Майор Казанцев и Европейский Халифат(СИ) - Рясной Илья - Страница 5

Я поднялся с диванчика. Шашист попытался было сграбастать меня в медвежьи дружеские объятия, но я ловко пресек его порыв, протянув ему руку.

- Всегда говорил, что «Ролекс» показывает не время, а благосостояние, - кивнул я на часики Шашиста – они стоят сто тысяч евродолларов в базарный день, да и то фиг купишь. – Они опять у тебя отстают?

- Ах, Анатоль, оставь свои упреки, - беззаботно отмахнулся Шашист. - Лучше порадуйся моему простому человеческому счастью.

- Что за неземное счастье, Теодор, тебе вдруг подвалило? – даже заинтересовался я.

- Вновь вижу тебя живым и здоровым. Помню, последний раз ты звонил мне из богоугодного лечебного учреждения и был весьма слаб. Сегодня передо мной опять орел, гордо машущий крылами.

С этими словами Шашист грузно уселся на диванчик, который жалобно заскрипел под его немалым весом. Подзывая официанта, он замахал рукой, как будто лопасть вертолета закрутилась.

- Мой милый друг. Осчастливьте меня, пожалуйста, кофе, самым крепким, который только возможно приготовить в турке. Долька лимончика. И двести граммов коньячку. И не мелочитесь, несите самый лучший. Все равно плачу не я, - он блаженно прижмурился.

Тут он прав. По традиции платит вызывающая сторона, то есть его куратор, то есть я. И сам по себе сей факт доставлял моему собеседнику истинное удовольствие.

Когда официант ушел, Шашист произнес доверительно мне:

- Не то, чтобы я нищий. Но тут дело принципа, мой дженераль.

Да уж, принципы у него железные - имея многомиллионное состояние, всегда будь готов с энтузиазмом удавиться за копейку.

- Принципы – это святое, - согласился я. – По делу есть что сказать?

- По делу? Еще как! Наболело, Анатолий. Твои эти Золотые листы проклятые – это вовсе не какое-то солидное дело. Это цирк с конями, клоунами и несчастными случаями на производстве. Жутковатый цирк, скажу тебе.

- Подробности будут?

- А на собрании кричат: «давай подробности», - произнес Шашист как-то угрюмо, что для него несвойственно. – Сперва об этих твоих индейских золотых прокламациях. Понимаешь, это дико редкие раритеты. Больше легенда. Они не актуальны. Они вне сферы интересов антикварного рынка. Никто не знает, сколько они стоят, кому они нужны и куда их деть. Значит, они не нужны никому. Это не предмет торговли. Это предмет досужих домыслов… Был…

- И что изменилось? – напрягся я.

- То, что вдруг они становятся востребованы, притом за хорошие деньги. Кто-то забрасывает удочку, как их найти, сулят золото и самоцветы даже всего лишь за информацию. Не Шишкина с Айвазовским ищут, не иконы Феофана Грека и даже не завалящего Рафаэля. А какие-то золотые страницы, которые доселе интересовали только всяких фриков и уфологов со спиритуалистами.

- Зришь в корень, - кивнул я.

- Иногда, конечно, бывает, что некие группы раритетов актуализируются. Столетиями лежат бесполезным грузом в запасниках музеев. И нигде, кроме музеев, их не найти, потому и рыночной ценой они не обладают. А вдруг бах. Иракская война. Американская военщина, вся сплошь бесстыдные мародеры и тупые варвары, подчистую разграбляют иракские музеи. И в Европу, в США потоком идут совершенно невероятные раритеты. И тогда они становятся актуальными.

- Плавали-знаем, - кивнул я. – Кое-кто из моих знакомых поживился на этом, под видом раритетов из Ирака ударно толкая подделки.

Шашист бросил на меня виноватый и немного испуганный взгляд. Обычно этот прохвост самодовольством светится, как кот, объевшийся сметаны. Но когда его прижимают, начинает строить или виноватые, или умильные рожи, так что хочется погладить его по лысой голове и дать шоколадку «Аленка». Хоть и выглядит он совершенно искренне, это не значит, что он искренен, а означает только, что он великолепный артист аферистского жанра.

