абдул зовут, меня в терроризме обвиняют. Мы с братьями немного постреляли на аравийском полуострове, а после отдохнули в Дагестане, — похвастался кавказец, — а тебя за какие заслуги?

— Разве о таком принято говорить? — ответил вопросом на вопрос Макс, — да и чего-то рассказывать не особо хочется.

— Как знаешь, — без обид ответил Абдул, — просто ехать далеко, да и скучно, вот и стараюсь дорогу разговором разбавить.

Максиму говорить ужасно не хотелось, он, и сам до конца не осознал, что произошло и уж тем более не хотелось ему изливать душу первому встреченному террористу. Макс отвернулся от собрата по несчастию и постарался шевелиться как можно реже. А второй пассажир почетного купе негромко затянул какую-то мелодичную песенку на одном из языков Кавказа. Голос попутчика звучал очень мелодично и красиво. Суровый кавказец выводил песню бархатным красивым баритоном. Максим, сам не желая того заслушался. Голос сурового кавказца лился медом, он был мелодичен и очень красиво поставлен, так, словно сосед по купе добрую половину жизни занимался исключительно вокалом. Даже не понимая слов Максим, ощущал неведомую ему ранее красоту напева. На ряду с нашим героем притихли и остальные обитатели вагона, тишина накрыла все пространство сама собой, и даже суровый охранник молча стоял напротив двери и молча слушал пение этого незаурядного террориста.

Песня закончилась, и пространство вагона вновь наполнилось звуками, сначала не торопясь и осторожно, а после сильней. Общий фон шума вновь приобрел бывшие оттенки и уровни. А задумчивый Леня Гресько, очнувшись от очарования песни, негромко произнес:

— Очень красивый голос.

Голос горца был удивительно гармоничен. Казалось, он проникал в саму душу, будоража нечто в самой ее глубине.

От давних воспоминаний отвлекла Люба. Мерное сопение под боком Максимилиана усилилось. Максимилиан осторожно тронул девушку рукой. Но та уже довольно крепко спала. Похоже, на этом исповедь можно было заканчивать. Макс поудобнее положил голову на подушку, чуть сильней прижал к себе мирно сопящую буфетчицу и прикрыл веки. Сон пришел мгновенно.

Когда наш герой любовник открыл глаза небольшие электронные часы на прикроватные тумбочки показывали без четверти десять, окна в комнатке были зашторены и что творилось за окном понятно не было. Максимилиан впервые за долгое время отпустил вожжи, и теперь лежа раздумывал утро сейчас или вечер.

— «Сходил в гости, называется, — попенял себе Макс, — на кой ляд я вчера так сильно расслабился, теперь вот непонятно опоздал я на электричку или нет?»

Гость поднялся с кровати и принялся разыскивать свои вещи, но и тут начинающего ловеласа ждал неприятный сюрприз. Вещей попросту не было. Максимилиан стоял абсолютно голый посреди спальни с такой миной словно его обокрали, хотя кому вообще могли понадобиться настолько дрянные вещи? В этот нелегкий для Макса момент с кухоньки донеслось осторожное бряканье посуды. И наш герой, окинув критичным взглядом свои обнаженные телеса осторожно выдвинулся на звуки возни. На тесной кухоньке, хлопотала Люба, барышня стояла у плиты жаря блинчики, на соседней конфорке в эмалированной трехлитровой кастрюльке томилось второе, что это было со своей позиции в коридорчике Максимилиан сразу понять не смог, но запах от кастрюльки шел умопомрачительный. Слюна против воли начала забивать рот.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался Макс прикрывая самые интимные места сложенными ладонями, — Люб, я тут вещи свои найти не могу. Ты не подскажешь, где они?

Миловидная буфетчица в довольно откровенном халатике, скрывающем только самые пикантные места и коротком фартучке надетым, поверх всей этой идиллической картинки стояла у газовой плиты выливая на чугунную сковороду жидкое тесто. Как только черпак погрузился в массивную плошку с жидким тестом, Люба перевела взгляд на парня и весело улыбнулась, глядя на картинку стеснительного юноши.

— Максим, я выкинула твои вещи, прости, но в той рвани, в которой ты вчера мне встретился вообще ходить нельзя, особенно в такие морозы.

То, что Люба не врет Макс осознал сразу, Люба вообще врать не умела. И Максимилиан с совершенно растерянным видом присел за стол. Вид у парня был потерян по нескольким банальным причинам, во-первых, среди этих самых обносков находилась справка об освобождение — его единственный документ, да все его состояние(триста сорок рублей) лежали под стелькой демисезонных туфель. Фактически Макс в данный момент находился в полной зависимости от этой красивой домашней женщины.