Вольная (СИ) - Ахметова Елена - Страница 24

К счастью, на этот раз обошлось: один из свитков выплюнул вверх длинный сноп лиловых искр и тем и ограничился. Посыльный опасливо, бочком подобрался ближе и принялся собирать свитки обратно в охапку, непрерывно бормоча извинения — не то перед нами с садовником, не то перед самими свитками.

— Ну уж нет, словами ты не отделаешься, — грозно объявила я, справившись с собой. — Отведи меня к своему мастеру!

Мальчишка вжал голову в плечи и забормотал извинения вдвое быстрее и втрое жалобнее, но я уже натренировалась на Абии и стояла на своем так непреклонно, что Малих едва справлялся с нервным смехом.

— Рашед-тайфа сотворил тирана, — вполголоса отметил он, когда посыльный все-таки покорно поплелся впереди, показывая дорогу к архиву.

— Что ж, в таком случае, в его же интересах завершить расследование как можно скорее и отпустить меня на волю, — пожала плечами я и озадаченно умолкла: собственные слова вызвали какой-то странный внутренний протест.

Нет, на волю мне все еще хотелось. В привычный быт, где все обустроено так, как удобно мне, в родной дом, где знакома каждая трещинка в камне; хотелось снова решать и выбирать самой, иметь право голоса по умолчанию, а не тогда, когда у господина и повелителя есть настроение выслушать. И все же… уйти просто так — в этом было что-то необъяснимо неправильное.

С другой стороны, идея принадлежать кому-то никогда не грела мне душу. Однажды я уже была чьей-то собственностью, и мне сказочно повезло, что хозяином стал одинокий стареющий мастер, которому нужна была дочь, а не еще одна чернавка в расход.

Кто знает, как бы отнесся ко мне тайфа, если бы я все эти годы мела полы и толкла волокно для бумаги, а не училась тонкому свиточному мастерству? Впрочем, тогда бы мы вовсе не встретились — кто же учит чернавок магии, пусть и в том урезанном варианте, что доступен «зеркалам»? — а значит, чорваджи-баши не стал бы нанимать меня для особо щекотливых дел, и в клетке работорговца я бы не очутилась. Скорее уж в долговой яме…

Я тряхнула головой и заставила себя сосредоточиться на настоящем. Долговая яма все еще была не так чтобы особенно далеко, и мне определенно стоило хорошенько потрудиться, чтобы забыть о ней хотя бы на ближайшие несколько лет и обеспечить перспективами хотя бы Малиха. Если ради этого нужно изобразить грозную госпожу — значит, я буду грозной госпожой.

Все лучше, чем сидеть в клетке.

Архивариус оказался благообразным старцем с длинной седой бородой. Профессия наложила на него несмываемый отпечаток: он сутулился и подслеповато щурился, так долго и мучительно вчитываясь в письмо от тайфы, словно хотел сохранить в памяти каждую строчку, а потом неодобрительно покачал головой — где ж это видано, доверять женщине каталожные свитки! — но все-таки убрел куда-то меж длинных библиотечных стеллажей и исчез в пыльном сумраке. Если бы архивариус не шаркал ногами, я бы решила, что он пропал там с концами.

Рад этому безобразию остался только посыльный: женщина в архиве произвела на пожилого смотрителя столь неизгладимое впечатление, что он даже не взглянул на состояние свитков, что ему доставили — просто сложил на специальной стойке, чтобы разобрать позднее. Мальчишка воспользовался ситуацией со всей расстановкой: дождался небрежного кивка архивариуса и только потом скрылся с такой скоростью, что посрамил бы тренированного верхового молоха.

Нам оставалось только с нескрываемой завистью смотреть ему вслед. Мне хотелось побродить по женской лавке в восточном крыле, а Малих наверняка не отказался бы отдохнуть у искусственного озерца во дворе или, на худой конец, заглянуть в мастерскую при лавке и переброситься словечком со знакомым подмастерьем; но пришлось смиренно дожидаться смотрителя, не двигаясь с места.

Архивариус не торопился, шурша свитками то здесь, то там. Размеренный звук его шагов доносился из разных углов архива, и в конце концов я заподозрила, что вредный старик уже просто ходит кругами в надежде, что назойливые посетители уйдут, а уж он потом отчитается уважаемому тайфе, что его посыльные не дождались ответа.

