За белым кречетом - Орлов Валерий Константинович - Страница 1

«...Они отличаются значительной величиной, большой силой, способностью необыкновенно скоро пролетать огромные пространства, а при нападении низвергаться с высоты так быстро, что глаз не в состоянии различить их фигуры».

Так писал о кречетах — «благороднейших членах семейства благородных соколов, живущих в самых северных странах земного шара», известный зоолог, автор «Жизни животных» Альфред Брем.

«По характеру своему они принадлежат к самым страшным хищникам,— добавлял он далее,— но человек прощает вред, причиняемый ими, ради того удивления, которое внушает ему вся жизнь этих птиц. Сила, ловкость, отвага, жажда охоты, благородный вид, почти, можно сказать, благородство мыслей — вот постоянные свойства их, очевидные для каждого...»

Вряд ли мог представить себе этот влюбленный в мир животных ученый, что наступит время, когда кречетов, как, впрочем, и других хищных птиц, объявленных врагами человека, начнут истреблять, перьями набивать перины и подушки, а за пару лапок выдавать вознаграждение. И продлится это не одно десятилетие.

Кречет относится к породе так называемых ловчих птиц. С давних пор служил этот сокол людям верой и правдой. Обученный, он, по всей вероятности, помогал добывать пищу простолюдинам, а позже охотиться с ним полюбила знать: ханы, шейхи, могучие полководцы-императоры, великие князья, цари. Больших денег он тогда стоил и был лучшим подарком. Россия относилась к тем немногим странам, откуда получали эту птицу. Еще Марко Поло писал: «Россия — страна большая, до самого моря-океана; и на этом море у них несколько островов, где водятся соколы-пилигримы и кречеты». И самым дорогим считался являвшийся большой редкостью белый кречет. Красный, как его тогда называли.

Веками уходили на далекий Север помытчики — ловцы птиц, как о большом самородке тая мечту отыскать гнездо кречетов белых.

На санях, зимой птиц везли в столицу, на двор к государю. Не дай бог поранить, поломать перо птице. Целый штат сокольников занимался их держанием да обучением, подготовкой птиц к охоте. Как невест, обряжали лучших кречетов в золото, драгоценные каменья. Во все времена существования на Руси «красной птичьей потехи» наиглавнейшими на этом богато обставленном охотничьем представлении были белые кречеты. «...Посылаем к тебе кречетника нашего Гартингера с просьбой позволить ему,— сохранилось письмо короля Римского Максимилиана к Ивану III,— привезти из ваших стран несколько белых кречетов». Птицы рассылались в Турцию и в Англию, во многие страны Востока, всюду оставаясь желанными, покоряя знатоков осанкой, горделивым взглядом.

Но вошли в моду ружья, и звезда ловчих птиц закатилась. Началось их нещадное истребление, продолжавшееся почти до середины нашего столетия. Пока человечество на горьком опыте не убедилось, что в природе все взаимосвязано и хищники есть важное звено в жизненном круговороте.

Ныне кречеты взяты под охрану. Эти редкие птицы занесены на страницы «Красной книги» как вид, которому угрожает исчезновение. Кречета не увидишь в зоопарке, не каждый орнитолог может похвастать, что встречал эту птицу в природе. Я решил отыскать гнездо белого кречета, чтобы сделать его фотографический портрет, показать птицу людям. О том, как это удалось, скольких лет и трудов мне стоило, и рассказывается в представляемых читателю главах.

Облака вползли в ущелье, срезав вершины гор и придавив заснеженную озерную гладь как потолком. Темный лес мрачно щетинился по склонам, и порой казалось, что мы ползем по дну огромных размеров туннеля, где наш снегоход с санями можно сравнить разве что со сверчком. Однако задиристым ревом «сверчок» этот мог бы поспорить хоть с самолетом, начинающим разгон. Оглашая неимоверным грохотом округу, он, должно быть, заставлял вздрагивать и подниматься со своих лежанок затаившихся по лесам росомах и волков.

