Малах ха-Мавет (СИ) - Федорченко Юлия - Страница 15

— Трис? — окликнул ее Сидни. У его ног лежал ворох бумажных обрывков. — Сегодня многое произошло. И пусть я успел вовремя, все могло обернуться совсем иначе. Это не твоя война, и я не хочу ставить тебя под удар. — Еще в начале этого монолога Трис поняла, к чему он клонит, и ее сердце мучительно сжалось. — Ты живая. У тебя есть своя жизнь, а я свою уже прожил. Тебе больше не стоит со мной видеться.

Его слова тяжело было истолковать двояко, и лицо Трис исказилось от переполнявших ее эмоций. Губы дрожали от гнева, на скулах играли желваки. Спустя время она сумела взять себя в руки.

— Значит, я тебе уже не нужна?

— Ты не понимаешь, — покачал головой Сидни.

— Так ты остался, чтобы сказать мне это?

— Чтобы попрощаться.

— У меня есть ключ от штаба.

— Мы сменим замок.

— Я буду ждать тебя там. Каждый вечер.

— Я не приду.

Каждый следующий удар оказывался сильнее предыдущего и ранил все глубже. Лидер умел быть безжалостным, когда хотел. Он твердо решил поставить точку в их отношениях и намеревался во что бы то ни стало донести это до Трис. Только что он сидел совсем рядом — и тут между ними воздвиглась бетонная стена. Благодаря ему за какие-то жалкие полминуты девушка прошла почти все стадии принятия неизбежного: отрицание, гнев, торги и, наконец, депрессия. Зная себя, Трис не сомневалась, что в этом состоянии она задержится надолго.

Она спрятала лицо в ладонях.

— Уходи. Пожалуйста, уходи.

Сидни не заставил просить себя дважды. Он забрал из ванной еще влажную футболку и оделся. Застегнул молнию на куртке. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он не слишком торопился, но Трис, пребывая в расстроенных чувствах, не придала этому никакого значения. Сколько бы лидер ни мешкал, в конце концов за ним все равно захлопнулась дверь. Он еще немного постоял на лестничной площадке и вызвал лифт.

Окна комнаты выходили на фасад дома. Из последних сил Трис встала и приблизилась к окну. Темный силуэт быстро пересек белую целину перед зданием, оставляя продолговатые траншеи в снегу. Лидер не остановился и не стал оглядываться. Сидни ушел, чтобы навсегда раствориться в зимней ночи.

Хетт просматривала разложенную на столике корреспонденцию, пока хозяин хлопотал на кухне. Ничего занимательного: счета за услуги, рекламные проспекты и благодарственные открытки. Никаких задержек по оплате, через агентство нанимает няню для сына — успешный врач и заботливый отец. Видимо, отзывчивый, раз не прогнал ее взашей. Хетт неоднократно убеждалась, что дорога в ад вымощена благими намерениями. Но даже если этот мужчина — лучший в мире психотерапевт, это не помешало ему совершить роковую ошибку и довести подростка до суицида.

Хозяин вернулся с двумя чашками — для себя и для нее. Врач он или нет, ночной визит нарушил его душевное равновесие. Когда он опустился на другой конец дивана, справедливо полагая, что потерпевшая не захочет сидеть рядом с малознакомым мужчиной, Хетт поведала ему сердцещипательную историю, не забывая жалобно всхлипывать. После этого он внезапно поинтересовался:

— Почему вы обратились ко мне?

Неужели не купился? Кто его знает. Как-никак, он хирург человеческих душ, мог и распознать обман.

— Простите… — дрогнувшим голосом ответила она, — ваш дом был ближе всего…

— Я должен сообщить в полицию.

— Конечно… Я понимаю…

Как только хозяин отлучился позвонить, Хетт тотчас простерла над его чашкой руку с кольцом в форме паучихи. Полый камень на кольце содержал смертельную дозу яда. Таким методом пользовался в XV веке Родриго Борджиа, папа римский и знаменитый отравитель и интриган. Хетт тоже умела опорожнять тайник незаметно. Яд попал в чашку.

В гостиную вдруг вошел заспанный мальчик. Застыв на пороге, ребенок с удивлением разглядывал незнакомку. Хетт изобразила на лице улыбку, запоздало вспомнив, что выглядит как настоящее чудовище из темной сказки. Зато в подобном маскараде ее бы не признала и родная мать. Мальчик в испуге попятился. Из кухни доносился спокойный голос отца. В этот момент Хетт поняла, что должна сделать. Не на врача падет ее гнев, но на его сына.

