Смертельные прятки - Тамоников Александр - Страница 7

И все же в браке Гэри чувствовал себя счастливым. Приятно было осознавать, что после долгой и опасной командировки тебя ждет теплый прием. Улыбаясь, как умела улыбаться только она, Барбара бросится ему на шею, не обращая внимания на людей, будет осыпать его лицо короткими влажными поцелуями, от которых по коже побегут мурашки. Затем подхватит его под руку и начнет болтать всякие глупости, не умолкая до самого дома. Там его непременно ждет горячий ужин, приготовленный специально по случаю его приезда. А вечером, лежа в постели, она станет нашептывать ему на ухо совершенно неприличные слова, но в ее устах они будут звучать как музыка.

Самолет подлетал к Свердловску, когда приятные мысли прервала вспышка света. У-2 дернулся, Гэри посмотрел вверх и увидел, как все вокруг начало заливать оранжевым светом. Он не сразу сообразил, что подвергся обстрелу, понял лишь, что ручка управления перестала действовать, самолет начал быстро терять высоту. Оранжевое облако, возможно, отражение взрыва в фонаре кабины самолета, разрасталось. «Боже, все кончено, – пронеслось в голове Пауэрса. – Все кончено. Но как это возможно? У русских нет ракетных комплексов с такой дальностью выстрела. Получается, я ушел ниже, чем следовало».

Возможно, это было действительно так. Мечтать за штурвалом Гэри не привык, так что мог и не заметить этого. Но что делать теперь? «Соберись, Гэри, иначе тебе действительно конец. – Пауэрс заставил себя встряхнуться. – Ты должен вернуться домой. Ты нужен своим родителям. Ты нужен Барбаре». Он с силой ударил себя ладонью по лицу. Один раз, второй. Боль отрезвила, заставила работать мозг – отыскивать путь к спасению.

Мысли опережали одна другую. Взрывом у самолета оторвало крыло, он начал входить в неуправляемый штопор. «Катапульта! Нужно катапультироваться, этому тебя учили в школе пилотов. Итак, что нужно сделать? Для начала принять определенную позу…»

Он попытался произвести необходимые манипуляции и понял, что ему это не удастся. В тесной кабине У-2 выполнить маневр и при обычных обстоятельствах не так-то просто, а в деформированной кабине – тем более. Пауэрс понял, что, если он попытается катапультироваться, ему оторвет ноги.

И тут он вспомнил, что есть еще один способ покинуть самолет. Нужно выбраться из кабины на фюзеляж. Он едва успел вытянуть ноги из-под панели приборов, как раздался новый взрыв, за ним еще и еще, и еще. «Боже, да они в решето меня превратят!» – паника снова охватила Пауэрса. Он увидел, как взрывается фонарь кабины, отстреленный снарядом, почувствовал, как воздушный поток, ворвавшись в кабину, тащит его наружу. Ноги застряли, удерживая Пауэрса на весу.

«Все, теперь точно конец! Нужно нажать кнопку. Нельзя допустить, чтобы то, что осталось от самолета, досталось русским». Кнопка, которую собирался нажать пилот, приводила в действие взрывное устройство, которое в критической ситуации должно было уничтожить самолет вместе с пилотом. Пауэрс попытался дотянуться до кнопки, но воздушный поток, вырывавший его из кабины, не давал возможности приблизиться к панели управления.

«Что делать? – Пауэрса начало лихорадить. – Надо за что-то ухватиться, попытаться снова попасть в кабину». Сам он давно балансировал на границе между фюзеляжем и кабиной, удерживаемый лишь трубкой кислородного прибора. Он решил попытаться воспользоваться этой трубкой. Он ухватился за нее двумя руками и начал медленно подтягивать тело. Он успел сократить расстояние вдвое, когда мощный воздушный поток снова отбросил его назад. Трубка не выдержала и оторвалась. Пауэрса выбросило из самолета, сработал парашют, после чего летчик потерял сознание.

Он пришел в себя от толчка сработавшего парашюта. Самолет остался где-то внизу, он же плавно парил в воздухе, постепенно снижаясь. «Карты. Нужно уничтожить карты», – это была первая мысль, которая пришла в голову. Извлечь из нагрудного кармана сверток с картами и не дать ему улететь оказалось не так-то просто, но он справился. На то, чтобы разорвать карты на мелкие клочки и развеять по ветру, сил ушло немало. Сказывался недостаток кислорода и нервное напряжение. Покончив с картами, Пауэрс снова сунул руку в карман. Нащупал серебряный доллар, сжал его в руке.