За рулем снегохода восседал Куксов, бывалый охотовед. Я расположился на санях, имея возможность постоянно видеть его согбенную спину в овчинном тулупе с наискось закрепленным карабином. От рукава его тулупа ко мне тянулся крепкий шнур, чтобы в случае необходимости, дернув за него, я смог дать сигнал остановиться.

Пейзаж был однообразен. Километры пути отсчитывались по отмелям горных ручьев, вливавшихся в озеро с ритмичной последовательностью телеграфных столбов. Временами начинал сыпать снег, и тогда видимость сокращалась. Пропадали берега, и снегоход мчался, будто в белом невесомом облаке.

Я поплотнее запахнулся в шубу. Впереди было как минимум два с лишним часа пути. За это время, сидя без движения, можно было промерзнуть до костей, и я только теперь со всей отчетливостью это понял. И пожалел, что поддался уговору Куксова отправляться в дорогу не медля. Ведь по местному времени была глухая ночь. Конечно, нужно было как следует выспаться, а днем, глядишь, и дорога показалась бы легче.

Вечно у меня так, ругнул я себя. Сначала сделаю, потом подумаю. Вот и на Аян-озеро, затерявшееся в центре плато Путорана, я собрался в одну минуту, оставил дома недоделанными многие дела. Стоило мне позвонить, узнать, что охотоведы собираются на Аян, как я позабыл обо всем. На третий день был уже в Норильске.

А еще через неделю любовался трехметровой голубизной льда на этом озере.

Плато Путорана — горная страна, шатром поднявшаяся над однообразием невысоких возвышенностей Среднесибирского плоскогорья. Множество рек берег отсюда свое начало и растекается по всем направлениям. Но, покружив, все они в конце концов устремляются к Ледовитому океану. На пути в горах они создают немало озер особой вытянутой формы, за которые, должно быть, эвенки назвали этот край «страной озер с крутыми берегами».

Крутизна берегов многочисленных ущелий, прорезывающих плато в различных направлениях, суровость климата, обусловленного географической широтой и довольно значительным для Заполярья высокогорьем, вынудили обойти Путорану стороной казаков-землепроходцев и исследователей Севера более поздних времен.

Лишь где-то в середине 50-х годов были составлены первые подробные карты этих мест, зачастили в Путорану различные научные экспедиции. Я заболел нетронутым, первозданным миром забытого плато после знакомства с охотоведами промысловой лаборатории Научно-исследовательского института сельского хозяйства Крайнего Севера, что в Норильске.

Знакомство с ними состоялось на речке Бикаде, неподалеку от озера Таймыр, где поселились привезенные к нам из Америки и Канады овцебыки. Затем я был приглашен участвовать в подсчете стад диких оленей, к лету собирающихся в зеленые тундры между реками Пясина и Пур. В то время шло обсуждение, каким быть заповеднику на Таймырском полуострове. Проектировщики из Главохоты предлагали создать его у озера Таймыр. Норильские же охотоведы предлагали свой вариант: заповедник, состоящий из нескольких участков. И очень настаивали, чтобы одним из них стало плато Путорана. Побывавший на Аяне одним из первых Борис Михайлович Павлов, руководитель отдела промысловой биологии, называл эти места не иначе как «затерянным миром». Много на Севере повидавший, он был поражен природой Путораны, девственной и дикой. Он сразу же отыскал там пастбища таинственных толсторогов — снежных баранов, гнездовья редчайших орланов-белохвостов. Оленей, волков, росомах было здесь столько, что в первые дни жизни в горах Павлову казалось, будто здесь можно встретить и существо, еще неведомое или считавшееся давно вымершим.

Но больше всего меня взволновало, что в ущельях плато Путорана охотоведы встречали белых птиц, по всей вероятности, белых кречетов. Павлов и ущелье, где, по его соображениям, соколы эти могли гнездиться, назвал Хонна-Макит. Километрах в пятнадцати к северу от озера Аян. Посмотреть на самых крупных соколов, ставших теперь большой редкостью, мне давно хотелось, и я упросил охотоведов в следующий заезд на плато Путорана взять меня с собой.