Воевода (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 45

Что Андрей мог сделать реально?

Только одно — упорно идти вперед. Шаг за шагом реализуя поставленные перед ним задачи. И очень надеясь на то, что он успеет сделать новый шаг раньше, чем его противники обрушат глыбу на то место, где он стоял мгновение назад…

— Когда же это все закончится… — тихо-тихо прошептал Андрей. Практически беззвучно.

И сам себе ответил:

— Никогда.

От чего ему стало особенно больно и грустно.

Он был человеком другой эпохи. Он пытался встроиться в эту жизнь. Быть полезным окружающим. Да и вообще пытался стать хорошим человеком, стараясь при этом не убивать при этом других людей.

И что же?

Попытка выжить и сохранить собственное достоинство привела к прямому конфликту с десятником его отца. И в финале — кровь.

Дальше больше.

Каждый шаг. Каждый виток этой адской карусели повышал ставки и напряжения. Чтобы он не пытался делать — всюду он натыкался на противодействие весьма неприятных людей. И раз за разом ему приходилось доставать из ножен клинок. И проливать кровь. Кровь. Кровь. А потом ввязываться в очередную грязь… в лучшем случае, в грязь. Чаще субстанция была куда менее приятной.

Андрея уже тошнило от всей этой политической борьбы. Он не любил ее. Не хотел в ней участвовать. И вообще жаждал тихой спокойной жизни. Как раньше. Там. В XXI веке. Где у него было все. А он сам мог заниматься чем угодно, не отвлекаясь на ежедневную борьбу за выживание…

— Воевода! Воевода! — потряс его кто-то за плечо, пробуждая. Он даже не заметил, как за этими мыслями задремал.

— А? Да-да… — произнес Андрей, вставая, понимая, что пора снимать пробу. Сам же такие распорядки ввел.

Посыльный убежал. Воевода же, чуть промедлив, пошел следом, насвистывая себе под нос мотивчик: «Меня засосала, опасная трясина, и жизнь моя вечная игра…»

Настроение у него было скверным как никогда. Хотя он начал к этому уже привыкать…

***

— Государь, люди попусту болтать не будут, — произнес Курбский, голосом заговорщика.

— Люди? Они разное болтают.

— В этот раз, они болтают о том, что Андрей из Тулы собирается отъехать в Литву.

— И все бросить? — вяло улыбнулся Царь. — И крепость. И вотчину. И все нажитое? Ты хоть знаешь, сколько у него там уже?

— С полком отъехать! Со всеми людьми. И всем, что сможет увезти.

Иоанн Васильевич нахмурился.

Курбский, конечно, не любил своего тезку, но так откровенно лгать вряд ли решился бы. Тем более, насколько Царь знал, у того действительно были какие-то связи в Литве. И он мог действительно узнать.

Причиной отъезда была очевидна и банальна.

Дескать, Андрея затравили. Он устал от постоянных покушений и оскорблений. От того, что Государь де не печется о слугах верных. И не то, что их не награждает за старания, но и не защищает от недругов.

Курбский знал, что говорил.

Он прекрасно представлял душевное состояние Андрея. И легко описал те мысли, которые у него бы возникли, окажись он на его месте. Да и Иоанн Васильевич не стал возражать или удивляться. Все было в целом логично. Ведь он и сам не раз о том думал, пытаясь понять этого странного человека.

Понятно, что Андрея нужно было как-то продвигать и одаривать. Но не так же быстро? Четыре года назад он был нищим сыном бедного помещика. Без кола и двора. А сейчас — воевода. Пусть небольшого города, но важного. И вотчину имеет большую. И преференции всякие. Из-за чего и так многие князья уже открыто завидовали тому уважению, какое выказывали парню Государь.

— А не врешь? — несколько скрипуче спросил Царь.

Курбский достал и поцеловал крест. А потом заявил:

— Что слышал, то и сказываю. Сам понимаешь, Государь — ежели Андрейка отъедет в Литву, уведя полк, то кто Тулу стеречь станет? А если татары придут? Ведь всю Москву разорят. Не углядим. Тем более, что князя Белевского ныне у себя в отчине нет и предупредить тебя не кому.

