Купец. Поморский авантюрист (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 51

— Ага, пытайте сколько влезет. Я под пыткой что угодно скажу, только встречи с Государем это не отменит.

Купцы задумались.

— Хватит с ним возиться, убить и делов, — махнул рукой Акинфий.

— А убьешь, так Иоанн Великий с нас шкуры поспускает. И торга никакого не даст. И будет тебе и компания английская в Новгороде, и чистейшая прибыль, — медленно покачал головой Семён.

— Ты все правильно понял, — подтвердил Митька.

— Собака… — глаза Семёна горели пламенем.

— Что неприятно, когда тебя собака рыбацкая обходит? Не один ты в игры научился играть. — Митька остался холоден.

Разговор был закончен. Семён развернулся и пошел прочь. За ним двинулись остальные купцы. Дверь в залу закрыли на замок, тем самым отняв возможность бежать. Но Митька чувствовал удовлетворение, теплом растекающееся по телу, по конечностям. Рыбачков не убьют, по крайней мере не сейчас. Потом, вне города и желательно так, чтобы у Иоанна Васильевича не возникло подозрений, от них избавятся. Сейчас же у рыбачков вновь появился шанс выпутаться из сложной ситуации. Последний вариант неожиданно сработал. 

Примерно через час Семён вернулся. Вернулся один, а перед тем, как зайти, даже постучал в дверь, испросив разрешение. Никто особо не возражал, вестей от купцов ждали. Неопределенность, сложившаяся после разговора, тревожила, и ситуация требовала разрешения. Хотелось верить, что Семён пришел к рыбачкам именно за этим.

Теперь купец выглядел куда более дружелюбно. Исчезло раздражение с лица, вместо него появилась улыбка. Он даже принес рыбакам еды, показав чудеса ловкости — зашел в комнату с огромным подносом, на котором стоял горшок с кашей и четыре тарелки. При виде каши, от которой совсем недавно так пронесло, что рыбачки еще сутки бегали, держась за животы, у Олешки и близнецов осунулись лица.

Митька был каше рад, хоть и предпочел бы уху, — его-то в прошлый раз не задело. Но помня о том, что в еду могут что-то помешать и отравить несговорчивых рыбачков, отказался притрагиваться к каше. Конечно, шанс, что их убьют в Москве, был крайне невелик, но он был. Так что Митька, недолго думая, попросил Семёна попробовать кашу. Маски слетели, и раз они теперь играли в открытую, рыбак больше не хотел юлить. И вопросы, которые у него будут появляться, он будет задавать напрямую.

— Не понял? — возмутился Семён.

— Кашу съешь.

— Я не голоден.

— Тогда разговаривать нам не о чем. Уходи, а псов своих сторожевых предупреди, что мы пойдем обедать в другое место, голодными сидеть не станем, — твердо сказал Митька.

Семён сомневался.

— Чего ты добиваешься?

— Чтобы каша у тебя во рту оказалась, я неясно выразился?

— Не перегибай, — желваки на скулах Семёна начали ходить ходуном. — Хочешь, чтобы я связал тебя и в рот кляп сунул? Или ты хорошее отношение за слабость принимаешь?

— А ты рискни, — не отступил рыбак. — Тебе ж потом из Москвы выезжать, неужто с кляпом во рту нас повезешь? Представляю, как отреагируют царские людишки, которые нас провожать выйдут. Да и до выезда всяко нам не в четырех стенах сидеть.

— Не веришь? Думаешь, отравлю? — скрипучим голосом, вибрирующим от гнева, спросил купец.

— Должен верить? После того, как вы моих людей уже потравили?

— Я не самодур, чтобы англичан в Москве трави…

— Значит, ешь, — грубо перебил Митька. — Доверия у меня к тебе нет.

Семён промолчал. Только стиснул зубы так, что скрип услышал каждый из рыбачков. Противопоставить что-либо словам Митьки он не смог. Митька понимал, что слегка перегибает палку, если вообще что-либо можно перегнуть, когда речь идет о собственной жизни. Существовал риск, что купец плюнет на все и уйдет — конечно, задето достоинство. Какой-то грязный рыбак посмел указывать благородному купцу, что и как ему следует делать. Да еще и на слово не верил. Урон чести. Митьке же на честь купца было более чем плевать, если Семён хотел говорить о деле — а в том, что именно за этим он сюда пришел, не было сомнений, — пусть жрет кашу.

