Царская охота (СИ) - "shellina" - Страница 3

— Да какие-то скорбные на всю голову решили пощипать, — голос стал задумчивым. — Не нашенские. Наши бы не полезли, видно же сколько солдат в охране. То ли венгры, то ли румыны, хрен их разберешь. Даже убивать жалко было. Так повязали. Всю дорогу откармливали, видно же, что с голодухи полезли. — Что? Откуда по дороге из Польши взялись венгры, ну, или румыны?

— Откуда там такое чудо? — вот, даже Митька удивился.

— Да отколь я знаю? Так куды их?

— В разбойный приказ вези, там разбираться будем, — наконец, после минутной паузы решил Митька, обдумавший все ближайшие перспективы. Все-таки хорошего помощника Ушаков себе приготовил. Только вот сдается мне, что просить меня скоро будет отдать ему Митьку. Хрен ему во все рыло, отдам, и сам что делать буду? А решение правильное. Были бы нашими, то к Радищеву на правеж и дознание, а с этими то ли венграми, то ли болгарами, черт его знает, что делать? Самому придется в разбойный, который свои последние дни доживает, самоликвидируясь под напором наглых птенцов Ушакова, идти. Ну, да поди не переломлюсь. — Как все выполнишь, так сюда вернешься, к государю на доклад, — а вот это правильно, я хоть посмотрю, кто ты такой будешь, мил человек.

— Дык это ж, дня через три только все под опись посчитают, — пробурчал неизвестный мне офицер, а никого другого Михайлов бы на порог не пустил.

— Так ведь государь-то никуда вроде тебя не торопит, — вполне резонно ответил Митька, а по тому, что его голос отдалился и слова стали уже почти неразличимы, можно было судить, что они отошли от двери.

Ну вот и ладушки. Я негромко рассмеялся и придвинул к себе отодвинутую чернильницу. Пора к Табелю о рангах возвращаться. Но только я обмакнул перо в чернильницу, как дверь распахнулась.

На этот раз никаких концертов никаких не было и в помине. Прямо от порога, бухнувшись на колени, в мою сторону пополз какой-то незнакомый мне дьяк. Он комкал в руке шапку, время от времени вытирая ею не то пот с лица, не то слезы.

— Государь, — взвыл он, когда до моего стола осталось ползти не больше половины. Остановившись, он уткнулся головой в ковер, а когда поднялся снова вытер лицо шапкой. Я бросил взгляд на двери, в проеме стоял бледный Митька и кусал губы.

— Что случилось? — сердце сжалось от дурного предчувствия.

— Беда, государь. Петр Алексеевич, — и дьяк снова бухнулся лбом об ковер.

— Да говори прямо, что произошло? — я привстал и бросил перо, только сейчас заметив, что выпачкал чернилами руку.

— Беда пришла в монастырь Новодевичий, государь. Евдокия Федоровна и мать-игумена при смерти лежат, еще десяток сестер в лихорадке горят. Оспу черную принесли в святое место, государь, — я почувствовал, как сердце ухнуло куда-то в пустоту, и словно со стороны услышал свой голос, хотя был уверен, что не смогу вымолвить ни слова.

— Когда это произошло? — снова этот чужой холодный голос, словно со стороны

— Седьмицу как пришли богомольцы, и одна из них в этот же вечер слегла.

— Почему мне сразу не сообщили?

— Никто не знал, язв на лике у нее не было, лишь когда лихорадкой мучимая мать Олимпиада слегла, переполошились, на спине гадюка заразу принесла. Да поздно уже было, — и дьяк снова ударился лбом об ковер. Я же снова услышал чей-то голос, в котором с трудом узнал свой собственный.

— Закрыть монастырь. Никому не входить и не выходить. Бидлоо приказ: отрядить медикусов, и предупредить, что пока зараза не уйдет, никто оттуда не выйдет. Это какая-то другая оспа, мы с такой заразной еще не встречались, — мне было все равно, что я говорил то, чего никто из присутствующих понять не мог. — Взвод семеновцев на охрану. Выбрать тех, кто переболел, ежели такие найдутся. — Я упал на стул бездумно глядя на испачканную чернилами руку. Господи, Филиппа, прости меня, но я не могу поступить иначе.