– Время пришло? – Пауэрс не заметил, что заговорил вслух. – Думаешь, время пришло?

Он поднял руку к лицу, серебряный доллар сверкнул и потух. Пауэрс смотрел на него с сожалением. Нет, доллар не был его счастливым талисманом, не был подарком любимой – он был пустотелой оболочкой, футляром для булавки с дозой смертельного яда. Такие доллары выдавали всем пилотам «Отряда 10–10». Инструкция гласила: «В случае, если пилот секретной разведки попадет в плен и у него возникнут сомнения в том, что он сможет выдержать пытки и допросы, тогда он может воспользоваться булавкой, чтобы избавить себя от мучений».

– Но ведь тебя еще не взяли. Ты не в плену, тебя не пытают, так стоит ли торопиться? – Пауэрс пытался разобраться в противоречивых чувствах. – Убивать себя ты по инструкции не обязан. Ты не самурай, не камикадзе. Ты просто пилот, выполняющий долг перед своей страной. Так стоит ли использовать яд?

Перед глазами снова встало лицо Барбары. Печаль в ее глазах настолько неподдельная! О чем она грустит? Чему печалится? Не его ли смерти?

Пауэрс открыл монету, извлек булавку. Какое-то время держал ее в руках, затем спрятал в карман. «Еще не время, – решил он. – Возможно, это еще не конец».

Снижаясь на парашюте, Пауэрс начал осматриваться. Под ним открывалось поле, с северной стороны виднелся населенный пункт. Оттуда на полном ходу к полю летел автомобиль. Пауэрс понял, что люди, сидящие в машине, торопятся не просто так. Они едут за ним, по его душу. Еще он понял, что, как бы быстро ни снижался парашют, люди в автомобиле все равно его догонят. На память пришли рассказы друзей-пилотов о коммунистических тюрьмах. Быть плененным советскими властями казалось Пауэрсу ужасным, а тюрьмы СССР должны были быть совершеннейшим адом. И все же принять яд он не решился. «Не сейчас, – в очередной раз повторил он. – Еще не время».

После приземления он успел отстегнуть стропы, а дальше им завладели те, кто охотился за ним на автомобиле. С этого момента его свобода закончилась.

Он не сопротивлялся, когда люди в странной одежде скручивали ему руки бельевыми веревками, когда запихивали его в пропахший навозом автомобиль. Русскую речь он знал плохо, поэтому не мог понять, о чем говорили между собой люди, пленившие его. Пауэрса немного озадачило то, что к нему совсем не обращались. Не задавали вопросов, не требовали объяснений, словно то, как и почему он здесь появился, не имело особого значения. Он не знал, какие события предшествовали его падению и какой переполох он устроил в отдельно взятой советской деревне. Слово «шпион», которое люди, пленившие его, произносили в каждой фразе – это все, что он смог понять.

Те, кто задержал «шпиона», и сами толком не знали, кого и зачем они связали веревками и везут в местный сельсовет. Когда на окраину деревни Поварня посыпались обломки сбитого самолета, взволнованные жители побежали с докладом к местным властям. Председатель Косулинского сельского совета как раз приехал с инспекционным визитом к агрономам Поварни и, можно сказать, оказался в нужное время в нужном месте. Не успели местные жители деревни Поварня выложить свои новости, как из Косулино поступил звонок: над пшеничным полем спускается парашютист! Связав два события воедино, председатель Косулинского сельского совета быстро сориентировался. Отправив на место возможного приземления парашютиста парней покрепче с твердым указанием во что бы то ни стало задержать нарушителя, он связался со свердловским Комитетом госбезопасности и доложил обстановку.

Как и положено людям из КГБ, звонок косулинского председателя их не удивил. Председателю было велено поместить парашютиста под арест, выставив охрану вплоть до приезда людей из госбезопасности, которые, как выяснилось, уже выехали в направлении Косулино. Председатель удивился оперативности комитетчиков, но вслух своего удивления не высказал.