Последняя дуэль (ЛП) - Джагер Эрик - Страница 44

То ли во всём виноват мой неидеальный французский, то ли я не так представился, а может, виной всему мой нарочитый американский акцент или врождённое нормандское недоверие к незнакомцам, задающим дерзкие вопросы, — тысячелетняя история бесконечных войн, разбоев, предательств и грабительских поборов не прошла даром. Какова бы ни была причина, мужчина коротко отвечает, что мне стоит обратиться за подобной информацией в местную мэрию, расположенную в городской ратуше. Он поднимает грязную лопату и тычет мне через плечо в сторону Месниль-Може в двух милях отсюда, откуда я только что приехал. Огромный свирепый пёс заливается лаем позади ветхого заборчика за спиной крестьянина, подпрыгивая и угрожающе раскачивая изгородь огромными лапищами.

Я так и остаюсь по другую сторону натянутого меж нами проволочного забора. Мужчину явно не прельщает мысль, что я буду бродить по его владениям, копаться в земле в поисках древнего фундамента и, потягивая кальвадос (разновидность местного бренди на яблоках), услаждать слух красочными местечковыми байками про мрачное Средневековье. Буквально на этом месте некогда высился старинный замок, где жила та злосчастная дама, ставшая жертвой ужасных обстоятельств, а теперь здесь живёт этот фермер (возможно, с женой и детьми), оберегая древние тайны, погребённые в этой земле, без малейшего желания выложить их первому встречному; либо он просто слишком занят, чтобы думать о призраках прошлого. Но я не вправе винить его за то, что он так небрежно отмахнулся от меня лопатой. Нормандия имеет долгую кровавую историю, полную жестокости и насилия; до сих пор на чужаков здесь смотрят как на потенциальных врагов, и нужно немало постараться, чтобы подтвердить свой дружеский статус. Собака по-прежнему захлёбывается лаем, а мужчина продолжает размахивать грязной лопатой, я благодарю его за потраченное на меня время и полезную информацию, возвращаюсь к своему авто и уезжаю.

ДОПОЛНЕНИЕ:

СЛЕД

В ИСТОРИИ

Печально известное преступление против Маргариты, расследование, учинённое парижским Парламентом, и нашумевшая дуэль между Жаном Карружем и Жаком Ле Гри на ристалище Сен-Мартен изрядно прогремели в своё время и на много веков пережили своих участников, дав почву многочисленным домыслам и мифам. Вот уже несколько столетий это знаменитое дело не перестаёт быть источником многочисленных споров, и более поздние мнения по данному вопросу столь же резко разделены, как и на момент дуэли. Хронист Жан Фруассар, описывающий данное событие несколько лет спустя (около 1390-го), утверждал, что сам король, вся его свита и огромная толпа зрителей радовались исходу поединка. Но Жан Ле Кок, адвокат обвиняемого сквайра сообщает, что во время дуэли реакция присутствующих была неоднозначной: одни решили, что Карруж полностью доказал свою правоту, другие — считал, что Ле Гри пострадал безвинно. А написанная на латыни спустя десять-пятнадцать лет «Хроника Сен-Дени» утверждала, будто Маргарита ошибочно (хоть и искренне в это веря) обвиняла Ле Гри, и, что якобы другой преступник признался в содеянном преступлении. В 1430-ых Жан Жювеналь де Урсин использовал сей миф в своей знаменитой Французской хронике, только он заменил признания осуждённого преступника исповедью больного на смертном одре, доказав тем самым живучесть данной легенды. Миф о ложном обвинении, несправедливом приговоре и запоздалом разоблачении до сих пор актуален среди историков.

Вряд ли мы когда-либо узнаем, что случилось с мадам Карруж в Капомесниле 18 января 1386 года, чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос. Как писал в своём дневнике Жан Ле Кок, видимо подозревая своего подзащитного в лукавстве: «Никто не знает, что там случилось на самом деле». И всё же маловероятно, что Маргарита ложно обвиняла Ле Гри и его предполагаемого сообщника, искренне веря в свою правоту. Она присягнула в суде, что видела обоих мужчин при ярком дневном свете, и Лувель довольно ясно назвал ей имя Ле Гри, прежде чем тот сам возник на её пороге несколько минут спустя, и что она разговаривала с обоими мужчинами, прежде чем те напали на неё. Всё это сводит к нулю вероятность того, что Маргарита обозналась, даже если она видела Жака Ле Гри второй раз в жизни. Кроме того, Маргарита обвиняла двух мужчин, хотя в легенде об «истинном виновнике» фигурирует только один единственный персонаж, что тоже довольно странно.