Жалость, милосердие, христианская добродетель? Все это выскреб из нее Бээр-Шахат. Для Хетт Шена была фигурой мирового масштаба, частью той стаи, которая приняла ее к себе, дала пристанище и обогрела. А что сделали другие люди, когда Могильная яма разверзла перед ней свою страшную пасть? Ничего. И оттого их разделило небо — и тысячи километров холодной земли.

— Папа сейчас придет, — сказала она мальчику. — Чаю?

Когда приехала полиция, она все так же убаюкивала маленькую дочь. Девочка спала в объятьях несовершеннолетней матери. Леденящие душу вопли отца и дедушки, поставившие на уши всех соседей по этажу, не потревожили ее сон.

В соседней комнате стражам порядка открылась жуткая картина убийства. На кровати среди скомканных, залитых кровью простыней распростерся мертвый человек. Кто-то с такой яростью исполосовал его горло и грудь, что на них не осталось живого места. Под кроватью нашли орудие убийцы: опасную бритву. Красные следы вели к окну и там же обрывались, как будто преступник улетел на крыльях ночи, сделав свое черное дело. Покойника отправили на экспертизу. Чуть позднее приехал детектив.

— Что тут произошло? — спросил он девушку. От него не укрылось, что в этом доме она подвергалась не лучшему обращению. Он собирался допросить ее и снять отпечатки пальцев, однако вряд ли она могла совершить это преступление. — Вы что-нибудь знаете?

Она с трудом оторвала взгляд от спящей малышки. Ее левый глаз не открывался из-за отека, на красиво изогнутых, точно завитых ресницах запеклась кровь. Детектив присел на корточки, и девушка разлепила губы:

— Ангел приходил ко мне.

— Ангел?

— Да, — и на ее устах забрезжила улыбка, — кровавый ангел.

Утром обеспокоенная мать заглянула в комнату Трис. Раньше дочь всегда встречала ее с работы. Было около половины восьмого, но Трис с головой укрылась одеялом и, похоже, не собиралась вставать в университет.

— Трис?

Мать стояла в дверях, до сих пор не сняв пальто: измотанная после ночной смены, на усталом лице глубже обозначились морщины, под глазами залегли тени. Трис отреагировала недовольно и резко, что было совсем не в ее характере:

— Сейчас встаю.

Пока на кухне шумел чайник, Трис прошлепала в ванную и брызнула в лицо холодной водой. Она всю ночь проплакала в подушку и выглядела кошмарно. Опухшие веки ничем не скроешь. Может, воспользоваться косметикой? Ее взгляд метнулся к блестящей коробочке с тенями, подаренными ей школьной подругой на минувший день рожденья. Они уже который месяц пылились перед зеркалом. Нет, решила Трис, это вызовет еще больше подозрений. Она красилась разве что на выпускной в прошлом году.

— У тебя были гости?

Мать застала ее врасплох, и Трис замешкалась с ответом.

— Эбби заходила.

— Вы поссорились?

С чего она это взяла? Трис лихорадочно пошарила глазами по кухне. Ах вот оно что — две чашки на столе, из одной чуть отпили, другая нетронутая, чай в обеих подернулся мутной пленкой. Хорошо хоть бутерброды успела выбросить в мусорное ведро. После ухода Сидни ей кусок в горло не лез.

— Она обиделась на меня.

— Это из-за того парня?

— Которого? — Трис села и вальяжно облокотилась на стол. Улики кончились, а она уже вошла в колею. — Джеффа? Нет. Я с ним больше не встречаюсь. Слишком уж стремительно развивались события.

— Так это он вчера заходил?

— Ма…

— Да или нет?

Ее не проведешь. Трис тяжело вздохнула.

— Да. — Она подняла глаза на мать. — Я пригласила его домой, а он начал позволять себе слишком много. Я его отпихнула, мы выяснили отношения… и он ушел. Извини, что соврала. Мне неприятно об этом вспоминать.

И тут ее сердце дало слабину. Трис уронила голову на руки и ударилась в слезы. Мать бросилась ее утешать. Сидни, Сидни, думала Трис, как ты мог так со мной обойтись? И хоть в глубине души девушка понимала, что он поступил по совести, от этого не становилось ни капельки легче.