Частичка тебя. На память (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 33

— Алена, я вам с утра звонил, заказывал столик для двоих ближе к концу дня.

Только сейчас я понимаю, насколько близко любимый столик Тимирязева расположен к двери. Настолько, что даже сидя к ней спиной, я спокойно слышу негромкий голос Николая Ольшанского, вошедшего в зал. Ну, или может быть дело в том, что его я узнаю, даже говори он шепотом и за стеной?

Эх, вот как чуяла, что мне сейчас не нужно заходить в ресторан!

Столик для двоих. Значит — она тоже тут.

Волосы на моем затылке будто наэлектризовываются, вставая дыбом.

На этих двоих в паре я никак не научусь адекватно реагировать. Адекватно — в смысле вообще никак. Не испытывать вообще ничего, и уж тем более — ощущения, будто меня заживо макнули в кипяток.

Просто они вместе…

Я мысленно рисую себе свою внутреннюю ванильку. Такую маленькую, тощенькую, с глазами как у анимешки и такую же растрепанную.

Нарисовала!

А теперь пришла пора заткнуть этой ванильке рот. Кожаным кляпом — недавно случайно ткнула в рекламу товаров для взрослых в онлайн-гипермаркете, точно знаю как оно выглядит — красный кожаный шарик идеально подходит этой истеричной слезливой внутренней моей идиотке. О, отлично! А теперь в чулан её, в чулан! И закопать под швабры!

— Ты так мечтательно улыбаешься, что-то супер-вкусное уже в меню выбрала? — мой аутотреннинг замечается практически сразу. Что ни говори, а глаз у Артема Валерьевича все-таки алмаз.

— Не хочу есть, — вру я беззастенчиво. Увы, мой желудок имеет аргументы против и тут же подает голос. Предатель, блин! В последнее время — просто Брут!

— Ага-ага, — Тимирязев кивает насмешливо, — я так и понял. Не хочешь. Сиди, сам на тебя закажу. Много всего закажу. Два часа будешь есть и пока не доешь — не выйдешь.

Ха-ха!

Тетя Ангелина только сегодня с утра бурчала, что накормить меня сейчас не проще, чем её супруга после учений. Но этот аргумент мы, пожалуй, сейчас сдавать Артему Валерьевичу. Придержим как козырь.

— Алена, принесите график и меню для банкетов.

Они сидят вообще в другом конце зала. Из динамиков льется мелодичная, но достаточно звучная музыка. Как я умудряюсь слышать негромкий голос Ольшанского с учетом этих переменных? Уши того и гляди на затылок уползут. Спасибо хоть Артему Валерьевичу не до меня — он вовсю занят надиктовыванием заказа официантке.

— Спасибо, что согласился на банкет в клубе, — щебечет Юлечка, — свадебные фотографии получатся просто волшебные. И девочки очень оценят! И я знаю, что ты очень любишь наш «Артемис».

Твою ж мать…

Свадебные! Банкет!

Они все-таки женятся. Из эфемерного «когда-нибудь» это дивное событие вдруг становится уже дышащим в спину.

И почему, почему нужно было устраивать это все именно здесь, именно на территории клуба? Даже если я не захочу в этом участвовать, а я уже не хочу — мне просто придется!

— Эй, — крепкие пальцы Тимирязева стискиваются на моей ладони, — ты зеленая, будто елочка. Рановато для Нового года. Тебе плохо?

— Нет… Да! — лихорадочно восклицаю я, демонстративно принюхиваясь. — Ты разве не чувствуешь? Пахнет пригоревшей рыбой!

— Я… Нет, не чувствую, — Тимирязев смотрит на меня абсолютно растерянно.

— Да как так! Не продохнуть же… — я вскакиваю и, прикрывая рот ладонью, пролетаю в сторону туалета.

Есть у известной начальству беременности свои плюсы. Любые странности спишут на неё и на гормональные всплески. Поэтому… Довольно просто выкроить себе десять минут на то, чтобы успокоиться.

И если, когда я выйду из туалета, у меня будет красное лицо — вряд ли кто-нибудь подумает, что я здесь задыхалась слезами от выворачивающих меня наизнанку чувств.

Господи, Ольшанский, каким еще кирпичом ты в меня не швырнул? Каким еще способом не сказал, что тебе плевать на мое чертово признание в гребаных чувствах?

