В сердце тьмы - Дрейк Дэвид Аллен - Страница 27

• Предыдущая
• 27/103
• Следующая

Семилетний мальчик просто радовался от воссоединения с матерью, а не испытывал облегчения от ее приезда. С ним во время ее отсутствия, очевидно, хорошо обращались. На самом деле, как подозревала Антонина, заметив, как он поправился, его откровенно баловали.

Конечно, ко второму дню желание поиграть в новые игрушки перевесило всю сыновнюю преданность. На рассвете Фотий уже играл. Когда его мать появилась примерно час спустя, мальчик поприветствовал ее чисто формально. Матери ведь всегда матери. Это нечто приятное и неизменное, как солнце на небе. А вот игрушки — кто знает, когда они могут исчезнуть, например, вернуться в то же волшебное царство, из которого появились?

Антонина какое-то время наблюдала за его игрой. В другом случае она могла бы опечалиться из-за невнимания сына. Но на самом деле Антонине не терпелось приступить к своим делам. Поэтому она вскоре направилась в мастерскую, где ее ждал Иоанн Родосский.

Она сразу же заметила, что мастерская значительно расширилась за месяцы ее отсутствия. Когда подошла ближе, поняла: Иоанн больше не работает один. Сквозь открытую дверь мастерской до нее донеслись голоса.

Вначале это привело ее в замешательство. Ей стало неуютно. Последние недели в. Константинополе усилили ее осознание необходимости сохранять тайну и соблюдать осторожность.

Однако через несколько секунд замешательство и беспокойство сменились другими эмоциями. Только одна причина могла побудить Иоанна привлечь к работе других людей.

Поэтому надежда, а не беспокойство, заставила ее ускорить шаги.

То, что она увидела, войдя в мастерскую, мгновенно соединило оба чувства в одно.

Громкий треск заставил се дернуться.

К счастью. Дернувшись, она отскочила в сторону.

К счастью. Летящая с шумом неизвестная ракета пролетела мимо ее головы.

В отличие от срикошетившей, которая ударила ее аккурат по мягкому месту.

Однако у срикошетившего предмета не было такой силы. Антонина упала на пол в основном от удивления, а не от боли.

— Ради всего святого, Антонина! — заорал Иоанн Родосский. Неужели ты не в состоянии прочитать простую надпись?

Морской офицер поднялся из-за перевернутого стола и широкими шагами направился к ней. По ровному и аккуратному положению становилось очевидно, что стол перевернули преднамеренно.

Иоанн протянул руку и поднял Антонину на ноги. Затем, не выпуская ее запястья, потащил ее назад, через дверной проем, которым она только что воспользовалась.

Там он развернул ее и заорал:

— Вот! Здесь! Чтобы все видели!

И победно показал на место над дверью.

— Просто и ясно! На греческом! Говорится…

Молчание. Антонина потерла мягкое место и нахмурилась.

— Да, Иоанн? Что говорится?

Молчание.

— Эйсебий! Иди сюда! — заорал Иоанн.

Мгновение спустя в дверном проеме появился настороженный молодой человек — невысокого роста, плотного телосложения, со смуглым цветом кожи. На самом деле выглядел он несколько зловеще. Совсем не походил на образ невинного херувима, который отчаянно пытался создать.

Иоанн обвинительно показал на пустое место над головой.

— Где надпись, которую я велел тебе здесь повесить? — спросил он.

Эйсебий явно оробел. Виновато улыбнулся.

— Забыл, — пробормотал он.

Иоанн сделал глубокий вдох, выдохнул воздух, упер руки в бока, затопал ногами и стал носиться по всему двору.

Антонина знала эти признаки. Она не была в настроении выслушивать очередную тираду морского офицера.

— Неважно, Иоанн! — воскликнула она. — Ничего не пострадало, кроме моего достоинства.

— Не в этом дело! — рявкнул Иоанн. — Эти штуковины достаточно опасны сами по себе. А тут еще какой-то глупый мальчишка — снова! — забывает принять необходимые меры предосторожности и повесить…

— Что опасно само по себе? — спросила Антонина и радостно улыбнулась. — О, это звучит возбуждающе!

Иоанн прекратил бегать по двору. Теперь просто размахивал руками.

— Мы его получили, Антонина! — воскликнул он возбужденно. — Мы его получили! Порох! Пошли — я тебе покажу!

