Усадьба ожившего мрака - Корсакова Татьяна - Страница 9

– А сдюжишь, Влас Петрович? – Гриня снова заглянул ему в лицо и удовлетворенно кивнул. – Мне кажется, Ирма сначала ею просто… кормилась.

Влас со свистом втянул в себя воздух. Пусть бы Гриня остановился, пусть бы замолчал! Потому что он не сдюжит, не сможет дослушать все до конца. Но Гриня решил иначе.

– А потом она напоила Настю своей кровью, и девочка стала… ну, ты видел, какими они становятся, Влас Петрович.

– Она еще… жива? – спросил он сиплым голосом. Курить захотелось невыносимо. Где эти чертовы папиросы? – Я не нашел ее тело там… в овраге.

– Ее больше нет, Влас. По-настоящему нет.

– Убили? – И не понять, стало ему легче или еще больнее от осознания того, что Настены больше нет, что она не одна их этих тварей.

– Убили.

– А… кто?

Ответил Гриня не сразу, а когда ответил, Власу подумалось, что правды ему никогда не узнать. Оберегать убийцу Настены Гриня будет всеми силами. И есть в этом свой резон.

– Я не знаю, Влас. Да и тебе лучше не знать, поверь. Убила ее Ирма фон Клейст. А второй раз… это уже была не она.

Умом Влас все это понимал. Умом понимал, а сердце не принимало, обливалось кровью, криком кричало.

– Где она? – только и хватило сил спросить.

– Я их похоронил. И тех девочек из башни, и Настю. Не мог я их там бросить, Влас. Понимаешь? Когда Горыныч разобрался с гарнизоном, я сделал все… Я по-человечески все сделал. Могилку я тебе потом покажу. Если захочешь.

– Я захочу. – Влас вытер сухие, воспаленные глаза. – И спасибо тебе, Григорий.

– За что? – Гриня вздохнул.

– За человечность. – Влас протянул ему руку.

Рукопожатие его оказалось крепким и теплым, в самом деле почти человеческим. В этот миг подумалось вдруг, что человечности в упыре Грине куда больше, чем в иных людях. Вот такие дела…

Сева проспал. Ну как маленький, честное слово! Проснулся на закате с тяжелой со сна головой, осмотрелся. Тимофей Иванович дремал, прикорнув у стола и положив голову на скрещенные руки. Митяй лежал на диване. Дяди Гриши с Власом Петровичем нигде не было видно. Значит, ушли добывать лекарства.

Первым делом Сева подошел к Митяю, положил ладонь ему на лоб. Лоб был горячий, но, кажется, не такой горячий, как раньше. Однако, дышал Митяй тяжело, со свистом. Наверное, из-за воспаления легких.

На цыпочках, стараясь никого не потревожить, Сева вышел во двор, огляделся в поисках Горыныча. Горыныч не показался. Может ушел с дядей Гришей, а может просто не захотел. И только лохматая собачонка молча выбралась из своей будки, глянула на Севу черными пуговицами глаз и тут же спряталась обратно. Сева тоже уже собрался возвращаться, когда услышал сиплый крик Митяя.

Перед мечущимся на диване Митяем уже склонился Тимофей Иванович. Вид он имел вполне себе бодрый, словно и не спал всего пару секунд назад. У Митяя вид тоже был… бодрый. Он метался, кричал и бился в конвульсиях.

– Ну-ка, молодой человек, помогите мне! – скомандовал доктор. – Держите его за плечи. Боюсь моих сил не хватит.

Сил Севы тоже едва хватало, чтобы удержать на месте Митяя. Но он держал, прижимал друга к дивану, заглядывал в смертельно бледное лицо. Заглядывал, а когда Митяй открыл глаза, все равно испугался, чуть не отшатнулся от неожиданности.

Взгляд у Митяя был пустой и бессмысленный, кажется, он бредил и видел какие-то бредовые сны.

– Больно, – прохрипел Митяй.

– Знаю, что больно. Ты потерпи, скоро полегчает, – сказал Сева и погладил Митяя по голове.

– Мне нужно проснуться, – снова прохрипел Митяй и заметался. – Выпустите! Выпустите меня отсюда!!!

– Тимофей Иванович, что с ним? – теперь уже и Сева хрипел. Наверное, от волнения.

– Разберемся. – Доктор ловко набирал в шприц какое-то лекарство. – Вы главное держите его, молодой человек!

Держать с каждой секундой становилось все тяжелее, пришлось навалиться на Митяя всем весом, придавить к дивану коленом и думать, как это опасно, бы не придушить ненароком.

