Машина лорда Келвина - Блэйлок Джеймс - Страница 51

Задвижки не было и в помине — створки удерживала сложенная в несколько раз бумажка. Сент-Ив распахнул окно, сунулся в мрак проема, жалея, что не захватил с собой фонарь, и едва не задохнулся от наполнявшего комнату зловония. Держась за оконную раму, стал нащупывать ногой пол и чуть не наступил на что-то мягкое, которое завозилось и издало слабый стон. Резко отдернув ногу, Сент-Ив упер ее в подоконник и замер испуганным, готовым броситься прочь животным. Глаза мало-помалу привыкли к темноте; несмотря на густеющий туман, ночь по-прежнему озарял бледный лунный свет.

Мебели в комнате почти не было: старая кровать у стены напротив, пара деревянных стульев, колченогий стол да щелястый буфет — почти пустой, если не считать нескольких тарелок и стаканов. На столе лежала раскрытая книга; множество других было сложено в стопки возле стен и валялось на полу. Это богатство человеческой мысли, взятое вместе, выглядело здесь неуместной роскошью, как экзотическое сокровище, кучей сваленное пиратами в темной и затхлой пещере. Снизу донесся тяжелый вздох, тряпки под ногами Сент-Ива вновь зашевелились, и прикрытый ими ребенок зашелся в долгом кашле. Второй обитатель мансарды, занимавший кровать, спал беспробудным сном: звуки ничуть его не потревожили.

Со всею осторожностью, стараясь не задеть спящего, Сент-Ив опустил ногу на пол, перенес на нее тяжесть тела и, оказавшись в комнате, притворил окно. Подойдя к столу, он склонился над книгой, отпечатанной с виду относительно недавно, и не без оторопи узнал в ней иллюстрированный том «Потрошения живых существ в экспериментальных целях» под редакцией Игнасио Нарбондо. Качая головой, Сент-Ив прикинул, сколько же времени прошло с тех пор, как Нарбондо-старший был сослан на каторгу за свои занятия вивисекцией: не так уж и много, всего пара лет. Видимо, эти книги — единственное, что унаследовала осиротевшая семья… Не считая, разумеется, наследственной тяги отпрыска ко всякого рода извращенным знаниям. И вот теперь сын, как бы юн он ни был, уже следовал по кровавым отцовским стопам.

Спавший на полу мальчик громко задышал: затрудненное, хриплое, с клекотом дыхание застойных легких. Сент-Ив нагнулся над судорожно скрюченным тельцем и осторожно откинул грязное одеяло. Малыш лежал на боку в неловкой позе, с откинутой головой и вытянутой шеей, словно инстинктивно стремясь очистить забитое мокротой горло. Тонкие ручки-палочки и мертвенно-бледные впалые щеки. Легким касанием пальцев Сент-Ив огладил спину мальчика, нащупывая искривление, которое однажды разовьется в отчетливо различимый горб… Странно, но никакой патологии он не выявил: спина ребенка была пряма и упруга, лишь плоть горела лихорадочным жаром. Даже сквозь тонкое одеяло было слышно, как при каждом вдохе в стесненных легких клокочет воздух. Сент-Ив выпрямился, еще раз оглядел комнату, затем быстро подошел к буфету и достал с полки высокий фужер. Вернувшись к мальчику, опустил края фужера к его спине, приложил ухо к донышку и вслушался. Легкие воспалены: слизь булькала в них, как жидкая грязь в сточном колодце.

Ребенок вновь зашелся в кашле, и на его губах выступила окрашенная кровью пена. Отшатнувшись, Сент-Ив выпрямился. Диагноз был очевиден: пневмония, причем довольно запущенная, осложненная постоянными приступами рвоты. С таким ослабленным организмом ребенку долго не протянуть: это осознание накрыло Сент-Ива холодным потоком воды, прорвавшей плотину. Убийство вне обсуждения. Оно совершенно излишне, даже если бы Сент-Ив решился пойти на такое: естественные условия жизни в повальной нищете этого грязного, перенаселенного городского района сделают свое дело. Они убьют Нарбондо так же верно, как выпущенная в голову пуля. Сент-Иву оставалось лишь выбраться через окно на крышу и раствориться в будущем.

И все же такой вывод противоречил непреложной истине, какой ее представлял себе Сент-Ив: как, позвольте спросить, Нарбондо в обозримом будущем отправится на виселицу, если скончается прямо сейчас? Допустим, человеку под силу изменить будущее, но может ли будущее изменить самое себя? Раздумывая над этим, ученый напряженно вглядывался в лицо спящего ребенка. Мало света… Сент-Ив снова отошел к буфету и начал осторожно открывать дверцы одну за другой, пока не отыскал свечи и серные спички. Женщина на кровати не проснется: насквозь пропитанная джином, она вовсю храпит, спрятав голову под одеялами. Сент-Ив чиркнул спичкой, зажег свечу и, склонившись над малышом, осмотрел лицо, выискивая вероломную сыпь. Ничего — только влажная от пота бледная кожа, характерная для вечно недоедающих больных детей.