Царь остро скосился на Курбского. За Белевского заступается. Мерзавец. Хотя там уже установлена измена. Но Государь промолчал. Ему ужасно не понравилась эта новость и поднимать сейчас вопрос еще и Белевского князя он не желал…

[1] В данном случае имеется в виду стратегическая подвижность, то есть, способность проходить большие расстояния за как можно меньшее время.

[2] Запряженная в повозку лошадь может отдыхать даже запряженной, во всяком случае, во время коротких привалов. Ведь нагрузки на нее в этот момент нет. В то время как лошадь под вьюком просто постоять и отдохнуть не может, так как испытывает постоянную нагрузку, притом весьма неприятную — изгибающую на позвоночник.

[3] Точно также, как Белое движение в начале XX века. У «белых» не было времени и возможности для формирования точки сборки. Из-за чего они и проиграли в Гражданской войне, уступив намного более слабыми, но кардинально лучше внутренне организованным «красным».

[4] В духе поговорки: «Кошка бросила котят, это Путин виноват».

Глава 4

1556 год, 13 июня, к югу от Тулы

— Татары, — тихо произнес сигнальщик.

— Что? — удивился воевода.

На что тот молча указал рукой на всадника. Тот по махал флажками, сидя на своем коне, раз за разом сообщая об обнаружении достаточно крупного степного отряда.

— Полк к бою. — коротко скомандовал Андрей.

И завертелось.

Кроме дисциплины и единообразия воевода вкладывал очень много сил в управление и средства связи. Ведь полк, лишенный управления, вряд ли может претендовать на эффективную воинскую часть.

Связь он организовал двухканальную: визуально-аудиальную. Плюс — резервный канал с вестовыми, который использовался как аварийный.

Основа визуального канала являлась семафорная флажная система по типу поздней морской, появившейся в конце XIX века. Сигнальщик на коне просто махал лапками, удерживая в них яркие флажки, что прекрасно читалось даже на приличном расстоянии. И с трех, и даже с четырех километров, а в отдельных случаях и более удаленного.

Каждый флажок имел пять стандартных положений: опущен вниз, наклонен вниз на 45 градусов, выведен в горизонт, поднят вверх на 45 градусов, вертикально поднят вверх. Что давало двадцать пять комбинаций, из которых можно было использовать только двадцать четыре[1]. Понятное дело, что букв и цифр имелось намного больше, чем комбинаций. Поэтому Андрей решил передавать каждый символ парой жестов. Получалось медленнее, но не так уж и критично падала скорость. Тем более, что цифры и знаки препинания передавались не словами, а как самостоятельные символы, что в известной степени ускоряло передачу и компенсировало неудобства парных жестов.

Поначалу-то он, конечно, хотел просто увеличить разнообразие жестов, чтобы каждую букву и цифру передавать одним взмахом. Но не вышло. Все слишком усложнялось. И даже с полукилометра резко возрастали ошибки приема. Поэтому Андрей пошел другим путем.

Так вот — визуальный канал он ввел и сумел за осень-весну обучить сигнальщиков. По одному на каждую тагму и еще пять при его персоне, резервных. Поставив на этот пост людей, прошедших обучение чтению-письму по его учебнику.

Но это был только первый канал.

А второй основывался на звуке.

Барабаны для кавалерии мало подходили. Ритм-то задавать не требовалось. Так что Андрей взял два вида духовых инструментов. Первый — большой и гулкий охотничий рог. Второй — медный горн. Горнов, понятное дело, не было. Но Андрей вполне помнил о том, что их сделали, просто скрутив длинный медный рожок. Посему так и поступил.

Охотничий рог использовался для привлечения внимания. Очень уж характерное у него было звучание. Гулкое. Раскатистое. Громкое. Не перепутаешь. А горн применяли для отдачи приказов. Вместе с привлеченными к работе скоморохами удалось разработать больше дюжины простых мелодий, хорошо различимых буквально с первых нот. Тут и атака, и отступление, и прочее.