Подвалы твоего сердца (СИ) - "hazy forest" - Страница 97

Гермиона с опаской посмотрела на мистера Волнера. Он скалился как гиена, у которой отобрали кость. Заступничество Малфоя было приятным, но очень опасным.

— Разумеется, нас интересует только случившееся. От лица Министерства и Аврората я могу пообещать вам, что допрос будет касаться только деятельности Пожирателей.

— Прекрасно, — кивнул Драко и поднял руку, приглашая Джилкенса в более удобное для допроса помещение. Несколько человек, включая Гермиону, направились вслед за Драко. Остальные остались в комнате, глупо озираясь по сторонам. Вообще-то им было приказано обследовать Мэнор на предмет подозрительных магических артефактов и темной магии, однако ни один волшебник эту миссию исполнять не рвался. И глупцу было понятно, сколько всего запретного можно обнаружить в древнем поместье при большом желании.

***

Гермиона вернулась в Хогвартс сразу после допроса, в то время как разбирательства с Драко продолжались до самого вечера. Помимо подтверждения собственной невиновности юноша был вынужден разбираться с целой кучей бумаг, оставленных Люциусом, и встретиться с семейным адвокатом. Поскольку перемещение из Хогвартса в Мэнор оказалось проблемой, Малфою было позволено остаться на несколько дней для улаживания семейных дел. Гермиона упрашивала Макгонагалл оставить её в поместье, но директор жестко отвергла просьбу, оставив подле Малфоя Блейза Забини. Минерва аргументировала это тем, что в школе должен был остаться хоть кто-то с трезвой головой. Теодор Нотт после побега и исчезновения отца впал в некоторую прострацию и получил освобождение от занятий на неделю или около того. С тревогой Гермиона думала о том, что причиной угнетенного состояния Теодора также могла быть и неудача с устранением чар. Вопреки здравому смыслу волшебница не обвиняла Нотта в том, что произошло, потому что понимала: он хотел помочь. Пусть это желание отдавало эгоизмом и ревностью, но все-таки Теодор был искренен в своем стремлении избавить её от чар.

Уроки танцев прекратились, и школьная жизнь потекла прежним, но таким непривычным чередом. Без Малфоя почему-то было скучно и одиноко. Гермиона неосознанно поднимала глаза к тому месту, которое обычно занимал слизеринец, и каждый раз разочарованно выдыхала. Она прекрасно знала, что Драко сейчас в поместье и ему ничего не угрожает, однако девушку все равно преследовало волнение. Казалось, Малфой просто исчез, словно яркое утреннее сновидение — Гермиона все еще помнила его слова и касания, но не верила ни в одно из этих воспоминаний. Теодор тоже пропал, словно его и не существовало в пределах Хогвартса. Очевидно, юноша просиживал дни в подвалах Слизерина, однако узнать о нем Гермионе было совершенно не от кого. Она, правда, несколько раз решалась подойти и спросить об этом Пэнси, однако каждый раз, видя надменное выражение лица, девушка передумывала.

Прошла почти неделя с того рокового дня. Шумиха поутихла, но в Хогвартсе не осталось ни одного человека, не извещенного о произошедшем. Новости вызвали неслыханный всплеск интереса. Гермиона не раз подумала о прелести того, что Малфой и Нотт не запечатлели этот ажиотаж, ведь в обсуждениях они были чуть ли не главными фигурами. Гриффиндорка слушала сплетни с резкой неприязнью и при каждом удобном случае опровергала их, навлекая на себя гнев таких особ, как Лаванда Браун и Парвати Патил. В их рассказах все было преувеличено раз в сто, а охочие до хлеба и зрелищ студенты только раскрывали рты, запросто веря в каждое слово гриффиндорских сплетниц. Наконец девушка устала бороться против клеветы и начала избегать и малейших намеков на разговоры о Пожирателях.

Тем не менее, избегать Гарри и Рона оказалось невозможным, и тревожные рассуждения о побеге преследовали её каждый вечер. Волнение парней было для волшебницы понятным, но она все равно неприязненно морщилась, едва они снова заводили больную тему. Больше всего загорелся Рон, остервенело ненавидящий все, что было связано с Войной. Гарри же больше устало и задумчиво молчал, со страхом ожидая очередного удара. Не успели еще раны прошлых битв затянуться на памяти Избранного, а уже грозили появиться другие.