Как никогда ненавижу себя за то, что тогда произнесла эти слова. Не должна была. Это просто не имело смысло. Их для него будто не было. И меня — будто бы нет.

На слезы — три минуты, потом я выдыхаю, прислонившись лбом к холодной кафельной стене.

Значит, хочешь устроить свою свадьбу прямо передо мной, Ник?

На что рассчитываешь, чего ждешь?

Как будто проверяешь меня на вшивость.

Удержусь ли — не вмешаюсь ли снова. Ведь с этой свадьбой на территории клуба… Ох, сколько будет у меня возможностей? И ох сколько всего я могла бы сделать. Не так, как в прошлый раз, виртуознее, тоньше, так, что обвинить меня Ольшанский ни за что в своей жизни не сможет.

Снова и снова, как будто хватаясь за якорь реальности — моя ладонь прижимается к животу, будто напитывая меня силой.

Нет, нет, нет!

Все это исключено. Я не могу так рисковать. Ольшанский быстренько выпишет мне волчий билет на увольнение, и останусь я и без хороших декретных, и без будущего. Дальше — только в уборщицы, под стол к Вяземскому и аналогичным ублюдкам. Стоило ради этого столько лет так упрямо лезть вверх по карьерной лестнице.

Не-е-ет.

Ни за что.

Злость и обида, вскипевшие в моей крови в первые секунды озарения про свадьбу, как морской прибой, остаются только мокрыми следами на песке.

Я умываюсь, внутренне промораживаясь до состояния льда.

Плевать. Плевать, как скоро и при каких условиях это случится. Это в любом случае бы случилось. У них же любо-о-овь!

И пусть меня тошнит от приторности, я уже принимала как данность, что Ольшанский женится на своей Юлечке.

Что это значит?

Это значит, что я не могу себе позволить, чтобы эта свадьба не состоялась. Пусть состоится. Пусть пройдет без сучка, без задоринки, чтобы придраться было вообще нельзя. Я позабочусь о том, чтобы срывов у этого мероприятия не было. А пока…

Я выхожу в зал неторопливо, спрятавшись за выражением лица чувствующего внутреннюю свободу человека, сразу находя взглядом ожидающего меня за столиком Артема Валерьевича. Игнорируя вообще весь мир кроме него.

Вот тебе и весь ответ, почему я его не отшиваю. Он — мой спасательный круг. И я пыталась выплыть сама, но сейчас — цепляюсь в него со всем отчаяньем.

— Я все забываю спросить, когда там твой заезд, Артем? — улыбаюсь, возвращаясь за свой стол. — И нельзя ли нам уже перейти на «ты»?

Пальцы Тимирязева скептически постукивают по столу. И на меня он смотрит критично, будто взвешивая — нужно ли оно ему?

— Знаешь, Снегурочка, я уж думал, ты не спросишь! — наконец он дает ответ и придвигается ближе ко мне.

— Не занята? — я останавливаюсь на пороге кабинета Энджи. И наблюдаю странное. Она… красит губы. Зачем это?

— Я хочу, — спокойно откликается Энджи, и до меня доходит, что вопрос прозвучал вслух, — беременной женщине вредно отказывать себе в маленьких капризах.

Я могу понять каприз вроде маринованных огурцов в меду. Или селедки в шоколаде. Но это…

А ведь объяснение ты знаешь, Ольшанский. Очень хорошо знаешь. Ты ведь видел, как Тимирязев уводил её из ресторана, приобнимая за талию.

Видел-видел. Хоть и делал вид, что старательно изучаешь меню для банкетов.

— Вы что-то хотели, Николай Андреевич?

Я смотрю в её бесстрастные глаза — выражение лица для босса, и боже, как оно меня бесит. Как отчаянно хочется настоящей её, живой её, той, что делилась со мной мечтами и болью.

Хочется — да перехочется.

Мы только вместе работаем. Такие условия нашего взаимодействия оговорены, причем я сам на них настаивал.

Но черт побери, как сильно я недооценивал всю степень сложности нашей совместной работы.

— Обсудить вашу свадьбу, возможно? — устало подсказывает Энджи, отчаявшись дождаться от меня ответа.

— Да, — киваю через силу, и тут же настораживаюсь, — ты уже в курсе? Ты подслушивала?

Снова вырвалось. Да что такое! После этого гребаного ресторана никак не могу взять себя в руки и несу какую-то дичь!