Сейчас его выражение означало одно – замнем для ясности. Именно он и продавал эти подделки и хорошо на них заработал. Теперь нувориши с гордостью демонстрируют избранным гостям вещи, доставшиеся прямо из иракских музеев. И пока еще никто не предъявил Шашисту претензию. Все уверены, что это подлинники. А святая уверенность – это главное не только для коллекционера, но и для всех, причастных к культуре. Подделка, признанная всеми, становится раритетом. Так же как самая дикая идея, принятая миллионами, неожиданно становится истиной в последней инстанции, и за нее начинают гибнуть люди.

Шашист, провернувший эту аферу, даже предположить не мог, что я в курсе ее обстоятельств. Ничего, пусть еще раз утвердится в мысли, что мы знаем о нем все. Оно полезно для искреннего сотрудничества.

- В общем, появились на рынке какие-то совершенно мутные люди. Страшные люди. И с ними пришли разор, насилие и прочие несвойственные нашему бизнесу грубые веяния, - Шашист вздохнул и опрокинул в себя коньяк, который только что предупредительный официант наплескал в его рюмку.

- И что было? – спросил я.

- Сарик Капучикян, такой йетти, снежный человечек с Арбата, вообразивший себя почему-то торговцем древностями. Он всегда вел дела нечестно, что, впрочем, в нашем бизнесе вполне естественно и не безобразно. Но он их вел еще и глупо. Запустил слух, что знает что-то об этих несчастных Золотых листах, имеет подход к ним. Врал, конечно.

- Почему ты так думаешь?

- Он всегда врет в надежде что-то вымутить. Ну, нет у него подлинного Золотого листа, так не беда - впарит подделку.

- Что с ним стряслось? – осведомился я.

- Рабочая неприятность, - Шашист хмыкнул, как мне показалось, удовлетворенно. - Найден мертвым.

- Убит? – нахмурился я.

- Инфаркт… Вот только сердцем он никогда не страдал. И куда-то исчезал на день.

- Хочешь сказать, его похитили, выколотили информацию и накололи препаратами? – заинтересовался я.

- Уверен, - отрезал мой собеседник.

- Та-ак, значит, сердце, - протянул я. - Интересно.

Известно мне, у кого любимый способ расправляться с жертвами, используя очень редкий яд, который фактически невозможно обнаружить в крови и который дает картину инфаркта.

- Ну, Сарик понятно, - продолжил Шашист. – Его давно следовало пристукнуть. Но мы видим в этой душераздирающей истории жертв не только глупой хитрости, но и явного недоразумения. Вот скажи мне, за что пострадал нечастный Йосик Бырянский?

- Галерея на Ленинградке? – уточнил я.

- Да. Йосик такой безобидный старый еврей тридцати годков от роду. Мухи не обидит. Всегда знал меру в гешефте. Но это ему не помогло, ибо судьбу не интересовали его нравственные свойства. Она просто послала ему дуболомов, которые посчитали, что у него есть этот чертов золотой боевой листок. И Йосик был им совсем не рад, уверяю тебя, друг мой.

- Он-то хоть жив?

- Жив. Нога сломана, рука вывихнута. Наивная вера в справедливость сильно пошатнулась… Анатолий, дорогой мой человек, ты пойми, у нас тихий бизнес. В нем крутятся огромные деньги, но у нас очень редко выясняют отношения кастетом и пистолетом. У нас не пытают утюгами должников. Изредка, правда, заносит к нам бандитов из большого криминального мира, но они в итоге или учатся хорошим манерам, или их волной смывает. А тут ввалились со всей молодецкой дурью какие-то человекообразные, не считаясь ни с традициями, ни с реальным риском такого поведения. Они с такими манерами долго у нас не протянут, уверяю.

- А им долго и не надо. Лишь бы найти листы, - я вытащил из своего кожаного солидного портфеля «Прада» фотографию. - Кстати, не мелькал такой джентльмен?

Когда меня гоняли по кустам, тот самый Деляга, обещавший мне Предмет, а после подло попытавшийся прикончить, лежал от моего удара без сознания. А к моменту прибытия моей группы поддержки очухался и попытался отковылять прочь. Сидевший на позиции вражеский снайпер понял, что его боевому товарищу не скрыться, ему светит плен и допрос, поэтому просто пристрелил его, как кабана на охоте. И нам досталось безжизненное тело. Ни по картотекам, ни по отпечаткам пальцев и генетике его идентифицировать не удалось. Документы при нем имелись, но липовые. В России этот тип не жил, иначе мы хоть как-то зацепились бы. Вот его фотографию, отфотошопленную, чтобы не видно, что снимали уже труп, я протянул Шашисту.