Царская охота (СИ) - "shellina" - Страница 38

— Быстро же ты сбежал, государь, Петр Алексеевич, — Репнин усмехнулся. — Но когда ты энту мадам схватил, я уж думал…

— Что ты думал? Что я ее прямо там на глазах этих невинных курочек лапать начну за всякое? — я покачал головой.

— А кто тот бард… ну… — замялся Голицкий. — Просто ежели все будут так растекаться, как та мадам…

— Эх, Семен, Семен, — я вскочил на Цезаря и потрепал его по шее. — Это Джон Донн, современник Шекспира. Его прелесть заключается в том, что почитай никто не знает ни его стихов, ни о нем самом. Всю славу забрал себе Шекспир, и в его тени остались незамеченными такие вот весьма талантливые барды. Ну а теперь домой. Да, Юра, подумай, кого бы лучше всего к башкирам и булгарам отправить с небольшим поручением.

Корабль стоял на якоре уже почти два часа, когда, наконец, пассажирам разрешили сойти на берег проверяющие, которые все это время искали контрабанду, обшаривая трюмы и простукивая обшивку, чтобы не пропустить искусно спрятанные тайники. Когда хмурый ирландец наконец дал добро на выход, Гавриил Иванович Головкин сошел на берег едва ли не первым, и сейчас стоял на пирсе, придерживая рукой шляпу, которую так и норовил сорвать с головы порывистый ветер. Во время этих порывов приходилось наклонять голову, и тогда не удавалось рассмотреть ничего из того, что творилось на корабле, по сходням которого три человека тащили сундуки, составляющие его багаж. Один из мужчин покачнулся и сундук едва не рухнул в воду.

— Осторожней, — Гавриил Иванович недовольно посмотрел в сторону человека уже подтаскивающего к нему сундук. — Вот скажи мне, Степан, как ты будешь жить достойно, ежели у тебя с собой сундучок, который ты сам можешь утащить куда угодно?

— Это оттого, Гаврила Иванович, происходит, что я привык не шиковать. Да и почитай всегда нахожусь в пути, в последние семь или восемь лет. Вот и сейчас с тобой меня государь отправил, правда я понять никак не могу, за какие такие заслуги.

— Видать провинился, — граф Головкин пожал плечами. — Ну зачем еще отправлял бы государь Петр Алексеевич бравого воя с опальным золотарем? Одно радует, титул не отнял, есть что сыновьям передать. Или у тебя есть задание убить меня, ежели покажется тебе, что предал я и своего государя, и страну? Молчишь? Ну молчи, не отвечай, и так все понятно. Да и меня бы здесь не было, не пригласи государь к себе моих сыновей, кои сейчас все равно что в заложниках у него оказались. Так что, и хотел бы глупость я совершить, да поостерегусь.

— И все ты неправильно понял, Гаврила Иванович, — Семен Орлов пристально смотрел на бывшего когда-то всесильного графа, который в составе Верховного Тайного совета всей империей Российской распоряжался, а теперь вот практически изгнанником в эту чужую и чуждую для них страну себя ощущает. А ведь государь ясно дал понять, что дело они здесь будут делать важное, и ему вовсе не та роль, кою граф Головкин пытается на него примерять, отведена. Семен очень осторожно переставил свой сундук, в котором тщательно замотанная в рубаху, ехала та самая мина, коя позволила без слишком сильных потерь с их стороны пройтись по шляхам. И применить ее он должен будет уже в самом конце их миссии, когда их здесь же в Дувре будет ждать корабль, а они будут уезжать из Лондона, скача во весь опор, побросав все свои вещи. Ну а до той поры Семен должен быть помощником во всем Головкину, а вовсе не палачом. — Я за тобой тенью ходить не намерен, у меня свои дела здесь есть, — и он еще сильнее понизил голос, хотя они и так разговаривали тихо, да на русском языке. — Посланные Демидовым сюда людишки больно просят встретиться, чтобы что-то передать. — Но и помогать тебе буду по мере сил, в основном ногами твоими работая, пока ты головой будешь при дворе-то короля бритов.