Говорить Семён все же хотел, и купец в нем превозмог над гордостью. Он проглотил вольготность Митьки и подошел к столу, на котором оставил поднос. Бледный, как полотно, сунул в горячий горшок ложку, зачерпнул, но на кончике, чего хватило едва бы смочить губы. Попробовал.

— Доволен?

— Полную черпай, — указал Митька.

Купец вздрогнул, но кашу зачерпнул и съел. Долго жевал, смотря Митьке прямо в глаза тяжелым, ледяным взглядом, как человек, получивший смертельное оскорбление. Рыбак не отводил глаз. Даже поймал себя на мысли, что происходящее ему нравилось. Когда Семён все прожевал и проглотил, к ужину приступили остальные. Митька, который не ел с тех самых пор, как очнулся, уплетал за обе щеки, чувствуя, как горячая каша придает сил и приятно согревает внутренности. Семён терпеливо ждал.

— Надо поговорить, — сказал он, когда трапеза подошла к концу.

Купец подсел к Митьке, долго запрягал, прежде чем начать.

— Ты понимаешь, в какую игру ввязался, рыбак? Ты хоть понимаешь, что за просто так тебе не выпутаться? — спросил он.

— Тебе какое дело?

— В одной лодке плывем.

— Что-то не похоже на то. Плыли бы, вы бы не вели себя так, — возразил Митька. — Мы вам ничего плохого не сделали. И, между прочим, не было б нас, не было б у вас грамотки царской. Вот так и плывем, что оглядываться приходиться.

— Погорячились, — совершенно неожиданно согласился Семён. — Но ты ведь, как и я, хочешь все изменить? — Похоже, что вопрос был чисто риторический, а значит, ответ на него никто не ждал, да Митька и не собирался отвечать. Семён продолжил: — В той грамотке, которую я тебе показал, есть согласие Царя на монопольную торговлю с Англией с последующим размещением компании в Новгороде. Я собираюсь получить такое же согласие от ихней Царицы Марии. Согласие на торг без всякого мыта в Англии.

— Как? — искренне поинтересовался Митька. — Ты же не думаешь показывать нас Марии?

— Не знаю, — честно признался после некоторой паузы Семён. — Но я знаю, что у меня есть кое-что, что может ее заинтересовать. Мартин рассказал, от которого я, кстати, и узнал о том, что в Англии правит новая Царица. Он сказал, что Мария — ярая католичка. Она восстанавливает храмы, разрушенные протестантами и строит новые. А знаешь, что в таких условиях Англии не хватает больше всего?

Митька понял, о чем хочет сказать Семён, сразу же.

— Воск, — уверенно ответил рыбак.

— Воск — это да, — кивнул Семён. — Из воска делают свечи, воск нужен храмам как воздух, чтобы совершать службы. Вот только, как я тебе и говорил, я бы не стал так рисковать из-за незначительного увеличения прибыли. Ивановское сто имеет монополию на торг воском. И в Англию я не повезу воск.

— Что тогда? Лампы? — догадался Митька.

— Лампы, — глаза купца блеснули в предвкушении наживы. — Мне известно, что ни в одной европейской стране нет ничего и близко похожего по яркости света на это новое изобретение. Одна такая лампа сопоставима… — Семён задумался, пытаясь привести пример для сравнения. — С многими пудами воска по своей ценности. Представь, сколько церквей можно будет осветить, сколько сэров захотят иметь в своем доме такую штуку? И на секундочку представь, о каких поставках пойдет речь только в разрезе одной Англии! За лампами там выстроится целая очередь.

— Но почему бы просто не продавать лампы, как остальное? Покупатели всегда найдутся, — Митька задавал вопросы не только потому, что было интересно, но и из-за желания как можно лучше понять мотивы купцов. Если Семён где-то лгал или недоговаривал, то с помощью таких вопросов можно было узнать об этом.

— Потому что тогда я буду платить мыто Царю и мыто везде, где я остановлюсь! — отрезал Семён, сжимая кулаки. — Да мне посрать не дадут сходить, вздохнуть не дадут без уплаты мыта. Плати, плати, плати! И львиная часть прибыли будет оседать где угодно, но не в наших карманах. Хочешь торговать — торгуй, но не забывай делиться. Я же делиться ни с кем не хочу.