Лицей. Венценосный дуэт (СИ) - Чернов Сергей - Страница 5

— Теперь вы, математики, скажите мне. Во сколько раз сократится зарплата учителя, который будет вести уроки в одном классе вместо двух?

— Всё сложнее, Дана, — вступает один из стоящих, паренёк с умными спокойными глазами, — К примеру, наша англичанка ведёт уроки по всему Лицею.

— Я упрощаю ради понимания, — киваю, — Суммарно нагрузка учителей сократится на 34 часа в неделю. Кто-то немного потеряет, кто-то существенно. Как вы думаете, они начнут задавать неприятные вопросы директору?

Заухмылялись.

— Как вы думаете, узнает управа просвещения о происходящем?

— Нас напрямую министерство курирует, — тут же сообщают мне, и я подпрыгиваю от восторга, — Так это в сто раз лучше! Наша акция тут же превращается во всероссийскую сенсацию. И что скажет публика?

— От публики достанется на орехи всем, и нам тоже, — отвечает кто-то.

— Да, — не собираюсь спорить по мелочам, — Но кто главный виновник? А тот, кто главный. Директор. Решат, что мы виновны? Пусть. Мы — дети, поэтому виноват всё равно будет он. Не справился со своими обязанностями.

— Что произойдёт, если мы продержимся хотя бы пару недель и всё-таки вернёмся? По любой причине. То ли нас сломают, то ли мы победим.

Тут у них фантазия отказывает.

— Учебный план расписан до конца года поурочно, — громко и холодно сообщаю я, — Всем учителям придётся его корректировать. Это килограммы бумаг…

— Это правда, — подтверждает один и поясняет окружающим, — Моя мама — учительница, я знаю.

— …заместитель директора по учебной части поседеет, — нагнетаю я, — Но последствия для Лицея будут намного более жуткими, если мы все реально уйдём из Лицея. Ну-ка, включите воображение!

— Проведут новый набор и возьмут целый класс новеньких, — пробормотал кто-то.

— Из обычных школ, — продолжаю я и подсказываю, — учившихся по обычным программам. И что будет?

— Полный… — пробормотал кто-то слово, подозрительно похожее на «звиздец».

— Им придётся догонять, — расшифровываю я, — Смогут? Может быть. Но расхлёбывать Лицею придётся весь год. Плюс набор просто так не проведёшь, нужно экзамен организовать. А как к нему готовиться, если все учатся. Двойная нагрузка для школьников. Организационные сложности для администрации.

— Экзамен упростят…

— И снизят качество поступающих, — продолжаю я, — о конкурсе, как для меня, четырнадцать отборных на одно место, останется только мечтать. Пойдём дальше…

— На формирование нового класса, как ни старайся, уйдёт недели три, минимум…

— Месяц, не меньше, — это Миша.

— Ещё один месяц выпадения из нашей усложнённой программы. Даже если мы уйдём через месяц, новый набор потеряет два. Целую четверть. В итоге он не справится с программой за весь год.

Все напряжённо размышляют.

— Журналисты набегут… — мечтательно произносит Паша. Я злорадно смеюсь, вспомнив Шацкого. Представляю, какой заголовок он может сочинить по поводу нашей истории. «Авиабомба в школьном платьице» или «Ядерный заряд по имени Дана»? Стараюсь подавить новую вспышку смеха.

— Мне как-то долго объяснять, почему, но уверяю вас. Директор вылетит из своего кресла со сверхзвуковой скоростью, — заключаю я, — Причём гарантированно. Реально, через месяц после того, как мы положим на его стол заявления об уходе. Хочу заметить особо. Вылетит при любом раскладе. При любом! — поднимаю голос.

— Кого-то из вас сломают родители, — снижаю давление, — Кто-то сам струсит. Возможно, нас всех быстро раздавят и через неделю всё успокоится. Но есть два неизбежных результата даже в случае нашего позорного и быстрого поражения. Один из них: увольнение директора Лицея.

— А второй? — высказывает Миша вопрос, которого я жду.

— В случае нашего полнейшего поражения уйдём из Лицея только мы с Викой, — буднично сообщаю я. И, наблюдая украдкой, с огромным наслаждением вижу, как темнеют лица мальчишек.

— Не хотелось бы… — бормочет один и на него поглядывают одобрительно.