— Запускай! — я махнулся рукой, и в углу запыхтела паровая машина, начали движения валки, а из волочильной доски показался конец проволоки, вполне товарной на вид. — Пошла! Продолжай! — Егор Степной кивнул, показав, что понял и подбросил в печь машины пару поленьев. Надо бы уголь вводить в эксплуатацию, а то на дровах мы далеко не уедем, — хмуро подумал я, и снова сосредоточил внимание на волочильном станке.

Все то время с тех пор, как был закрыт Новодевичий монастырь, уже в течение семнадцати дней, я не мог заниматься делами. Мысли скакали, как белки в колесе, я не мог ни на чем сосредоточиться. Все визиты были отменены, аудиенции свернуты до того момента, когда я смогу думать рационально. На канцелярию свалилось просто небывалое количество дел, в которых я практически не принимал участия, принимая только короткие сообщения о делах в монастыре. А дела были плохи. Медикусы делали, что могли, и, черт возьми, могли они действительно много, вот только бороться с вирусами пока не получалось. Три дня назад пришло сообщение о смерти Евдокии Федоровны, двумя днями раньше преставились мать-игумена, та коза, что заразу привезла, и три послушницы. Практически восемьдесят процентов монахинь, послушниц и все те богомольцы, что притащились с заразной, слегли, мучимые лихорадкой и обсыпанные оспенными язвами. Также заболели двое медикусов. Получив сообщение о заболевших лекарях, я загнал в монастырь Лерхе. Если он в той другой истории с чумой справится, то вот ему поле деятельности, пускай пробует оспу усмирить. Загнал я его не сразу, а только после того, как поговорил почти по душам.

— Иоган Яковлевич, — глядя в мои красные от недосыпа глаза, Лерхе только кивал головой, похоже, плохо понимая смысл сказанных слов. — Ты прошел вариоляцию черной смертью? — от такого прямого вопроса, заданного в лоб, он быстро-быстро заморгал, а затем вскочил со стула, на который я его едва ли не силой усадил, и принялся под моим удивленным взглядом снимать камзол, а после этого закатал рукав кружевной рубашки, демонстрируя весьма некрасивый шрам, словно язва выболела, оставив глубокую ямку на коже, и зажившую рвано и далеко не быстро. — Отлично, — я кивнул, а он принялся одеваться. — Мне понравились правила, введенные тобой в войсках. Количество солдат, мучившихся животами и не только, сильно снизилось с тех пор, как эти правила начали соблюдаться, что усилило боеспособность нашей армии. Теперь же тебе предстоит куда более важное дело, — он побледнел, поняв с полуслова, куда я клоню. — Новодевичий монастырь, вот твое новое поля боя.

— Государь, это большая ответственность, — от волнения он говорил по-немецки, но мне было все равно.

— А я верю, что ты оправдаешь мое доверие, — и я повернулся к столу, всем своим видом показывая, что аудиенция окончена. Возле совершенно охреневшего Лерхе тут же материализовался Митька, который мягко, но настойчиво вывел лекаря из кабинета. А я же решил вернуться к тому, чем был занят все это время, к тому, что умел и знал лучше всего остального, я вернулся к физике и ее практическому применению.

Монотонная работа всегда меня успокаивала в любое время и, как оказалось, в любом мире. Вот только в данном случае мне нужны были помощники, потому что я решил собрать волочильный станок, работающий с помощью паровой машины, для волочения проволоки. Мой выбор пал на кузнецов-волочильщиков братьев Степных, чья маленькая мастерская при кузне расположилась недалеко от Елизаветинских мыловарен, которые в мое отсутствие перешли на новый уровень и вовсю делали и распространяли дезодоранты, в секрете коих разобрались нанятые ими же химики, потому что я, если честно, забыл про свое обещание предоставить этих умельцев управляющим. А управляющие оказались умными и хваткими, недаром их Черкасский посоветовал поставить над мыловарней. Как они смекнули, что может пользоваться успехом, в связи с моим указом об запахах, которые некоторые личности не могли вытравить с себя никакими банями и ваннами, так сразу же развили бурную деятельность в расширение производства. Вообще производство пошло в гору, и дешевые мыла уже робко, с оглядкой начали приобретать женщины более низких социальных слоев, нежели дворянки и быстро примкнувшие к ним купеческие дочки и жены.