Другая расхожая версия (ещё со времён процесса), будто Маргарита сознательно оговорила Ле Гри, тоже не выдерживает никакой критики. Согласно данной версии, Маргарита сама придумала эту небылицу с изнасилованием, чтобы прикрыть собственную супружескую неверность, либо на неё элементарно надавил муж, желая отомстить сопернику (эту версию, кстати, во время процесса открыто высказывал сам Ле Гри). Ложкой дёгтя здесь является включение в список обвиняемых Адама Лувеля. Учитывая отсутствие свидетелей, способных подтвердить показания Маргариты, её обвинения против Лувеля – необоснованный и довольно рискованный шаг, в случае если её заведомая ложь раскроется. Чем сложнее и запутаннее обвинение, тем больше в нём слабых мест. И включение в список обвиняемых Лувеля лишь делало её показания более уязвимыми. В протоколах сохранилось только алиби Ле Гри, но если бы нашлись свидетели, видевшие Лувеля в день преступления в другом месте, то их показания оправдали бы и сквайра, так же как алиби Ле Гри помогло бы оправдать Лувеля. Два алиби сложнее опровергнуть, чем одно, если конечно они не противоречат друг другу. Но, как говорят протоколы, Адам Лувель отказался признать вину даже под пытками.

Поэтому версия о том, что Маргарита якобы оболгала невиновного, «будучи уверенной» в своей правоте, а затем, спустя продолжительное время, после раскаяния истинного преступника осознала свой грех, не более чем легенда эпохи рыцарства, сочинённая с целью спасти честь дамы и одновременно объяснить то, что многие воспринимали, как ужасную судебную ошибку. Другая, ещё более ужасающая версия, будто Маргарита (по собственной инициативе, либо под давлением мужа) умышленно сфабриковала обвинения против Ле Гри или, как выразился граф Пьер, «выдала желаемое за действительное», кажется ещё менее правдоподобной. Тем не менее, легенда о том, что Жак Ле Гри был якобы несправедливо осуждён и убит на дуэли за преступление, истинный виновник которого обнаружился лишь много лет спустя, родилась довольно давно и со временем расцвела пышным цветом.

Легенда о несправедливом приговоре и запоздалом разоблачении активно муссировалась в XVIII веке лидерами Просвещения, дабы заклеймить варварское и мрачное Средневековье. Философы осуждали судебную дуэль как таковую и приводили дело Карруж – Ле Гри как яркий образчик подобного безрассудства. Данное дело вскользь упоминается в Энциклопедии Дидро и д'Аламбера (1767), где пересказывалась легенда, что якобы сквайр пострадал невинно, а истинный преступник обнаружился лишь спустя продолжительное время. Вольтер тоже не прошёл мимо, сказав, что данная дуэль — есть «необратимое преступление», по неизвестным причинам возведённое в закон.

Новую жизнь легенде о несправедливо осуждённом и убиенном Ле Гри дали известные историки, вроде Луи Дюбуа, посвятившего этому делу несколько страниц в популярном обзоре истории Нормандии (1824 г.). В пересказе Дюбуа, просто адаптировавшем Хроники Сен-Дени, мадам Карруж обвиняет Ле Гри ошибочно и осознает свою ошибку лишь спустя годы, когда открывается «истинный преступник» – «некий сквайр, который несомненно [sans doute] имел определённое [quelque] сходство с несчастным Ле Гри». Эту прилизанную версию уже известного нам финала он завершает словами: «В полном отчаянии, желая раскаяться за грех своего невольного лжесвидетельства, мадам Карруж приняла постриг. Он умерла в покаянии и тоске, не находя душе покоя из-за жесточайшей несправедливости, виновницей каковой себя считала, и за которую заплатила бы сожжением на костре, будь Карруж повержен».