Он бросился назад в мастерскую. Эйсебий отошел с дороги и благодарственно улыбнулся Антонине.

Антонина во второй раз вошла в мастерскую.

Бах! Взиик! Удар. Клац-клац-клац.

Она быстро пригнулась и опять выскочила наружу.

За ее спиной орал Иоанн:

— Эйсебий! Ты — идиот! Разве я не сказал тебе, что нужен длинный огнепроводный шнур?!

— Забыл, — прозвучало бормотание.

— Если не считать, что у него девичья память, на самом деле он мне очень помогает, — сказал Иоанн позднее. В задумчивости отпил глоток вина. — Химия на самом деле не является моей сильной стороной. А Эйсебий в ней разбирается лучше, чем кто-либо, кого я знаю.

— В таком случае лучше найми кого-нибудь, кто будет следить за тем, чтобы он все помнил, — улыбаясь предложила Антонина.

Иоанн уверенно поставил кубок. Твердо положил руки на стол. Резко расправил плечи.

— Мы не можем себе этого позволить, Антонина, — объявил Иоанн. — Нет смысла спорить по этому вопросу. — Он нахмурился. — Теперь. Прокопий уже неделю радостно потирает руки. С тех пор как он прибыл сюда впереди тебя и просмотрел бухгалтерию. — Иоанн сильно нахмурился. — Он только и ждал, чтобы нажаловаться тебе. Я потратил все деньги. Все. Не осталось ни одного солида. Ни одного. — Он мрачно нахмурился. — А Ситтас — жирная жадная свинья! — больше ничего не дает. Он назвал меня транжирой в последний раз, когда я попросил у него денег.

Улыбка не сошла с лица Антонины.

— Сколько раз тебе удалось выжать из него деньги?

— Восемь, — мрачно ответил Иоанн.

— Поздравляю! — рассмеялась она. — Это рекорд. Никому еще не удавалось выжать из него деньги более двух раз подряд, насколько мне известно.

Иоанн улыбнулся очень кисло.

— На самом деле это не смешно, Антонина. Мы не можем про должать без денег, и я не представляю, откуда их взять. Я ничего не могу получить от Антония Александрийского. У епископа свои проблемы. Патриарх Ефраим в последнее время много воет о растрате церковных средств не по назначению. Его дьяконы ползают по Антонию, как блохи по собаке. Они даже пересчитали его личное серебро.

— В чем дело? — фыркнула Антонина. — У Ефраима износились шелковые одежды?

Теперь улыбка Иоанна стала более веселой. Совсем чуть-чуть.

— Не то чтобы я заметил. Конечно, трудно уследить, если учесть, какое количество мантий у него имеется. Думаю, он недоволен, что на пальцах левой руки на кольца было потрачено не столько золота, сколько на кольца на правой. Поэтому его клонит набок во время прогулок по улицам Антиохии, когда он благословляет бедных.

Морской офицер фыркнул и вздохнул. Обвел взглядом комнату. Они сидели в главном зале дома, за столом в углу.

— Я бы предложил продать один из великолепных гобеленов, только… — пробормотал он.

— У нас нет ни одного.

— Вот именно.

Антонина улыбнулась очень весело. И покачала головой.

— Мне следует прекратить тебя дразнить. Мне стыдно за себя. Дело в том, мой дорогой Иоанн, что деньги больше не представляют проблемы. Я нашла новое лицо, готовое профинансировать наш проект.

Она опустила руку вниз и с трудом вытащила мешок. С большим трудом. Столик зашатался, когда она опустила мешок на него.

Глаза Иоанна округлились. Антонина, все еще улыбаясь, схватила мешок за низ и перевернула. Небольшой поток золотых монет рассыпался по столу.

— Недавно отчеканены, надеюсь, ты это заметил, — весело заявила она.

Иоанн смотрел на кучку, как сова. Однако его внимание привлекли не сами монеты. Он понял, что стоит за ними.

Власть. Чистая власть.

После правления императоров Валентиниана и Валента золотая монета — солид, введенная Константином Великим, служила твердой римской монетой на протяжении двух веков, и на ее чеканку имелась монополия.

В Римской империи было много легальных монетных дворов. Больших, в Фессалониках и Никомедии, и ряд небольших в других городах. Но они ограничивались выпуском серебряных и медных монет. По закону только император мог чеканить золотые монеты. В Константинополе, в самом Большом Дворце.

• Предыдущая
• 27/103
• Следующая