Я переступила с ноги на ногу и из ответной вредности уселась прямо на пол. На мне, конечно, не написано, что я маг, а не бестолковая девица из господского дома, которой и обычный свиток доверить боязно. Но уж просьбу тайфы-то мог бы и уважить!

На моей стороне выступало яростное желание наконец-то вернуться к нормальной жизни, на стороне архивариуса — здравые опасения: случись что, других копий каталожных свитков у гильдии могло и не оказаться. Но кто кого переупрямил бы, выяснить так и не удалось: в игру вступила самая досадная и несправедливая сторона жизни. Почтенный старец стал шаркать неритмично, явно припадая на одну ногу и все замедляясь, — а мягкие тюфяки, на которые можно было бы присесть и отдохнуть, лежали у самого входа в архив. Рядом со мной.

— Вот, — не скрывая досады, сказал архивариус и протянул бережно перевязанные тонкой шелковой нитью свитки — не мне, а Малиху. — Все копии плетений уважаемого Фархана-аги, что есть в гильдейском каталоге.

— Благодарю, — со злорадной улыбкой отозвалась я. — Я оставлю у вас письмо уважаемого Рашеда-тайфы в качестве поручительства за бесценные свитки, почтенный.

Старец спрятал в бороде злой оскал (из чего я заключила, что письмо он мне и так возвращать не собирался), и мы расстались, взаимно недовольные.

Малих, в отличие от давешнего посыльного, нес охапку свитков так осторожно, словно в руках у него была не взрывоопасная зачарованная бумага, а только-только убаюканный младенец. Это несколько замедляло передвижение, и, когда мы выбрались во двор, солнце уже клонилось к закату. Паланкины, к счастью, все еще были на месте — бросать «любимую наложницу» брата под крышей гильдии магов Руа-тайфа все-таки не стала. Едва ли она заботилась обо мне, а не о репутации брата, но я все же прониклась дурацкой благодарностью и поспешила перепрятать бесценные свитки под подушки в своем паланкине.

— Пойдешь в лавку? — поинтересовался Малих, приладив сверху мягкую думку и с сомнением оглядев получившуюся композицию.

Я оглянулась на небо: солнце еще не зашло, но на северо-востоке уже виднелся ровный круг луны — белый, как стены султанского дворца. Руа-тайфа, помнится, хотела вернуться как можно скорее — но откуда ей знать, что я уже управилась со своей задачей и можно отправляться домой?

— Пойду, — решила я.

Малих досадливо поморщился, но спорить не стал — замер у паланкина, как самый примерный из благовоспитанных рабов. Я умилилась и поскорее удрала — пока он не передумал.

В лавке царил интимный полумрак. Руа-тайфа сидела за дастарханом, допивая целебный чай из стеклянного стакана, пока гильдейские рабыни показывали ей свитки на продажу — без особой, впрочем, надежды. Тем, что обслуживали Сааду и Тазид, повезло больше: обе уже скрылись за ширмами, где специально обученные мастерицы могли прочесть свитки для женского здоровья. Служанки из гарема по-простому облепили прилавок с простенькими заговорами для густых волос и гладкой кожи, но галдеть над ними не решались, шепотом ругаясь из-за какого-то особо редкого заклинания и приглушенно позвякивая мелкими монетками.

Распорядительница с недовольным видом оглянулась на скрип дверей, но рассмотрела придворный наряд и просияла гостеприимнейшей из улыбок. Ко мне тут же подскочила взмыленная рабыня с шербетом на серебряном подносе, не дожидаясь особых указаний. Я даже успела с облегчением пригубить угощение, когда меня заметила Руа-тайфа и непреклонно поднялась на ноги, отмахнувшись от очередного соблазнительного предложения.

— Я утомилась, — объявила она и, не слушая уверений распорядительницы, что все свитки доставят во дворец в лучшем виде, капризно велела: — Принесите паланкин к дверям, не желаю идти по пыльному двору!

Распорядительница зашипела на двух рабынь разом: одной вменялось передать приказ госпожи евнухам, второй — немедленно вымести двор. Из-за ширмы раздался нервный возглас и коротко ударила вспышка света — нежно-розового, без дыма и запаха, но его хватило, чтобы все одновременно присели, в страхе ожидая продолжения.