– Мне нужно проснуться! – уже не хрипел, а кричал Митяй. – Я больше так не могу! Отпустите!!!

– Держите, молодой человек! – отозвался доктор. – Держите, я сейчас! Пару секунд.

– Митяй, не кричи! Сейчас все сделаем, все поправим. Хочешь проснуться – просыпайся! Все будет хорошо…

Сева держал и уговаривал. То ли друга, то ли себя самого. А Митяй вдруг перестал метаться, и взгляд его сделался осмысленным, но все равно пронзительно нездешним.

– Сева?.. – спросил вдруг Митяй шепотом. – Сева, это ты?..

Что-то кольнуло в груди, в том месте, где сердце, что-то отозвалось на это беспомощное «Сева, это ты?..» А потом Митяй снова заметался, закричал:

– Сева, где ты?! Разбудите меня! Пожалуйста, разбудите!!!

– Таня?.. – неожиданно для себя произнес Сева. И оторопел.

Откуда это пришло? Где родилась эта странная и одновременно невероятная уверенность, что невидящими глазами Митяя на него смотрит Танюшка?

– Таня! – крикнул Сева. – Танюшка! Где ты?!

Она хотела ему ответить. Кажется, хотела. Но не успела. Подкравшийся из-за спины Севы доктор вонзил в бедро Митяя шприц. Вонзил и забубнил успокаивающе:

– Вот так, вот так… Держите его, молодой человек… сейчас все закончится…

Оно и закончилось. Закрылись незрячие глаза Митяя. Закрылся канал. И тонкая нить, связывавшая Севу с Танюшкой, оборвалась с пронзительным звоном. Захотелось орать и расшвыривать мебель. Захотелось ударить этого проворного старика, который все-все испортил, который не позволил ей договорить…

Сева не ударил, просто, когда Митяй затих, молча вышел на крыльцо, уселся на ступеньки, сжал виски руками. Завыть бы тихо, по-собачьи, вот как Горыныч…

Горыныч выступил из темноты. Трехглавый красноглазый пес смотрел на Севу и утробно рычал. Или выл?

– Ты ее тоже слышал? – спросил Сева у Горыныча. – Ты ее слышал и пришел на ее зов?

Горыныч вздохнул всеми тремя своими головами. Во вздохе этом Севе послышалось облегчение.

– Значит, слышал. Значит, мне не почудилось.

Горыныч лег у его ног.

– Она спит. Понимаешь? Она где-то одновременно тут и не тут. Не может вырваться из этого своего… сна. Поэтому ты ее потерял, да? Ты просто не чувствовал ее в этом мире, да?

Горыныч качнул одной из своих голов, тихонько заворчал.

– А только что у нее получилось пробиться, да? Не проснуться окончательно, но нащупать дорожку в этот мир, да? Через Митяя нащупать.

На мгновение Севе стало обидно, что она пришла к Митяю, а не к нему самому. У него ведь были такие яркие, такие реалистичные сны, в которых он строил замок специально для нее, для Танюшки. У Ольги Владимировны получилось войти в его сон, а Танюшка не захотела. Или не смогла?

Коленям вдруг стало нестерпимо холодно. Это Горыныч положил на них одну из своих голов, положил, заглянул Севе в глаза. Строго так посмотрел, совсем не по-собачьи.

– А сейчас ты ее чувствуешь? – спросил Сева, проводя ладонью по колючей, пахнущей дымом шерсти. – Ты можешь ее отыскать?

Горыныч зажмурился и на мгновение полностью слился с темнотой, а когда в темноте этой вспыхнули три пары красных огней, Сева уже и сам все знал.

– Она в Гремучем ручье.

Это было очевидным. Это был единственно верный ответ.

Горыныч снова вздохнул, убрал голову с его коленей, отступил в темноту и снова с темнотой этой слился.

– Ты куда? – позвал Сева, но темнота больше не отозвалась. Горыныч исчез.

А во двор вышел Тимофей Иванович, устало облокотился на покосившиеся перила, спросил:

– С кем вы разговаривали, молодой человек?

– Ни с кем. – Сева встал. Неудобно сидеть, когда пожилой человек остается стоять. – Вам показалось, Тимофей Иванович.

– Показалось? – В голосе доктора послышалась усмешка. – У меня проблемы со зрением, но не со слухом. Но будем считать, что показалось.

– Как Митяй?

– Держится жар, но это ожидаемо. Препарат еще не подействовал. Я уколол ему вторую дозу. Надеюсь, господа подпольщики добудут лекарства.