— Это война, — пожимаю плечами, — Если мы начинаем войну, должны быть готовы ко всему. Война это потери, это пролитая кровь, своя и врагов, это поля, усеянные трупами, это поверженные твоей рукой враги и победные улыбки на залитых кровью лицах друзей …

Одёргиваю себя, что-то я размечталась. Но улавливаю, улавливаю в глазах некоторых неясный огонёк. Они же мужчины! Недоросли? Ну и что? Какой мальчишка не мечтал о подвигах на поле брани? Нет таких! Это я здорово сказала. Если мне удастся заразить их романтикой войны, мы победим при любом раскладе.

— Ладно! — хлопаю ладонью по скамейке, — Хватит мечтать! Не будет этого! Они просто струсят! А жаль…

Мои последние слова, сказанные тише, слышат тоже. И предвкушающие улыбочки некоторых мне очень нравятся. Просто очень.

— Любая война начинается с переговоров, противник должен дать повод, отвергнуть наши требования. Поэтому завтра я иду к директору. И если он мне… нам откажет, мы начнём выкручивать им руки. Для начала…

Все придвигаются вплотную, я начинаю излагать План. В конце Вика произносит первую фразу за всё время. Первую и единственную.

— Во всём этом уже есть один огромный плюс. Учебный год начнётся не скучно.

31 августа, пятница, время 15:00

Лицей, кабинет директора.

Директор с замом, Львом Семёновичем, упёрлись, как шведы под Полтавой. Директора, кстати, этого пафосного колобка, Павлом Петровичем кличут. Присутствие моего отца ситуацию не меняет. Да, я его уговорила, он и с работы отпросился, чтобы поддержать.

— Вы поймите, Дана. Два класса, две девочки. Разве мы может допустить такую несправедливость, когда две девочки в одном классе, а в другом ни одной?

Я тоже упираюсь.

— Вы все заражены мужским шовинизмом в тяжёлой форме, — бросаю им в лицо тяжкое обвинение. Меня попросили пояснить. А что, мне не трудно.

— Вы все мужчины. В классах поголовно парни. И вы делите нас, двух девочек, как какое-то имущество. Не спрашивая при этом нашего мнения.

— Ты не права, Дана, — мягко увещевает Лев Семёнович. Директор согласно кивает.

— Это всего лишь вопрос справедливости…

— Да-да, — соглашаюсь я, — справедливый делёж имущества. Вы относитесь к нам, как к неодушевлённым предметам.

— Дан, а ты что, знакома с Викой? — спрашивает колобок, который директор.

— Прекрасно знакома, но дело не в этом. Мне достаточно того, что она — девушка.

— Не понимаю, что плохого в том, что тебя будут окружать одни мальчики, — мягко стелет Лев Семёнович, — Они же на руках тебя носить будут.

— А с кем я буду общаться? — придумала я коварные вопросы, придумала!

— Так с одноклассниками же…

Вот вы и попались!

— О косметике я тоже буду с ними разговаривать? О них, мальчишках, тоже буду сплетничать? Да-да, сплетничать не хорошо, но девушки обсуждают парней. Нет в этом ничего плохого. А если я забуду дома прокладки, ими со мной тоже мальчишки поделятся?

Последний вопрос их совсем в ступор вгоняет.

— И почему нашу проблему обсуждают и решают одни мужчины? У вас что, в Лицее ни одной женщины нет? Вы не можете быть экспертами по женской психологии.

Директор вздохнул и взял телефон. Вызвал какую-то Ирину Аполлинариевну. Пришла. Типичный «синий чулок». Высокий рост, строго собранные волосы, закрытый костюм. Грудь только выбивается из образа. Не размером, но явным наличием. Возраст не меньше сорока. На вид.

— Не годится, — выношу вердикт я, — По возрасту не годится. Нужен кто-то моложе.

Аполлинариевна по виду не обижается, но смотрит изучающе.

— И всё-таки, давайте спросим её. Она же женщина, — вкрадчиво предлагает Лев Моисеевич.

— Давайте, — деваться-то некуда, — Ирина Аполлинариевна, скажите, существуют ли чисто женские темы для разговоров? И много ли таких тем?

— Безусловно, существуют, — неожиданно поддерживает меня «синий чулок», — И таких тем довольно много. Некоторые женщины могут часами по ним болтать.