Никаких шансов: мальчик умрет завтра. От силы послезавтра. Пневмококковый менингит — таков окончательный диагноз. Пусть поспешный, поставленный при свечах и с помощью перевернутого фужера, но это вне всяких сомнений пневмония, и ее одной достаточно, чтобы свести в могилу. Сент-Ив постоял еще немного, размышляя над скрючившимся на полу тельцем. Что ж, менингит вполне объясняет возникновение горба. Если Нарбондо каким-то чудом удастся выжить, нанесенный болезнью вред с годами скрутит его хребет в дугу.

Точно ли он оценил состояние ребенка, в принципе не важно. Мальчик обречен; уж в этом-то Сент-Ив ничуть не сомневался. Он прикрыл ребенка одеялом, скинул свое пальто и набросил сверху; мальчик дышал теперь очень часто, как щенок, утомленный беготней по жаре. Приравнять этого маленького страдальца к чудовищу, в которое Сент-Ив выстрелил на площади Сэвен-Дайлз, ученый никак не мог. Не получалось. Два совершенно разных человека. «Время и случай», — подумалось ему. Еще и полгода не минуло с той поры, как он произнес эти слова в попытке объяснить, как дошел до жизни такой… И его вновь объяли тоска и чувство тщетности всего сущего.

Человечество представилось ему скоплением маленьких испуганных зверьков, которые отчаянно барахтаются в черной трясине. Мудрено ли забыть о давних проблесках счастья! А это обреченное дитя наверняка ни о каком счастье и не ведало… Сент-Ив со вздохом потер лоб, стремясь развеять сковавшую его усталость: подобные мысли никогда ни к чему хорошему не приводили. Лучше отдать их на откуп философам, — у тех хотя бы бутылка бренди всегда под рукой. Здесь и сейчас, при виде хрипящего на полу мальчишки все высоконаучные абстракции и вовсе казались бессмысленны. Сент-Ив кивнул, приняв внезапное решение.

Он оставил три серебряные монеты на столе, а на умирающем — свое пальто; шагнул прочь с подоконника и притворил за собою окно. Если ему не суждено вернуться, пусть оставят себе и пальто, и деньги; впрочем, даже возвращение ничего не изменит. Выбравшись на крышу, Сент-Ив вздрогнул от холодного ветра и поспешил к батискафу, отрешенный от утренней суеты и копошенья людской массы внизу.

Пробираясь через раздвижное окно в свой рабочий кабинет — такой же, каким он его помнил, — Сент-Ив где-то в глубине души ожидал встретить там «двойника» в виде тающего в воздухе старца. С другой стороны, ему давно следовало бы исчезнуть: Сент-Иву нынешнему понадобилось изрядно времени, чтобы выбраться наружу через окошко силосной башни и неслышно подойти к дому. Скорее всего, здешний профессор Сент-Ив давным-давно умер, — ведь нынче 1927 год, наугад выбранный на циферблате. У особняка, поди, новый владелец — какой-нибудь заядлый охотник, промышляющий на заре с ружьем, заряженным мелкой дробью. Впрочем, внутренность башни говорила об обратном: там громоздились всякого рода загадочные аппараты из числа тех, какие мог изобрести и построить только ученый, кто-то вроде Сент-Ива, — причем, как ни странно, ни один не выглядел ржавым или сломанным, даже напротив: в башне царил идеальный порядок… Куда же делся безумный хаос, оставленный… Постойте-ка, а когда это было?

На миг он ощутил полную дезориентацию — не смог вспомнить ни года, ни числа своего отбытия.

Да и кабинет блещет чистотой: ни тебе сваленных как попало книг, ни разбросанных бумаг. Мысли Сент-Ива обратились к миссис Лэнгли, но он сразу отогнал прочь кольнувшее его чувство вины: не дело сейчас заниматься самобичеванием. Миссис Лэнгли придется обождать, сейчас гораздо важнее присмотреться к кабинету, который изменился самым любопытным и многообещающим образом. Здесь обнаружилось множество интересных предметов, наводящих на самые смелые предположения. Под потолком, к примеру, был подвешен скрепленный проволокой скелет крылатого ящера, а к стене парой деревянных распорок крепилась бедренная кость огромной рептилии, не уступавшей по размерам бронтозавру. Значит, он все же начал потакать своим прихотям и всерьез занялся палеонтологией? Иначе откуда это все? Неужели он воспользовался машиной времени и совершил путешествие в эпоху динозавров? По хребту Сент-Ива пробежала дрожь сладостного предчувствия, а вместе с ней пришло и подтверждение догадки: что бы ни случилось далее, все сложится самым наилучшим образом. Ученый, обставивший эту комнату, явно не ограничивал себя в собственных устремлениях.