К выходным у Гермионы уже дергался глаз и начал проявляться нервный тик. Чары успешно чинили свои козни, примешивая чувство глубокой тоски по слизеринцу плюсом ко всем остальным негативным факторам. Волшебница чувствовала физическое неудовлетворение, и от этого приходила в полнейшее раздражение. Желать прикосновений Малфоя в такие темные времена было смешно и стыдно. Ночами она прокручивала в голове события той горячей и смутно запомнившейся ночи в Мэноре и закусывала одеяло, отчаянно жмурясь из-за жгучих ощущений в животе. Прикасаться к себе девушка не имела возможности — чары предусмотрительно жалили её при каждой попытке удовлетворить себя самостоятельно. Но все же возбуждение было не таким сильным и непреодолимым, как тогда, и потому Гермиона, скрепя сердце, более-менее удачно справлялась с ним. Еще больше, чем собственные развратные сны, раздражало то, что Малфой не пытался связаться с ней никаким из множества доступных способов. Волшебница могла врать кому угодно, но не себе. Она ждала любой вести из Мэнора. Любой, в которой она могла бы почувствовать присутствие Малфоя и — хотя бы морально — его близость. В минуты трезвой рассудительности Гермиона все-таки пыталась втолковать себе, что Драко переживает нелегкие времена и слишком занят, однако девичья спесивость гаденько нашептывала ей обидные словечки.

Кроме всего перечисленного, со всех сторон на измученную гриффиндорку давили слухи и беспочвенные доводы студентов, не имеющих к происходящему совершенно никакого отношения. Хотелось хоть толики понимания и поддержки.

В то утро Гермиона наконец увидела Теодора. Он собирал свои вещи в башне старост.

— Теодор! — Гермиона, совершенно забыв про все, что произошло ранее, бросилась к нему с радостной улыбкой. — Как хорошо, что я тебя наконец встретила!

— О, — Нотт рассеянно остановился, изумленно посмотрев на волшебницу. — Я не ожидал встретить тебя перед отъездом.

— Что? — улыбка волшебницы стремительно погасла.

— Я сдал экзамены заранее и уже получил документ о завершении обучения. Мне нужно срочно заняться семейными делами, — отмирая, бесстрастно ответил Нотт и выдвинул еще один ящик, лихорадочно перебирая бумаги.

— Но почему так внезапно?

— Мне здесь больше делать нечего. Сын сбежавшего Пожирателя — такой себе староста школы, — горько усмехнувшись, Нотт выпрямился и посмотрел на Гермиону, больше не пряча глаза.

— Это ложь, — прошептала Гермиона дрожащим голосом. Она чувствовала, как обида клокочет внутри. Всю неделю она провела в моральном одиночестве, и что же теперь делал Нотт, еще несколько дней назад клявшийся всем святым, что готов ради не неё на все? Позорно сбегал! — Ты же не трус, Теодор! Нам сейчас нужна твоя помощь. Драко совершенно разбит, и мистер Волнер…

— Я уже помог вам однажды. Ничем хорошим это не закончилось, — голос Теодора звучал слишком неуверенно для человека, который произносил самые лживые слова в своей жизни. — Да, Гермиона, я сбегаю, но лишь для того, чтобы не лишиться всего. Когда-нибудь я получу то, что заслуживаю. И простым нахождением подле тебя мне этого не добиться.

— Как же… я? — волшебница обессиленно опустилась на диван. — Ты говорил мне такие сладкие слова, когда мы были на банкете, но они оказались фальшивками!

— Я говорил правду! — воскликнул Теодор, резко приближаясь к девушке. — Поймешь это… позже… — пальцы юноши едва ощутимо провели по волнистым прядям, заправляя их за ухо. Пристальный взгляд и жаркое дыхание были совсем близко, и Гермиона замерла, поражаясь такой наглости.

— Я нуждаюсь в этом прямо сейчас.

— Если бы я только мог доказать, как сильно… — Нотт шумно вдохнул, задерживая взгляд на приоткрытых губах волшебницы. — Невыносимо сильно желаю видеть тебя подле себя. Но не могу. Сейчас, по крайней мере. Запомни: придет день, и ты станешь моей.

— Теодор, это… — возмущенно вскинув брови, Гермиона вцепилась пальцами в подлокотники.