— Ну как скажешь, Семен, как скажешь. Это хорошо будет, ежели действительно ты не захочешь меня жизни лишить. А то, как подумаю об этом, так обида берет. Я иж привык к тебе, да и государю никогда ничего плохого не желал. Злоупотреблял ли властью, даденную мне, вот это да, даже не отрицаю, но никогда я его не предавал. Кстати, а ты в курсе, что такое «Акт о гербовом налоге» и почему я должен исподволь внушить окружению Георга, что это весьма хорошая идея? — Семен пожал плечами, как бы говоря, что вот об этих актах он точно ничего не знает и не понимает их значения, а Головкин в это время повернул голову в сторону, откуда раздался стук копыт, и грохотание колес по булыжной мостовой. Прямо на пирс выехала карета и остановилась от них неподалёку. Разглядев герб на дверцах, граф направился прямиком к карете, склонив голову в поклоне, по дороге. — Здравствуй, сэр Ричард! Как хорошо, что не забыл ты старого приятеля, придя ему на помощь по первому зову в такую суровую для меня годину, — он перешел на английский язык так легко, что Семен даже немного позавидовал, когда услышал, английскую речь из уст только что говорившего по-русски Головкина.

— Ах, оставь, Гавриил, — в окошке кареты показалась рыхлая физиономия, украшенная крупным красным носом и просто огромными буклями здоровенного парика. Обладатель всех этих достоинств был тучным мужчиной средних лет, вдобавок ко всему страдающий одышкой. — Как отписал ты мне, что все, вышвыривает тебя твой царь вместе с секретарем, не позволив даже более слуг с собой забрать, так мне сразу вспомнились наши забавы. Помнишь, как кутили мы, когда с Великим посольством от царя Петра приезжал ты сюда? И тот Петр, который тогда правил, был первейшим затейником. Как вспомню те попойки, и превозношения Вакха, и тех «вакханок», что с обнаженными грудями наливали нам…

— Так, ни слова больше, Ричард. Эти сладкие воспоминания о безудержной молодости лучше оставить на то время, пока будем сидеть у камина, вспоминая былые деньки. Ты выполнил мою маленькую просьбу? — Головкин улыбнулся так кисло, будто те воспоминания вовсе и не были для него приятными, как бы не расплывался в масляной улыбке этот Ричард.

— Ну конечно, и даже приехал встретить тебя, старый бродяга, чтобы увезти к твоему новому дому, — и Ричард распахнул дверцу кареты, одновременно приказывая лакею и кучеру, ехавшим на козлах, поднять сундуки графа на крышу. Орлов очень осторожно пристроил свой сундук между багажом Головкина, усмехнувшись про себя. Ну да, этот мордатый так расстарался только из-за того, что вспомнил, как они с графом и самим Петром Великим девок щупали, напиваясь вином. И дело тут вовсе не в тех деньгах, что наперед приказал заслать государь, чтобы этот вот Ричард купил в Лондоне дом поприличней для них, да не забыть на пару тысяч больше накинуть, чтобы вот такую встречу обеспечить.

Устроившись в карете рядом с Головкиным, Орлов прикрыл глаза, вспоминая, как вообще оказался втянутым в это совершенно невероятное для него дело.

После того как Семен наконец-то сдал этот проклятый обоз на Монетный двор, и выяснил, что тех татей, которых он притащил с собой отправили в Сибирь, не такими уж голодными они оказались, ну да Бог с ними, он оправился, как и было приказано к Дмитрию Кузину, чтобы отчитаться и выслушать дальнейшие приказания.

Но в тот раз Кузин только покивал и отправил его отдыхать до особого распоряжения, потому что полыхал Новодевичий, и государю было явно не до поручика, доставившего обоз с ценностями из Польши в Москву.

Про него вспомнили лишь после Новогодних торжеств. Курьер принес депешу прямо во флигель, который Орлову выделил троюродный дядюшка его матери, проживающий в Москве. Сам же Орлов был родом из Тверской губернии из семьи мелкопоместных дворян, где ему «повезло» родиться аж третьим сыном, которому уже вообще не на что было рассчитывать. Он выбрал службу в армии, тогда как старший его брат Николай после того как окончил Греческо-славянскую академию, прошел отбор в посольский приказ, который доживал последние дни, и скоро станет еще одним Министерством, которые объединили в себе несколько приказов и коллегий, но от этого не стали работать менее эффективно. В депеше было приказание явиться в приемную перед кабинетом государя в двенадцать часов, для получения дальнейших указаний. Семен бросил взгляд на часы и грязно выругался, кинувшись собираться. Благо Лефортовский дворец был в десяти минутах ходьбы от дядюшкиного дома. Взбежал он на крыльцо, с трудом переводя дух и делая усилие, чтобы не схватиться за колющий бок, за пять минут до назначенного времени.